обследовали галион изнутри и не обнаружили ничего, кроме
густого леса цветов.
Находка галиона -- свидетельство близости моря --
подорвала боевой дух Хосе Аркадио Буэндиа. Он расценил как
издевательскую шутку со стороны своей хитрой на выдумки судьбы
то, что не нашел моря, когда искал его, претерпевая
бесчисленные лишения и муки, и обнаружил теперь, когда и не
думал искать: оно лежало прямо у него на пути непреодолимым
препятствием. Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа
в свою очередь окажется в этих краях, где к тому времени уже
будет проложен почтовый тракт, на месте галиона он увидит
только обугленный остов среди целого поля маков. И лишь тогда,
убедившись, что вся эта история не была плодом воображения его
отца, он задаст себе вопрос: каким образом мог галион очутиться
так далеко на суше? Но Хосе Аркадио Буэндиа не стал беспокоить
себя подобными размышлениями, когда после еще четырех дней
пути, в двенадцати километрах от галиона, он увидел море. Все
его мечты угасли возле этого моря, пенного, грязного, серого,
как зола, не стоящего тех страданий и опасностей, которым он
подверг себя и своих спутников.
-- Проклятие! -- воскликнул Хосе Аркадио Буэндиа. --
Макондо со всех сторон окружено водой.
Идея о полуостровном расположении Макондо господствовала в
течение длительного времени благодаря весьма сомнительной
карте, которую составил Хосе Аркадио Буэндиа, вернувшись из
похода. Он вычерчивал ее с яростью, намеренно преувеличивая
трудности сообщения с внешним миром, как будто желая наказать
себя за то, что так безрассудно выбрал место для селения. "Мы
никуда отсюда не доберемся, -- горько жаловался он Урсуле. --
Сгнием тут заживо, так и не изведав благ науки". Эта мысль,
которую он несколько месяцев пережевывал как жвачку в своей
комнатушке-лаборатории, привела его к решению перенести Макондо
в более подходящие края. Но тут жена предупредила его и сорвала
бредовый план. Действуя незаметно и упорно, подобно муравью,
она настроила женщин деревни против легкомыслия мужчин, уже
начавших было готовиться к переезду. Хосе Аркадио Буэндиа не
мог бы сказать, когда и благодаря каким враждебным силам его
планы запутались в непроходимой чаще предлогов, помех,
отговорок и в конце концов превратились в бесплодную мечту.
Урсула с простодушным видом наблюдала за мужем и даже немножко
пожалела его, обнаружив однажды утром, что он укладывает в
ящики свою лабораторию, бормоча себе под нос бредни о переезде.
Она дала ему кончить эту работу. Пока он заколачивал ящики и,
макая кисточку в чернила, писал на них свои инициалы, она не
сделала ему ни одного упрека, хотя поняла уже (из его
невнятного бормотания), что он знает: мужчины селения не
поддержат его затеи. Только когда Хосе Аркадио Буэндиа начал
снимать с петель дверь комнаты, Урсула отважилась спросить,
зачем он это делает, и он ответил ей с некоторой горечью: "Раз
никто не хочет уходить, мы уйдем одни". Урсула сохранила полное
спокойствие.
-- Нет, мы не уйдем, -- сказала она. -- Мы останемся
здесь, потому что здесь родился наш сын.
-- Но у нас тут пока еще никто не умер, -- возразил Хосе
Аркадио Буэндиа. -- Человек не связан с землей, если в ней не
лежит его покойник.
Урсула заявила мягко, но решительно:
-- Если мне надо будет умереть, чтобы мы остались здесь,
я умру.
Хосе Аркадио Буэндиа не поверил, что его жена может быть
такой непреклонной. Он пытался околдовать ее чарами своей
фантазии, обещанием чудесного мира, где стоит только обрызгать
землю волшебными составами, и деревья начинают плодоносить по
воле человека, где за бесценок можно купить самые разнообразные
лекарства для лечения болезней. Но Урсулу не трогали его
прорицания.
-- Вместо того чтобы думать целыми днями о своих
сумасбродных затеях, лучше занялся бы детьми, -- отвечала она.
