Поручик Лукаш встал и заявил, обращаясь к Сагнеру:
-- Благодарю покорно за такого взводного командира!
-- Я помог ему стать на ноги,-- сказал Вельфер, не
переставая улыбаться.-- Об остальном соблаговолите
распорядиться сами, господин батальонный командир. Я сдам
кадета Биглера в здешний госпиталь и выдам справку, что у него
дизентерия. Тяжелый случай дизентерии... необходима изоляция.
Кадет Биглер попадет в заразный барак... Это, без сомнения,
лучший выход из положения,-- продолжал Вельфер с тою же
отвратительной улыбкой. -- Одно дело -- обделавшийся кадет,
другое-- кадет, заболевший дизентерией.
Капитан Сагнер строго официально обратился к своему
приятелю Лукашу:
-- Господин поручик, кадет вашей роты Биглер заболел
дизентерией и останется для лечения в Будапеште.
Капитану Сагнеру показалось, что Вельфер вызывающе
смеется, но, когда он взглянул на "лекаря военного времени",
лицо того выражало полное безразличие.
-- Итак, все в порядке, господин капитан,-- спокойно
произнес Вельфер,-- кандидат на офицерский чин...-- Он махнул
рукой: -- При дизентерии каждый может наложить в штаны.
Таким образом, доблестный кадет Биглер был отправлен в
военный изолятор в Уй-Буда.
Его обделанные брюки исчезли в водовороте мировой войны.
Грезы кадета Биглера о великих победах были заключены в одну из
палат изоляционных бараков.
Когда кадет Биглер узнал, что у него дизентерия, он пришел
в восторг. Велика ли разница: быть раненым или заболеть за
своего государя императора при исполнении своего долга?
В госпитале с ним произошла маленькая неприятность: ввиду
того что в дизентерийном бараке все места были заняты, кадета
перевели в холерный барак.
Когда Биглера выкупали и сунули под мышку термометр,
штабной врач-мадьяр задумчиво покачал головой: 37‡! Худший
симптом при холере -- сильное падение температуры. Больной
становится апатичным.
Действительно, кадет Биглер не проявлял ни малейших
признаков волнения. Он был необычайно спокоен, повторяя про
себя, что все равно страдает за государя императора.
Штабной врач приказал поставить термометр в задний проход.
-- Последняя стадия холеры,-- решил он.-- Начало конца.
Крайняя слабость, больной перестает реагировать на окружающее,
сознание его затемнено. Умирающий улыбается в предсмертной
агонии.
Действительно, кадет Биглер улыбался улыбкой мученика и
даже не пошевелился, когда ему в задний проход ставили
термометр. Он воображал себя героем.
-- Симптомы медленного умирания,-- определил штабной
врач.-- Пассивность...
Для верности он спросил венгерского санитара
унтер-офицера, была ли у кадета рвота и понос в ванне.
Получив отрицательный ответ, врач посмотрел на Биглера.
Если при холере прекращаются понос и рвота, то наряду с
предшествующими симптомами это типичная картина последних часов
перед смертью.
Кадет Биглер, которого вынули из теплой ванны и совершенно
голого положили на койку, страшно озяб. У него зуб на зуб не
попадал, а все тело покрылось гусиной кожей.
-- Вот видите,-- по-венгерски сказал штабной врач.--
Сильный озноб и похолодевшие конечности. Это -- конец.
Наклонившись к кадету Биглеру, он спросил его по-немецки:
-- Also, wie geht's? / Ну, как себя чувствуете? (нем.)/
-- S-s-se-hr-hr gu-gu-tt,-- застучал зубами кадет
Биглер.-- ...Ei-ne De deck-ke! /О-о-очень хо-ро-шо... Одеяло!
(нем.)/
-- Сознание моментами затемнено, моментами
просветляется,-- опять по-венгерски сказал штабной врач.-- Тело
худое. Губы и ногти должны бы почернеть. Третий случай у меня,
когда больной умирает от холеры, а ногти и губы не чернеют.--
Он снова наклонился к кадету Биглеру и по-венгерски продолжал:
-- Сердце не прослушивается.
