сбросили балдахин. Когда пришел Хосе Аркадио, они спали,
свернувшись клубком среди обломков кораблекрушения. Придя в
ярость не столько от открывшейся перед ним картины разгрома,
сколько от жалости и отвращения к самому себе, опустошенному
разрушительной оргией, Хосе Аркадио вооружился розгами,
хранившимися на дне сундука вместе с власяницей и разными
железами, предназначенными для умерщвления плоти и покаяния, и
выгнал мальчишек из дома, завывая как сумасшедший и бичуя своих
бывших любимцев с такой безжалостностью, с какой не смог бы
избивать даже стаю койотов. Он остался один, измученный,
задыхаясь в приступе астмы, который продолжался несколько дней.
Когда приступ наконец прошел, у Хосе Аркадио был вид
умирающего. На третьи сутки мучений, не в силах больше выносить
удушье, он пришел вечером в комнату Аурелиано и попросил
сделать одолжение и купить в ближайшей аптеке порошки для
ингаляции. Это был второй выход Аурелиано на улицу. Он пробежал
всего лишь два квартала и увидел пыльные витрины узенькой
аптеки, заставленные фаянсовыми сосудами с латинскими
подписями, и девушка, наделенная таинственной красотой нильской
змеи, отпустила ему лекарство, название которого Хосе Аркадио
записал на клочке бумаги. И на этот раз вид пустынных улиц в
слабом желтом сиянии фонарей не вызвал у Аурелиано ни малейшего
любопытства. Хосе Аркадио уже начал думать, что Аурелиано
сбежал, когда тот появился, тяжело переводя дыхание и волоча
ноги, которые после длительного заточения стали как ватные.
Аурелиано с таким очевидным безразличием относился к
окружающему миру, что несколько дней спустя Хосе Аркадио
нарушил обет, данный матери, и разрешил ему выходить на улицу
когда вздумается.
-- Мне нечего делать на улице, -- ответил Аурелиано.
Он продолжал сидеть взаперти, погруженный в свои
пергаменты, мало-помалу он расшифровывал их, хотя смысл
написанного ему все еще не удавалось истолковать. Хосе Аркадио
приносил затворнику в комнату ломтики ветчины, засахаренные
цветы, оставлявшие во рту привкус весны, а дважды являлся даже
с бокалом доброго вина. Хосе Аркадио не занимали пергаменты,
казавшиеся ему развлечением, пригодным лишь для мудрецов
древности, но он проникся интересом к заброшенному
родственнику, обладавшему редкой ученостью и необъяснимым
знанием мира. Оказалось, что Аурелиано разбирается в английском
и в промежутках между изучением пергаментов прочитал все шесть
томов энциклопедии, от первой до последней страницы, как
увлекательный роман. Чтению энциклопедии Хосе Аркадио вначале
приписывал то, что Аурелиано может говорить о Риме, словно
человек, который прожил там много лет, но вскоре выяснилось,
что его собеседник знает и многое такое, чего он не мог
почерпнуть из энциклопедии, например цены на товары. "Все можно
узнать", -- неизменно отвечал Аурелиано на вопросы, откуда он
взял эти сведения. В свою очередь Аурелиано был поражен,
насколько Хосе Аркадио, которого он видел только издали,
бродящим по комнатам, при близком знакомстве оказался не похож
на создавшееся о нем представление. Обнаружилось, что он
способен смеяться, время от времени позволяет себе погрустить о
былом величии дома и сокрушенно вздохнуть по поводу запустения,
господствующего в комнате Мелькиадеса. От этого сближения двух
отшельников одной крови было еще далеко до дружбы, но оно
скрашивало им обоим бездонное одиночество, которое и разделяло
и объединяло их. Отныне Хосе Аркадио мог обращаться к Аурелиано
и с его помощью решать кое-какие неотложные домашние проблемы,
которые самого Хосе Аркадио приводили в отчаяние, ибо он не
знал, как к ним подступиться, а Аурелиано было разрешено сидеть
и читать в галерее, получать письма от Амаранты Урсулы,
продолжавшие поступать с прежней пунктуальностью, и
пользоваться купальней, куда раньше Хосе Аркадио его не
допускал.
