у фельдкурата Отто Каца. Народ они веселый и сердечный.
Обер-фельдкурат в припадке демократизма, вызванного
похмельем, вынул сигарету и протянул ее Швейку.
-- Кури! Ты, говорят, из-за меня должен явиться на
рапорт?-- обратился он к капралу.-- Ничего, брат, не бойся. Я
тебя выручу. Ничего тебе не сделают. А тебя,-- сказал он
Швейку,-- я возьму с собой; будешь у меня жить, как у Христа за
пазухой.
На него нашел новый припадок великодушия, и он насулил
всем всяческих благ: вольноопределяющемуся обещал купить
шоколаду, конвойным -- ром, капрала обещал перевести в
фотографическое отделение при штабе Седьмой кавалерийской
дивизии и уверял всех, что он их освободит и всегда их будет
помнить. И тут же стал угощать сигаретами из своего портсигара
не только Швейка, но и остальных, заявив, что разрешает всем
арестантам курить, и обещает позаботиться о том, чтобы
наказание им всем было сокращено и чтобы они вернулись к
нормальной военной жизни.
-- Не хочу, чтобы вы меня поминали лихом,-- сказал он.--
Знакомств у меня много, и со мной вы не пропадете. Вообще вы
производите на меня впечатление людей порядочных, угодных
господу богу. Если вы и согрешили, то за свои грехи
расплачиваетесь и, как я вижу, с готовностью и безропотно
сносите испытания, ниспосланные на вас богом. На основании чего
вы подверглись наказанию? -- обратился он к Швейку.
-- Бог меня покарал,-- смиренно ответил Швейк,-- избрав
своим орудием полковой рапорт, господин обер-фельдкурат, по
случаю не зависящего от меня опоздания в полк.
-- Бог бесконечно милостив и справедлив,-- торжественно
возгласил обер-фельдкурат.-- Он знает, кого наказывает, ибо
являет нам тем самым свое провидение и всемогущество. А вы за
что сидите, вольноопределяющийся?
-- Всемилостивому создателю благоугодно было ниспослать на
меня ревматизм, и я возгордился,-- ответил
вольноопределяющийся.-- По отбытии наказания буду
прикомандирован к полковой кухне.
-- Что бог ни делает, все к лучшему,-- с пафосом
провозгласил патер, заслышав о кухне.-- Порядочный человек и на
кухне может сделать себе карьеру. Интеллигентных людей нужно
назначать именно на кухню для большего богатства комбинаций,
ибо дело не в том, как варить, а в том, чтобы с любовью все это
комбинировать, приправу, например, и тому подобное. Возьмите,
например, подливки. Человек интеллигентный, приготовляя
подливку из лука, возьмет сначала всякой зелени понемногу,
потушит ее в масле, затем прибавит кореньев, перцу, английского
перцу, немного мускату, имбирю. Заурядный же, простой повар
разварит луковицу, а потом бухнет туда муки, поджаренной на
говяжьем сале,-- и готово. Я хотел бы видеть вас в офицерской
кухне. Человек некультурный терпим в быту, в любом обыкновенном
роде занятий, но в поваренном деле без интеллигентности --
пропадешь. Вчера вечером в Будейовицах, в Офицерском собрании,
подали нам, между прочим, почки в мадере. Тот, кто смог их так
приготовить,-- да отпустит ему за это господь бог все
прегрешения!-- был интеллигент в полном смысле этого слова.
Кстати, в тамошней офицерской кухне действительно служит
какой-то учитель из Скутчи. А те же почки в мадере ел я однажды
в офицерской столовой Шестьдесят четвертого запасного полка.
Навалили туда тмину,-- ну, словом, так, как готовят почки с
перцем в простом трактире. А кто готовил? Кем, спрашивается,
был ихний повар до войны? Скотником в имении!
Фельдкурат выдержал паузу и перешел к разбору поваренной
проблемы в Ветхом и Новом Завете, упомянув, что в те времена
особое внимание обращали на приготовление вкусных яств после
богослужений и церковных празднеств. Затем он предложил
что-нибудь спеть, и Швейк с охотой, но, как всегда, не к месту
затянул:
Идет Марина
Из Годонина.
За ней вприпрыжку
С вином под мышкой
Несется поп --
Чугунный лоб.
