страхе вернулся к товарищам.
- Он называет числа, каких я и не слышал, - сообщил он.
- Он удивительный человек, - сказал один из старых монахов. - Бог
уберег его от зла при знакомстве с такими черными знаниями.
- Duo milia quattuor centa nonaginta, - произнес Эркенберт и записал
этот результат: MMCDXC. Теперь два числа оказались рядом: MMCDXC и CDXLIX.
После еще ряда подсчетов и вычеркиваний получился окончательный ответ:
MMCMXXXIX. Только сейчас и начнется настоящий труд. Это сумма доходов, не
полученных за один квартал. А сколько получится за год, если божественная
кара, эти викинги, так долго еще будут преследовать людей Господа? Многие,
даже известные arithmetici, избрали бы долгий путь и просто добавили бы
одно к другому четыре раза. Но Эркенберт считал себя выше таких
увиливаний. И начал наиболее трудную из всех дьявольских процедур -
умножение римских цифр.
Закончив, он, не веря своим глазам, посмотрел на результат. Никогда в
жизни не приходилось ему видеть такую сумму. Медленно, дрожащими пальцами
погасил он свечи, впуская серый свет утра. После заутрени нужно поговорить
с архиепископом.
Слишком большая сумма. Таких потерь не должно быть.
Далеко, в ста пятидесяти милях к югу, тот же свет достиг глаз
женщины, закопавшейся от холода в груду шерстяных одеял. Она пошевелилась.
Рукой коснулась теплого обнаженного бедра лежащего рядом мужчины.
Отдернула руку, словно коснулась чешуи гадюки.
Он мой сводный брат, в тысячный раз подумала она. Сын моего
собственного отца. Мы совершаем смертный грех. Но как я могу им всем
сказать? Я не могла рассказать даже священнику, который нас обвенчал.
Альфгар сказал ему, что мы согрешили во время бегства от викингов и теперь
молим о прощении и просим божьего благословения нашего союза. Его считают
святым. И короли, короли Мерсии и Вессекса, они прислушиваются к тому, что
он говорит об угрозе викингов, о том, что они сделали с его отцом, и как
он сражался в лагере викингов, чтобы освободить меня. Думают, он герой.
Говорят, что сделают его олдерменом и дадут собственный округ, привезут
сюда его бедного изувеченного отца из Йорка, где по-прежнему стоят
осквернители-язычники.
Но что произойдет, когда отец увидит нас вместе? Если бы только Шеф
был жив...
И сразу по щекам Годивы медленно покатились слезы, как и каждое утро,
полились сквозь закрытые ресницы на подушку.
Шеф шел по грязной улице между рядами палаток, которые установили
викинги, чтобы в них греться от зимней непогоды. На плече его лежала
алебарда, он надел свои металлические рукавицы, но шлем остался в кузнице
Торвина. На хольмганге не разрешается надевать кольчугу и шлем, объяснили
ему. Дуэль - дело чести, поэтому вопросы целесообразности, самосохранения
здесь не учитываются.
Это не значит, что на хольмганге не убивают.
Хольмганг - поединок четверых. Каждый из двух основных участников
наносит удары по очереди. Но он же прикрывается от ударов соперника щитом
второго участника, носителя щита; тот подставляет щит, закрывающий от
ударов. Твоя жизнь зависит от искусства твоего помощника.
У Шефа помощника не было. Бранд и его экипаж еще отсутствуют. Торвин
яростно дергал себя за бороду, раздраженно снова и снова бил молотом по
земле, но как жрец Пути не имел права принимать участие. Даже если бы он
вызвался, его помощь была бы отклонена судьями. То же самое касалось и
Ингульфа, хозяина Хунда. Единственный человек, которого Шеф мог попросить,
был Хунд, и как только Шеф об этом подумал, то понял, что Хунд согласится.
Но он уже сказал другу, что не нуждается в помощи. Помимо других
соображений, он был уверен, что в самый критический момент, когда на них
должен будет обрушиться удар меча, Хунд отвернется, чтобы посмотреть на
цаплю на болоте или на тритона в луже, и оба они будут убиты.