В одно жаркое утро их разбудил торопливый стук в дверь.
Стучал какой-то незнакомый старик, большие зеленые глаза
освещали его строгое лицо призрачным светом, а на лбу его
темнел крест из пепла. Изодранная в лохмотья одежда, стоптанные
ботинки, старый мешок, который пришелец нес на плече как
единственное свое имущество, придавали ему вид нищего, однако
держался он с достоинством, находившимся в явном противоречии с
его внешностью. Даже в полумраке гостиной с первого взгляда
можно было понять, что тайной силой, поддерживающей жизнь в
этом человеке, является не инстинкт самосохранения, а привычка
к страху. Это был Аурелиано Влюбленный, единственный оставшийся
в живых из семнадцати сыновей полковника Аурелиано Буэндиа; он
жаждал отдохнуть от томительного и полного случайностей
существования беглеца. Он назвал свое имя и умолял, чтобы ему
дали приют в доме, который в бессонные ночи казался ему
последним прибежищем на земле. Но Хосе Аркадио и Аурелиано
ничего не знали об этом своем родиче. Они приняли старика за
бродягу и вытолкали на улицу. И, стоя в дверях, оба увидели
развязку драмы, начавшейся еще до рождения Хосе Аркадио. Под
миндальными деревьями на противоположной стороне улицы
появились два агента полиции -- в течение многих лет они
охотились на Аурелиано Влюбленного, шли по его следу, как
гончие псы; прогремели два выстрела, и Аурелиано Влюбленный
рухнул ничком на землю, пули угодили ему точно в перекрестье на
лбу.
С тех пор как Хосе Аркадио выгнал мальчиков из дома, он
жил в ожидании известий о трансатлантическом лайнере, на
котором должен был отправиться в Неаполь еще до рождества. Он
сказал об этом Аурелиано и даже подумывал открыть для него
какое-нибудь торговое дело, которое давало бы возможность
существовать, так как после смерти Фернанды корзину с
продуктами перестали приносить. Но и этой последней мечте не
суждено было сбыться. Однажды сентябрьским утром, когда Хосе
Аркадио, попив на кухне кофе с Аурелиано, заканчивал свое
обычное омовение, в купальню через дыры в черепичной крыше
спрыгнули те четыре подростка, которых он выгнал из дома. Не
дав ему опомниться, они, как были, в одежде, бросились в
бассейн, схватили Хосе Аркадио за волосы и держали его голову
под водой до тех пор, пока на поверхности не перестали
появляться пузырьки воздуха и безмолвное, бледное тело
наследника папского престола не опустилось в глубины ароматных
вод. Затем они унесли с собой три мешка с золотом, взяв их из
тайника, известного только им да их жертве. Вся операция была
проведена по-военному быстро, организованно и безжалостно.
Аурелиано, сидевший взаперти в своей комнате, ничего не
подозревал. Только вечером, придя на кухню, он хватился Хосе
Аркадио, стал искать его по всему дому и наконец нашел в
купальне. Хосе Аркадио, огромный и распухший, плавал на
благоухающей зеркальной поверхности бассейна, все еще думая об
Амаранте. Лишь теперь Аурелиано понял, что успел полюбить его.
x x x
Амаранта Урсула вернулась в первые дни декабря на крыльях
попутных ветров. Она вела за собой супруга, держа в руке
шелковый поводок, обвязанный вокруг его шеи. Появилась она
неожиданно, без предупреждения, на ней было платье цвета
слоновой кости, с шеи свисала нитка жемчуга, доходившая до
колен, на пальцах сверкали кольца с изумрудами и топазами,
гладкие, кругло подстриженные волосы двумя острыми ласточкиными
крыльями выступали на щеки. Мужчина, сочетавшийся с ней браком
полгода тому назад, был зрелым, стройным фламандцем, с виду
похожим на моряка. Стоило ей распахнуть дверь в гостиную, как
она убедилась, что отсутствие ее затянулось и все в доме пришло
в гораздо больший упадок, чем она предполагала.