Но обер-фельдкурат нисколько не рассердился.
-- Если бы было под рукой хоть немножко рому, то и вина не
нужно,-- сказал он, дружелюбно улыбаясь,-- а что касается
Марины, то и без нее обойдемся. С ними только грех один.
Капрал полез в карман шинели и осторожно вытащил плоскую
фляжку с ромом.
-- Осмелюсь предложить, господин обер-фельдкурат,-- по
голосу было ясно, как тяжела ему эта жертва,-- не сочтите за
обиду-с...
-- Не сочту, голубчик,-- ответил тот, и в голосе его
зазвучали радостные нотки.-- Пью за наше благополучное
путешествие.
-- Иисус Мария! -- вздохнул капрал, видя, как после
солидного глотка обер-фельдкурата исчезла половина содержимого
фляжки.
-- Ах вы, такой-сякой,-- пригрозил ему обер-фельдкурат,
улыбаясь и многозначительно подмигивая вольноопределяющемуся.--
Ко всему прочему вы еще упоминаете имя божье всуе! За это он
вас должен покарать. -- Патер снова хватил из фляжки и,
передавая ее Швейку, скомандовал:-- Прикончить!
-- Приказ есть приказ, -- добродушно сказал Швейк капралу,
возвращая ему пустую фляжку. В глазах унтера появился тот
особый блеск, который можно наблюдать только у душевнобольных.
-- А теперь я чуточку вздремну до Вены,-- объявил
обер-фельдкурат.-- Разбудите меня, как только приедем в Вену. А
вы,-- обратился он к Швейку,-- сходите на кухню офицерской
столовой, возьмите прибор и принесите мне обед. Скажите там,
что для господина обер-фельдкурата Лацины. Попытайтесь получить
двойную порцию. Если будут кнедлики, не берите с горбушки --
невыгодно. Потом принесите мне бутылку вина и не забудьте взять
с собой котелок: пусть нальют рому.
Патер Лацина стал шарить по карманам.
-- Послушайте,-- сказал он капралу,-- у меня нет мелочи,
дайте-ка мне взаймы золотой... Так, вот вам. Как фамилия?
-- Швейк.
-- Вот вам, Швейк, на дорогу. Капрал, одолжите мне еще
один золотой. Вот, Швейк, этот второй золотой вы получите, если
исполните все как следует. Кроме того, достаньте мне сигарет и
сигар. Если будут выдавать шоколад, то стрельните двойную
порцию, а если консервы, то следите, чтобы вам дали копченый
язык или гусиную печенку. Если будут давать швейцарский сыр, то
смотрите -- не берите с краю, а если венгерскую колбасу, не
берите кончик, лучше из середки, кусок посочнее.
Обер-фельдкурат растянулся на лавке и через минуту уснул.
-- Надеюсь, вы вполне довольны нашим найденышем, -- сказал
вольноопределяющийся унтеру под храп патера.-- Малыш хоть куда.
-- Отлученный от груди, как говорится,-- вставил Швейк,--
уже из бутылочки сосет, господин капрал...
Капрал с минуту боролся сам с собой и, вдруг забыв всякое
подобострастие, сухо сказал:
-- Мягко стелет...
-- Мелочи, дескать, у него нет,-- проронил Швейк.-- Это
мне напоминает одного каменщика из Дейвиц по фамилии Мличко. У
того никогда не было мелочи, пока он не влип в историю и не
попал в тюрьму за мошенничество. Крупные-то пропил, а мелочи у
него не было.
-- В Семьдесят пятом полку,-- ввязался в разговор один из
конвойных,-- капитан еще до войны пропил всю полковую казну, за
что его и выперли с военной службы. Нынче он опять капитан.
Один фельдфебель украл казенное сукно на петлицы, больше
двадцати штук, а теперь подпрапорщик. А вот одного простого
солдата недавно в Сербии расстреляли за то, что он съел в один
присест целую банку консервов, которую ему выдали на три дня.
-- Это к делу не относится,-- заявил капрал.-- Но что
правда, то правда: взять в долг у бедного капрала два золотых,
чтобы дать на чай,-- это уж...