-- Ты только погляди на них, ведь они брошены на произвол
судьбы, словно щенята какие.
Хосе Аркадио Буэндиа воспринял слова жены буквально. Он
посмотрел в окно и увидел в залитом солнцем поле двух босых
ребятишек, ему показалось, что они возникли из небытия в эту
самую минуту, вызванные заклятием Урсулы. Тогда что-то важное и
таинственное произошло внутри его, вырвало его с корнем из того
времени, в котором он жил, и увлекло в плавание по
неисследованными водам воспоминаний.
Пока Урсула подметала пол в доме, который -- она знала это
-- не покинет теперь до конца дней своих, Хосе Аркадио Буэндиа
продолжал удивленно разглядывать сыновей, наконец глаза его
увлажнились, он провел по ним тыльной стороной руки и издал
глубокий вздох отречения.
-- Ладно. Скажи им, пусть помогут мне вытащить вещи из
ящиков.
Старшему, Хосе Аркадио, минуло четырнадцать лет. У него
была квадратная голова, лохматая шевелюра и своевольный
характер отца. Но хотя он отличался такой же физической силой и
обещал вырасти таким же великаном, как его родитель, было уже
очевидно, что он лишен отцовского воображения. Он был зачат и
появился на свет во время трудного похода через горы, перед
основанием Макондо, и родители вознесли хвалу Господу,
убедившись, что у ребенка нет никаких признаков животного.
Аурелиано, первому человеческому существу, родившемуся в
Макондо, должно было в марте исполниться шесть лет. Мальчик был
молчалив и замкнут. В животе у матери он плакал и родился с
открытыми глазами. Пока перерезали пуповину, он вертел головой
из стороны в сторону, как бы изучая предметы в комнате, и
разглядывал лица окружающих с любопытством и безо всякого
страха. Потом, уже не проявляя интереса к тем, кто подходил
посмотреть на него, он сосредоточил свое внимание на крыше из
пальмовых листьев, которая каждую минуту грозила обрушиться под
потоками низвергавшегося на нее ливня. Урсула вспомнила этот
напряженный взгляд в тот день, когда трехлетний малыш Аурелиано
вошел в кухню и она при нем перенесла с плиты на стол горшок с
кипящим супом.
Ребенок, в нерешительности помявшись у порога, сказал:
"Сейчас упадет". Горшок твердо стоял на самой середине стола,
но, как только мальчик произнес эти слова, начал неудержимо
сдвигаться к краю, будто подталкиваемый внутренней силой, затем
упал на пол и разбился вдребезги. Встревоженная Урсула сообщила
об этом происшествии своему мужу, однако тот не усмотрел в нем
ничего особенного. Так случалось всегда: Хосе Аркадио Буэндиа
не интересовался жизнью своих сыновей -- отчасти потому, что
считал детство периодом умственной незрелости, отчасти потому,
что был с головой погружен в свои вздорные увлечения.
Но с того вечера, когда он позвал детей, чтобы они помогли
ему распаковать приборы лаборатории, Хосе Аркадио Буэндиа стал
отдавать сыновьям свои лучшие часы. В уединенной каморке, стены
которой чем дальше, тем больше покрывались невероятными картами
и фантастическими чертежами, он учил детей чтению, письму,
счету и рассказывал им о чудесах мира, опираясь не только на те
познания, которыми располагал, но и широко используя
безграничные возможности своего воображения. Вот откуда дети
усвоили, что на южной оконечности Африки живут умные и
миролюбивые люди, они только и делают, что сидят и размышляют,
а Эгейское море можно пересечь пешком, прыгая с острова на
остров до самого порта Салоники. Эти вечерние беседы, полные
разных небылиц, так прочно отпечатались в памяти мальчиков, что
много лет спустя за секунду до того, как офицер
правительственных войск скомандует солдатам "пли!", полковник
Аурелиано Буэндиа, стоя у стены, снова переживет в своей душе
тот теплый мартовский вечер, когда его отец прервал урок по
физике, да так и замер с поднятой рукой и остановившимся
взглядом, заслышав вдали флейты, барабаны и тамбурины
цыганского табора, который снова прибыл в деревню, оповещая
всех о последнем потрясающем открытии мудрецов Мемфиса.
