на деле отвлекает наш народ от общей борьбы против общего врага
- еврея и распыляет наши силы во внутренней религиозной распре.
Все это вместе взятое служит только лишним мотивом к тому,
чтобы добиваться создания действительно сильного и
централизованного авторитетного руководства нашего движения.
Только при наличии такого руководства можно обезвредить эти
сомнительные элементы. Нет ничего удивительного в том, что
именно из кругов этих народнических (фелькише) Агасферов и
вербуются наиболее озлобленные противники централизованного
сильного руководства нашего движения. Они ненавидят эту силу
именно за то, что она не дает им вредить движению.
Недаром же наше молодое движение сразу приняло
определенную программу, в которой термин "народничество" не
употребляется ни разу. Этот термин не годится именно в силу
своей расплывчатости. Вот почему он и не смог стать базой
нашего движения и критерием принадлежности к нему. Чем "шире"
это понятие, чем больше толкований допускает оно, тем больше
будет охотников использовать этот псевдоним. Если бы мы приняли
такой неопределенный и допускающий множество толкований
критерий, это привело бы только к тому, что вся наша
политическая борьба потеряла бы свое единство и цельность, ибо
каждый стал бы вкладывать в это понятие то, что ему
заблагорассудится.
Разве не грустно видеть и теперь, как среди тех, кто на
шляпе своей носит лозунг "фелькиш" ("народник"), каждый толкует
этот лозунг так, как ему заблагорассудится. Известный баварский
профессор, воюющий только при помощи пресловутого "духовного
оружия" и аккуратно пресмыкающийся перед Берлином, толкует этот
лозунг как преданность монархии. Эта ученая головушка забывает
конечно при этом, что как раз наши немецкие монархи последней
эпохи имели очень мало общего с "народом". Такой связи не
сконструирует и сей ученый, ибо трудно найти что-либо менее
"народное", чем большинство наших монархий. Если бы это было не
так, то оные монархии не исчезли бы или исчезновение монархий
было бы тогда доказательством именно неправоты "народнического"
мировоззрения.
Так и получается, что в это понятие каждый вкладывает то
что хочет. Но именно поэтому оно никуда не годится как лозунг
нашего политического движения.
Не буду дальше распространяться о полной непрактичности, о
полном непонимании народной души этими народническими
святителями XX столетия. Беспомощность их достаточно доказана
тем, что в левом лагере над ними только снисходительно смеются.
Пусть болтают, говорят о них левые, пренебрежительно маша на
них рукой. Кто на этом свете не сумел даже добиться того, чтобы
его ненавидели враги, тот сам малого стоит. Дружба со стороны
этаких людей не только не имела цены для нашего молодого
движения, но была прямо таки вредна. В этом и заключалась одна
из причин того, что мы, во-первых, выбрали термин "партия", а
во-вторых, назвали себя: "Германская
национал-социалистическая рабочая партия". Одним этим мы
надеялись избавиться от всей этой стаи народнических сонных
тетерь.
Назвавшись партией, мы освобождались от этих поклонников
старины, от всех пустомель, прожужжавших нам уши о прелестях
народнической идеи. Назвавшись национал-социалистической
рабочей партией, мы отрезали от себя весь длинный хвост рыцарей
печального образа, желающих сражаться только "духовным"
оружием, избавлялись от всех тех "шляп", которые за фразами о
духовном оружии прятали только свою собственную трусость.
Само собою разумеется, что впоследствии именно эти господа
больше всего нападали на нас, пользуясь для своих нападений
конечно только пером, как и подобает таким гусям. Эти господа
конечно не считали возможным руководиться принципом "на насилие
отвечать насилием".
Любимый мотив всех их упреков против нас заключался в том,
что мы-де поклоняемся нагайке и совершенно не понимаем, что
такое "духовное оружие". Что на любом народном собрании любые
пятьдесят идиотов, используя свои глотки и свои кулаки, не
дадут говорить даже Демосфену - это совершенно не трогает
подобных чудаков. Сами они благодаря своей прирожденной
трусости никогда не попадут в положение ораторов, чьи
выступления срывают идиоты. Помилуйте, они вообще не любят
"шума" и "толкотни", они любят работать "тихо" и "спокойно".
Еще и теперь я считают необходимым самым решительным
образом предостеречь наше молодое движение против сетей этих,
так называемых, "тихих" работничков. Они не только трусы, но и
невежды и бездельники. Мужественный человек, который видит
опасность и знает, как именно необходимо против нее бороться,
не станет проповедовать "тишину" и "порядок", а будет считать
своей первейшей обязанностью открыто и решительно выступить
против данного зла и показать на деле, как против него
бороться. Кто поступает не так, тот жалкий трус, тот не
выполняет своего элементарного долга либо из лени и невежества,
либо из прямого шкурничества. Большинство этих "тихих"
работников держатся так, как будто они невесть как умны. На
деле они ничего не понимают, хотя и пыжатся изо всех сил. Кроме
того они ленивы, что не мешает им однако пытаться внушать всему
миру, что они прилежны как пчелки. Словом, перед нами
очковтиратели, политические мошенники, которые ненавидят
честных работников именно за их энергию. Как только вы
услышите, что этакая ночная бабочка шелестит о прелестях
"тихой" работы, можете смело ставить тысячу против одного, что
сама она бездельничает и живет только тем, что крадет у других.
Прибавьте к этому еще надменность и неслыханное
самомнение, характерное для этих господ. Вся эта ленивая и
трусливая сволочь всегда еще считает своим долгом сверху вниз
критиковать действительную работу преданных делу людей, не
останавливаясь при этом перед фактической помощью злейшим
врагам нашего народа.