-- Вот вам ваш золотой,-- сказал Швейк.-- Я не хочу
наживаться за ваш счет. А если получу от обер-фельдкурата
второй, тоже верну вам, чтобы вы не плакали. Вам бы должно
льстить, что начальство берет у вас в долг на расходы. Очень уж
вы большой эгоист.. Дело идет всего-навсего о каких-то
несчастных двух золотых. Посмотрел бы я, как бы вы запели, если
б вам пришлось пожертвовать жизнью за своего начальника.
Скажем, если б он лежал раненый на неприятельской линии, а вам
нужно было бы спасти его и вынести на руках из огня под
шрапнелью и пулями...
-- Вы-то уж, наверно, наделали бы в штаны,-- защищался
капрал.-- Лодырь несчастный!
-- Во время боя не один в штаны наложит,-- заметил кто-то
из конвоя.-- Недавно в Будейовицах нам один раненый
рассказывал, что он сам во время наступления наделал в штаны
три раза подряд. В первый раз, когда вылезли из укрытия на
площадку перед проволочными заграждениями, во второй раз, когда
начали резать проволоку, и в третий раз, когда русские ударили
по ним в штыки и заорали "ура". Тут они прыгнули назад в
укрытие, и во всей роте не было ни одного, кто бы не наложил в
штаны. А один убитый остался лежать на бруствере, ногами вниз;
при наступлении ему снесло полчерепа, словно ножом отрезало.
Этот в последний момент так обделался, что у него текло из
штанов по башмакам и вместе с кровью стекало в траншею, аккурат
на его же собственную половинку черепа с мозгами. Тут, брат,
никто не знает, что с тобой случится.
-- А иногда,-- подхватил Швейк,-- человека в бою вдруг так
затошнит, что сил нет. В Праге -- в Погоржельце, в трактире
"Панорама" -- один из команды выздоравливающих, раненный под
Перемышлем, рассказывал, как они где-то под какой-то крепостью
пошли в штыки. Откуда ни возьмись, полез на него русский
солдат, парень-гора, штык наперевес, а из носу у него катилась
здоровенная сопля. Бедняга только взглянул на его носище с
соплей, и так ему сделалось тошно, что пришлось бежать в
полевой лазарет. Его там признали за холерного и послали в
холерный барак в Будапешт, а там уж он действительно заразился
холерой.
-- Кем он был: рядовым или капралом? -- осведомился
вольноопределяющийся.
-- Капралом,-- спокойно ответил Швейк.
-- То же самое могло случиться и с каждым вольнопером,--
глупо заметил капрал и при этом с победоносным видом посмотрел
на вольноопределяющегося, словно говоря: "Что, выкусил? И крыть
нечем".
Но вольноопределяющийся не ответил и улегся на скамейку.
Поезд подходил к Вене. Кто не спал, смотрел из окна на
проволочные заграждения и укрепления под Веной. Это производило
на всех гнетущее впечатление, даже немолчный галдеж,
доносившийся из вагонов, где ехали овчары с Кашперских гор,--
Warm ich kumm, wann ich kumm,
Wann ich wieda, wieda kumm! --
затих под влиянием тяжелого чувства, вызванного видом
колючей проволоки, которой была обнесена Вена.
-- Все в порядке,-- заметил Швейк, глядя на окопы.-- Все в
полном порядке. Одно только неудобно: венцы могут разодрать
себе штаны, когда поедут на прогулку за город. Придется быть
очень осторожным.
Вена вообще замечательный город,-- продолжал он.-- Одних
диких зверей в шенбруннском зверинце сколько! Когда я несколько
лет назад был в Вене, я больше всего любил ходить смотреть на
обезьян, но туда никого не пускают, когда проезжает
какая-нибудь особа из императорского дворца. Со мною был один
портной из десятого района, так его арестовали потому, что ему
загорелось во что бы то ни стало посмотреть на этих обезьян.
-- А во дворце вы были? -- спросил капрал.
-- Там прекрасно,-- ответил Швейк.-- Я там не был, но мне
рассказывал один, который там был. Самое красивое там -- это
дворцовый конвой. Каждый стражник, говорят, должен быть в два
метра ростом, а выйдя в отставку, он получает трафику. А
принцесс там как собак нерезаных.
Поезд проехал мимо какой-то станции, и оттуда, постепенно