- Я справлюсь сам, - сказал он жрецам Пути, которые собрались со всей
Армии, чтобы наставить его, - к большому удивлению Шефа.
- Не для этого мы говорили о тебе со Змееглазым и спасли тебя от
мести Айвара, - резко сказал Фарман, жрец Фрея, известный своими
посещениями другого мира.
- Значит, вы уверены в судьбе? - ответил Шеф, и жрецы замолчали.
Но его, когда он шел к месту хольмганга, беспокоила не сама дуэль. Он
думал, позволят ли судьи ему сражаться по-своему. Если не позволят, тогда
во второй раз в жизни ему придется полагаться на коллективный приговор
армии - vapna takr. И при мысли о реве и звоне оружия, которыми
сопровождается решение, у него оцепенело внутри.
Он прошел через ворота и оказался на утоптанном лугу, где собралась
Армия. Когда он появился, начался гул, зрители расступились, давая ему
возможность пройти. В центре было кольцо, огороженное ивовыми прутьями,
всего в десять футов в диаметре.
- Хольмганг проводится только на речном острове, - сказал ему Торвин,
- но там, где подходящего острова нет, обозначают символический. Во время
хольмганга не может быть никакого перемещения. Участники стоят и бьют друг
друга, пока один не умрет. Нельзя прекратить схватку, нельзя предложить
выкуп, бросить оружие и выйти за пределы площадки. Последние два поступка
означают сдачу на милость победителя, который может потребовать смерти или
увечья противника. Если борцы проявляют трусость, судьи обязательно
приговаривают одного из них или обоих к смерти.
Шеф видел, что его противники уже стоят возле ивовых прутьев.
Гебридец, которому он выбил зубы. Теперь он знает, что его зовут Магнус.
Он держит в руке обнаженный широкий меч, начищенный так, что змеи на
лезвии извиваются и ползут в утреннем свете. Рядом с ним второй: высокий
мощный воин средних лет, весь в рубцах. У него огромный щит из
раскрашенного дерева, с металлическими ободом и шишкой. Шеф поглядел на
них, потом поискал взглядом судей.
Сердце его дрогнуло, когда он узнал в небольшой группе из четырех
человек высокую фигуру Бескостного. Тот по-прежнему в алом и зеленом, но
серебряный шлем снял; светлые глаза с невидимыми бровями и ресницами
смотрят прямо на него. Но на этот раз в них не подозрительность, а
уверенность, интерес, презрение. Айвар увидел, как невольно вздрогнул Шеф
и тут же постарался принять независимый вид.
Айвар зевнул, потянулся, отвернулся.
- Я снимаю с себя обязанности судьи на этот случай, - сказал он. - У
нас с этим петушком свои счеты. Не хочу, чтобы говорили, что я
воспользовался своим положением и судил несправедливо. Пусть его прикончит
Магнус.
Ближайшие зрители одобрительно загудели, гудение распространялось по
всей толпе, когда новость передавалась в дальние ряды. Все в Армии, снова
понял Шеф, есть дело общего согласия. Всегда хорошо иметь Армию на своей
стороне.
Айвар отошел от троих сущей, явно опытных воинов, хорошо вооруженных,
на шеях, руках и поясах у них блестит серебро, свидетельствуя о высоком
статусе. Среднего он узнал, это Халвдан Рагнарсон, старший из братьев. Он
имеет репутацию свирепого человека, настаивает на сражении, даже если в
этом нет необходимости, он не так умен, как его брат Сигурт, и не так
страшен, как Айвар, но от него милосердия ждать не приходится.
- Где твой второй? - спросил Халвдан, нахмурившись.
- Мне он не нужен, - ответил Шеф.
- У тебя он должен быть. Ты не можешь биться на хольмганге без щита и
носителя щита. Если ты выступишь без него, то это все равно, что сдаешься
на милость противника. Магнус, что ты хочешь с ним сделать?
- Мне не нужен второй! - На этот раз Шеф закричал, выступил вперед,
ударил древком алебарды в землю. - У меня есть щит. - Он поднял левую
руку, на которой висел маленький круглый щит, прикрепленный к локтю и
сделанный исключительно из железа. - И у меня нет меча. Мне не нужен
второй, я не датчанин, а англичанин.