Любой наш агитатор, имеющий мужество хотя бы в небольшой
пивной за столом отбиваться от противников и открыто защищать
наши воззрения, приносит гораздо больше пользы делу, чем тысяча
этих мудрых крыс. Этот наш рядовой агитатор уже наверняка
завоюет для нас одного-другого нового сторонника. Его
деятельность так или иначе принесет все же какие-нибудь видимые
результаты. Эти же трусливые мошенники, проповедующие "тихую"
работу и прячущиеся от всякой ответственности, не стоят и
медного гроша. В великой борьбе за возрождение нашего народа
они играют только роль трутней.
x x x
В начале 1920 г. я стал настаивать на том, что нам
необходимо устроить уже первое настоящее массовое собрание. По
этому поводу опять возникли разногласия. Часть руководящих
товарищей считала это преждевременным и опасным. К этому
времени красная печать начала уже обращать на нас внимание. Мы
были счастливы, что нам наконец удалось вызвать ненависть с
этой стороны. Мы стали выступать в качестве дискуссионных
ораторов на собраниях других партий. Конечно нас срывали
криками и шумом. Но все-таки известная польза была. О нас
узнали, и по мере того как наши взгляды приобретали большую
известность, в рядах красных росла против нас ярость. Было
ясно, что как только мы попробуем устроить большое массовое
собрание, наши "друзья" из красного лагеря явятся в большом
количестве, чтобы попробовать устроить скандал.
Конечно я лично хорошо понимал, что такая попытка срыва
нашего собрания вполне возможна, но я держался того мнения, что
борьбы этой все равно не избежать и что мы столкнемся с
красными, если не сейчас, то через несколько месяцев. Я хорошо
знал психологию красных и поэтому не сомневался, что, оказав им
самое крайнее сопротивление, мы не только произведем на них
известное впечатление, но и некоторых из них завоюем на свою
сторону. Вот почему нужно было запастись решимостью идти во что
бы то ни стало до конца.
Наш тогдашний первый председатель партии, г. Харер, не
разделял моего мнения и не считал момент подходящим; как
честный, прямой человек он сложил свои полномочия и отошел в
сторону. На его место выбран был г. Антон Дрекслер. Я лично
оставил за собою отдел пропаганды и повел ее без всякой
оглядки. На 24 февраля 1920 г. мы назначили первое большое
народное собрание, имевшее задачей вынести в массу идеи нашего
тогда еще неизвестного движения.
Всю подготовку я повел лично; она была совсем коротка.
Весь аппарат наш вообще был налажен так, чтобы иметь
возможность проводить принятые решения с молниеносной
быстротой. Мы поставили себе задачей собирать в течение 24
часов большие собрания, раз только возникает какой-либо крупных
злободневный вопрос. О собраниях мы решили извещать публику
через плакаты и прокламации, которые должны были составляться в
духе, изложенном мною в соответствующей главе о пропаганде.
Наша задача была писать так, чтобы написанное было понятно
широким массам - концентрироваться на немногих пунктах, много
раз повторять одно и то же, говорить коротко, ясно, уверенно,
проявлять настойчивость в распространении наших листков и
плакатов и иметь достаточно выдержки и терпения, чтобы выждать,
когда придут результаты.
Мы сознательно выбрали красный цвет для наших плакатов и
листков. Этот цвет больше всего подзадоривает. Кроме того выбор
нами красного цвета больше всего должен был дразнить и
возмущать противников, и уже одно это должно было помешать им
забывать о нас. В скором времени и в Баварии обнаружилась
тесная связь между марксизмом и партией центра. Правящая здесь
"баварская народная партия" также стала проявлять величайшую
заботу о том, чтобы ослабить влияние наших красных плакатов на
рабочих, идущих за красными. Впоследствии власти стали прямо
запрещать эти плакаты. Если полиция не могла придумать никаких
других мотивов, она начинала утверждать, будто наши плакаты
"мешают уличному движению". В конце концов находились поводы,
чтобы запретить наши плакаты и тем самым услужить своим друзьям
красным. Так называемая, немецкая национальная народная партия
тоже помогала нашим врагам в этом благородном деле. Как же!
Могли ли они примириться с тем, что мы ставим себе задачей
вернуть в лоно нации сотни тысяч заблудших, запутавшихся в
интернациональных кознях немецких рабочих? Эти наши плакаты -
лучшее доказательство тех громадных трудностей, с которыми
приходилось в ту пору считаться нашему молодому движению. Для
будущих поколений плакаты эти будут не только великим символом
того, что сделало наше движение для раскрепощения народа, но и
символом того, как велик был произвол тогдашних, так
называемых, национальных властей, пускавшихся во все тяжкие,
чтобы только помешать нам внедрить действительно национальные
идеи в широкие массы нашего народа.
Судьба наших первых красных плакатов докажет всем и
каждому, что в годы 1919, 1920, 1921, 1922 и 1923 подлинно
национального правительства в Баварии не было и в помине, что
на деле баварское правительство только вынуждено было
постепенно считаться с нарастающим национальным движением,
организованным нами.
Сами же правительства делали все от них зависевшее, чтобы
помешать и задержать начавшийся процесс оздоровления.
Исключение в этом отношении составляли только два деятеля.
Я имею в виду тогдашнего полицей-президента Эрнста Пенера и его
верного советника Фрика.
Эти два человека были единственные из высоких чиновных
сфер, кто уже тогда обладал достаточным мужеством, чтобы