-- Ei-ei-ne-ne De-de-de-deck-ke-ke,-- стуча зубами, снова
попросил кадет Биглер.
-- Это его последние слова,-- обращаясь к санитару
унтер-офицеру по-венгерски, предсказал штабной врач.-- Завтра
мы его похороним вместе с майором Кохом. Сейчас он потеряет
сознание. Его бумаги в канцелярии?
-- Будут там,-- спокойно ответил санитар унтер-офицер.
-- Ei-ei-ne-ne De-de-de-deck-ke-ke,-- умоляюще проговорил
кадет Биглер вслед уходящим.
В палате, где стояло шестнадцать коек, лежало всего пять
человек, один из них -- мертвый. Он умер два часа назад и был
накрыт простыней. Умерший носил фамилию ученого, открывшего
бациллы холеры. Это был капитан Кох, вместе с которым штабной
врач намеревался завтра похоронить кадета Биглера.
Кадет Биглер приподнялся на койке и тут впервые увидел,
как умирают от холеры за государя императора. Из четырех
оставшихся в живых двое умирали, задыхались, посинели и
выдавливали из себя какие-то слова. Невозможно было разобрать,
что и на каком языке они говорят. Это скорее походило на
хрипение.
У двух других наступила бурная реакция,
свидетельствовавшая о выздоровлении. Оба походили на больных,
охваченных тифозной горячкой. Они кричали что-то непонятное и
выбрасывали из-под одеяла тощие ноги. Над ними склонился
бородатый санитар, говоривший на штирийском наречии (как
разобрал кадет Биглер), и успокаивал их.
-- И у меня была холера, дорогие господа, но я так не
брыкался. Вот вам и лучше стало. Получите отпуск и...
-- Да не дрыгай ты ногами! -- прикрикнул он на одного из
больных, который наподдал ногой одеяло так, что оно перелетело
к нему на голову.-- У нас это не полагается. Скажи спасибо, что
у тебя горячка. Теперь, по крайней мере, тебя не повезут отсюда
с музыкой. Оба вы уже отделались.
Он оглянулся.
-- Вон те двое померли. Мы так и знали,-- сказал он
добродушно.-- Будьте довольны, что отделались. Пойду за
простынями.
Через минуту он вернулся и прикрыл простынями умерших.
Губы у них совершенно почернели. Санитар сложил их
растопыренные и скрюченные в предсмертной агонии руки с
почерневшими ногтями, попытался всунуть языки назад в рот,
затем опустился на колени и начал:
-- Heilige Marie, Mutter Gottes! / Святая Мария, матерь
божья' (нем.)/
При этом старый санитар из Штирии глядел на своих
выздоравливающих пациентов, бред которых свидетельствовал о
возвращении их к жизни.
-- Heilige Marie, Mutter Gottes! -- набожно повторял
санитар, как вдруг какой-то голый человек похлопал его по
плечу. Это был кадет Биглер.
-- Послушайте...-- сказал он.-- Я купался... То есть меня
купали... Мне нужно одеяло... Мне холодно...
-- Исключительный случай,-- полчаса спустя сообщил штабной
врач кадету Биглеру, отдыхавшему под одеялом.-- Вы, господин
кадет, на пути к выздоровлению. Завтра мы отправляем вас в
Тарнов, в запасный госпиталь. Вы являетесь носителем холерных
бацилл... Наша наука так далеко ушла вперед, что мы точно можем
это установить. Вы из Девяносто первого полка?
-- Тринадцатого маршевого батальона, одиннадцатой роты,--
ответил за кадета Биглера санитарный унтер-офицер.
-- Пишите,-- приказал штабной врач: -- "Кадет Биглер
тринадцатого маршевого батальона, одиннадцатой маршевой роты
Девяносто первого полка направляется для врачебного наблюдения
в холерный барак в Тарнов. Носитель холерных бацилл..."
Так, полный энтузиазма воин, кадет Биглер стал носителем
холерных бацилл.
Глава II. В БУДАПЕШТЕ
На будапештском воинском вокзале Матушич принес капитану
Сагнеру телеграмму, которую послал несчастный командир бригады,
отправленный в санаторий. Телеграмма была нешифрованная и того
же содержания, что и предыдущая: "Быстро сварить обед и
наступать на Сокаль". К этому было прибавлено: "Обоз зачислить
в восточную группу. Разведочная служба отменяется. Тринадцатому
маршевому батальону построить мост через реку Буг. Подробности
в газетах".