Это были уже новые цыгане. Молодые мужчины и женщины,
говорящие только на своем языке, -- великолепные представители
цыганского племени, с умащенной маслами кожей и ловкими руками;
они наполнили улицы шумным, беспорядочным весельем, музыкой и
танцами, принесли с собой разноцветных попугаев, распевающих
итальянские романсы, курицу, которая под звуки бубна несла
золотые яйца (не меньше сотни за раз), ученую обезьяну, которая
угадывала мысли, сложную машину, предназначенную как для
пришивания пуговиц, так и для понижения жара у больных,
средство для забвения неприятных воспоминаний, пластырь,
помогающий скоротать время, и еще тысячи других выдумок, таких
искусных и необычайных, что Хосе Аркадио Буэндиа с
удовольствием изобрел бы машину памяти, чтобы удержать их все в
голове. В одно мгновение облик деревни совершенно изменился.
Оглушенные ярмарочным столпотворением, жители Макондо рисковали
теперь заблудиться на своих собственных улицах.
Держа за руки детей, чтобы не потерять их в давке, каждую
минуту наталкиваясь то на шарлатана-лекаря с зубами, покрытыми
золотой броней, то на шестирукого фокусника, задыхаясь от
смешанного запаха навоза и сандала, исходящего от этого скопища
людей, Хосе Аркадио Буэндиа метался как безумный, разыскивая
повсюду Мелькиадеса, чтобы тот посвятил его в бесчисленные
тайны этого сказочного сновидения. Он спрашивал о Мелькиадесе у
цыган, но они не понимали его языка. Наконец он добрался до
того места, где Мелькиадес обычно раскидывал свой шатер, теперь
там сидел грустного вида армянский цыган и твердил по-цыгански
заклятие, делающее человека невидимым. Цыган только что выпил
залпом стакан неизвестного напитка янтарного цвета, когда Хосе
Аркадио Буэндиа протолкался через толпу зрителей, восхищенно
взирающих на происходящее, и смог задать свой вопрос. Цыган
обволок его удивленным взглядом и тут же превратился в
зловонную, дымящуюся лужицу смолы, над которой еще звучал его
ответ: "Мелькиадес умер". Ошеломленный этой новостью, Хосе
Аркадио Буэндиа застыл на месте и стоял, пытаясь совладать со
своим горем, пока привлеченные другими фокусами зрители не
разошлись, а лужица, оставшаяся от грустного армянского цыгана,
не улетучилась до последней капли. Потом уже кто-то из цыган
подтвердил, что Мелькиадес скончался от малярии в болотах
Сингапура и тело его было сброшено в море около Явы, на самой
большой глубине. Детей это известие не заинтересовало. Они
тянули отца поглядеть на новое изобретение мудрецов Мемфиса, о
котором гласила вывеска на одном из шатров, принадлежавшем
раньше, если верить написанному, царю Соломону. Мальчики так
приставали, что Хосе Аркадио Буэндиа заплатил тридцать реалов и
вошел с ними в шатер, где бритоголовый великан с обросшим
шерстью телом, медным кольцом в ноздре и тяжелой железной цепью
на щиколотке сторожил сундук, похожий на те, в которых пираты
хранят свои сокровища. Когда великан поднял крышку, из сундука
потянуло пронизывающим холодом. Внутри не было ничего, кроме
огромной прозрачной глыбы, набитой несметным числом белых
иголок; упав на них, вечерний свет разлетелся на тысячи
разноцветных звезд.
Хосе Аркадио Буэндиа был озадачен, но, зная, что дети ждут
от него немедленного объяснения, он решился и пробормотал:
-- Это самый большой в мире бриллиант.
-- Нет, -- поправил его великан. -- Это лед.
Ничего не понявший Хосе Аркадио Буэндиа потянулся было к
глыбе, однако великан отстранил его руку. "Еще пять реалов, и
тогда трогайте", -- сказал он. Хосе Аркадио Буэндиа заплатил