Снова поднялся ропот - ропот интереса. Шеф знал, что Армия любит
драмы. И ради такой драмы можно и нарушить правила. И Армия поддержит
более слабого, если он смел.
- Мы не можем принять его предложение, - сказал Халвдан двум другим
судьям. - Что скажете?
В толпе началась какая-то сумятица, кто-то пробивался к Шефу. Еще
одна крупная мощная фигура в серебре. Гебридцы, нахмурившись, стояли чуть
в стороне. Шеф с удивлением увидел своего отца Сигварта. Сигварт взглянул
на сына, потом повернулся к судьям. Вытянул свои толстые руки.
- Я хочу быть носителем щита этого человека.
- Он тебя просил об этом?
- Нет.
- Тогда какое отношение ты имеешь к этому делу?
- Я его отец.
Снова шум среди собравшихся, с ноткой растущего возбуждения. Жизнь в
зимнем лагере скучна и холодна. И это лучшее развлечение, какое было у
Армии после неудачи штурма. Как дети, воины Армии боялись, что
представление слишком быстро окончится. Они подходили поближе, старались
услышать новость и передать тем, что стояли сзади. Их присутствие
действовало на судей. Те должны принять правильное решение, но при этом
учесть и настроение толпы.
Они начали тихонько совещаться, а Сигварт быстро повернулся к Шефу.
Подошел ближе, пригнулся на один-два дюйма, чтобы быть на одном уровне, и
заговорил просительным тоном.
- Послушай, парень, однажды в трудном положении ты уже отверг меня.
Должен сказать, это свидетельствует о смелости. И посмотри, чего это тебе
стоило. Глаза. Не делай этого снова. Мне жаль - жаль того, что случилось с
твоей матерью. Если бы я знал, что она родила такого сына, я бы этого не
сделал. Многие рассказывали мне, что ты сделал во время осады с тараном, -
вся Армия говорит об этом. Я горжусь тобой.
- Позволь мне держать щит. Я делал это уже. Я лучше Магнуса, лучше
его приятеля - Колбейна. Со мной никакой удар до тебя не дойдет. А ты - ты
уже ударил этого гебридца, как собаку. Сделай это снова. Мы прикончим эту
пару!
Он крепко сжал плечо сына. Глаза его сверкали чувством, смесью
гордости, замешательства и чего-то еще, может, жажды славы, решил Шеф.
Никто не может в течение двадцати лет быть победоносным воином, ярлом,
предводителем боевых отрядов без стремления быть первым, чтобы все глаза
устремлялись на него, чтобы уметь вырвать у судьбы успех силой. Шеф
почувствовал неожиданное спокойствие, собранность, сумел даже подумать о
том, как спасти лицо отца и в то же время отказать ему. Он знал, что
худшие его опасения не оправдаются. Судьи разрешат ему сражаться одному.
Слишком будет разочарована Армия, если они решат по-другому.
Шеф освободился от хватки, почти объятия отца.
- Я благодарю ярла Сигварта за предложение держать мой щит в этом
хольмганге. Но между нами кровь - он знает, чья. Я верю, что он надежно и
преданно поддерживал бы меня в этом деле, и помощь его много бы значила
для такого молодого воина, как я. Но я не показал бы drengskarp, если бы
воспользовался его предложением.
Шеф использовал слово, означающее воинскую честь, мужество - это
слово говорит, что воин стоит выше мелочей и не заботится о выгоде. Это
слово - вызов. Если один из противников проявит drengskarp, другой не
может не сделать того же.
- Я снова говорю: у меня есть щит и есть оружие. Если это меньше, чем
я мог бы иметь, тем лучше для Магнуса. Скажу больше. Если я не прав, это
покажет поединок.
Халвдан Рагнарсон посмотрел на двоих других судей, они кивнули, и он
тоже кивнул. Двое гебридцев сразу вошли в круг и заняли позицию один возле
другого: они знали, что дальнейшие колебания и попытки спорить не найдут
одобрения у Армии. Шеф встал перед ними, увидел, как две судей заняли свои