Капитан Сагнер немедленно отправился к коменданту вокзала.
Его приветливо встретил маленький толстый офицер.
-- Ну и наворотил ваш бригадный генерал,-- сказал,
заливаясь смехом, маленький офицер.-- Но все же мы были обязаны
вручить вам эту ерунду, так как от дивизии еще не пришло
распоряжения не доставлять адресатам его телеграммы. Вчера
здесь проезжал четырнадцатый маршевый батальон Семьдесят пятого
полка, и командир батальона получил телеграмму: выдать всей
команде по шесть крон в качестве особой награды за Перемышль. К
тому же было отдано распоряжение: две из этих шести крон каждый
солдат должен внести на военный заем... По достоверным
сведениям, вашего бригадного генерала хватил паралич.
-- Господин майор,-- осведомился капитан Сагнер у
коменданта военного вокзала.-- Согласно приказам по полку, мы
едем по маршруту в Геделле. Команде полагается получить здесь
по сто пятьдесят граммов швейцарского сыра. На последней
станции солдатам должны были выдать по сто пятьдесят граммов
венгерской колбасы, но они ничего не получили.
-- И здесь вы едва ли чего-нибудь добьетесь,-- по-прежнему
улыбаясь, ответил майор.-- Мне неизвестен такой приказ для
полков из Чехии. Впрочем, это не мое дело, обратитесь в
управление по снабжению.
-- Когда мы отправляемся, господин майор?
-- Впереди вас стоит поезд с тяжелой артиллерией,
направляющийся в Галицию. Мы отправим его через час, господин
капитан. На третьем пути стоит санитарный поезд. Он отходит
спустя двадцать пять минут после артиллерии. На двенадцатом
пути стоит поезд с боеприпасами. Он отправляется десять минут
спустя после санитарного, и через двадцать минут после него мы
отправим ваш поезд. Конечно, если не будет каких-либо
изменений,-- прибавил он, улыбнувшись, чем совершенно опротивел
капитану Сагнеру.
-- Извините, господин майор,-- решив выяснить все до
конца, допытывался Сагнер,-- можете ли вы дать справку о том,
что вам ничего не известно о ста пятидесяти граммах
швейцарского сыра для полков из Чехии.
-- Это секретный приказ,-- ответил, не переставая приятно
улыбаться, комендант воинского вокзала в Будапеште.
"Нечего сказать, сел я в лужу,-- подумал капитан Сагнер,
выходя из здания комендатуры.-- На кой черт я велел поручику
Лукашу собрать командиров и идти вместе с ними и с солдатами на
продовольственный склад?"
Командир одиннадцатой роты поручик Лукаш, сигласно
распоряжению капитана Сагнера, намеревался отдать приказ
двинуться к складу за получением швейцарского сыра по сто
пятьдесят граммов на человека, но именно в этот момент перед
ним предстал Швейк с несчастным Балоуном. Балоун весь трясся.
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант,-- сказал
Швейк с обычной для него расторопностью,-- дело чрезвычайно
серьезное. Смею просить, господин обер-лейтенант, справить это
дело где-нибудь в сторонке. Так выразился один мой товарищ,
Шпатина из Згоржа, когда был шафером на свадьбе и ему в церкви
вдруг захотелось...
-- В чем дело, Швейк? -- не вытерпел поручик Лукаш,
который соскучился по Швейку, так же как и Швейк по поручику
Лукашу.-- Отойдем.
Балоун поплелся за ними. Этот великан совершенно утратил
душевное равновесие и в полном отчаянии размахивал руками.
-- Так в чем дело, Швейк? -- спросил поручик Лукаш, когда
они отошли в сторону.
-- Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант,-- выпалил
Швейк,-- всегда лучше сознаться самому, чем ждать, пока дело
откроется. Вы отдали вполне ясный приказ, господин
обер-лейтанант, чтобы Балоун, когда мы прибудем в Будапешт,