-- Боже мой! -- воскликнула она скорее весело, чем
огорченно. -- Сразу видно, что в этом доме нет женщины!
Ее багаж не умещался в галерее. Кроме старого сундука
Фернанды, с которым Амаранту Урсулу отправили в Брюссель, она
привезла с собой два кофра с платьями, четыре больших чемодана,
мешок с зонтиками, восемь шляпных коробок, гигантскую клетку с
пятьюдесятью канарейками и велосипед, хранившийся в разобранном
виде в специальном футляре, так что его можно было нести, как
виолончель. Она не позволила себе даже дня отдохнуть после
долгой дороги. Надела поношенный холщовый комбинезон мужа,
привезенный им вместе с другими предметами туалета
автомобилиста, и взялась за очередное обновление дома.
Разогнала рыжих муравьев, уже прочно завладевших галереей,
возродила к жизни розовые кусты, с корнем вырвала сорняки,
снова посадила в цветочные горшки папоротники, душицу и
бегонии. Она возглавила команду столяров, слесарей и
каменщиков, которые заделали трещины в полу, навесили окна и
двери, починили мебель, побелили дом и внутри и снаружи, и уже
через три месяца после ее приезда в нем воцарилась атмосфера
молодости и веселья, наполнявшая его в эпоху пианолы. Такого
человека, как Амаранта Урсула, эти стены еще не видели, она в
любой час и при любых обстоятельствах обладала прекрасным
настроением и всегда была готова петь, танцевать и выбрасывать
в мусорную корзину устаревшие вещи и обычаи. Она вымела остатки
похоронного инвентаря и кучи ненужной рухляди, скопившейся в
углах, и единственно из уважения к Урсуле оставила висеть
портрет Ремедиос. "Посмотрите, какая прелесть! -- кричала
Амаранта Урсула, умирая от смеха. -- Прабабушка в четырнадцать
лет!" Какой-то каменщик начал было рассказывать ей, что дом
населен призраками и единственный верный способ отпугнуть их --
это начать поиски спрятанных ими сокровищ, но Амаранта Урсула
между двумя взрывами хохота заявила, что не верит в мужские
суеверия. Она была такой непосредственной, такой
самостоятельной, такой современной, что Аурелиано, увидев ее,
не знал, куда девать свои руки и ноги. "Ух ты! -- радостно
закричала она, раскрыв ему объятия. -- Посмотрите только, как
он вырос, мой обожаемый людоед!" Прежде чем он нашелся что
ответить, она уже поставила пластинку на диск портативного
патефона, который привезла с собой, и принялась учить Аурелиано
модным танцам. Она потребовала, чтобы он сменил засаленные
штаны, унаследованные от полковника Аурелиано Буэндиа, подарила
ему цветастые рубашки и нарядные ботинки и вытолкала его на
улицу.
Живая, маленькая и неукротимая, как Урсула, красотой и
обаянием она почти не уступала Ремедиос Прекрасной и была
наделена редким талантом предугадывать моду. Последние журналы
мод, приходившие по почте, неизменно подтверждали, что она не
ошиблась в моделях, которые сама изобретала и сама шила на
допотопной швейной машине Амаранты. Она подписывалась на все
журналы мод, на все издания по искусству и популярной музыке,
выходившие в Европе, но стоило ей раскрыть журнал или книгу, и
она уже видела, что все в мире идет именно так, как ей
представлялось. Было непостижимо, почему такая умная и
одаренная женщина вернулась в этот мертвый городок, засыпанный
пылью и угнетенный жарой, и даже более того -- вернулась с
мужем, у которого денег с избытком хватило бы на жизнь в любой
части света, с мужем, любившим ее так сильно, что он позволял
водить себя на шелковом поводке. Однако дни проходили, и
становилось все более очевидно, что Амаранта Урсула намерена
остаться здесь навсегда, -- все ее планы были рассчитаны на
долгий срок, а все стремления сводились к тому, чтобы
