Гарри ГАРРИСОН
Том ШИППИ
МОЛОТ И КРЕСТ
Qui kredit in Filium, habet vitam aeternam; qui autem
incredulus est Filio, non videbit vitam, sed ira Dei manet
super eum.
Верующий в Сына имеет жизнь вечную; а не верующий в
Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем.
Евангелие от Иоанна, 3:36
Angusta est domus: utrosque tenere non poterit. Non
vult rex celestis cum paganis et perditis nominetenus
regibus communionem habere; quia rex ille aeternus regnat
in caelis, ille paganus perditus plangit in inferno.
Дом тесен: он не может вместить обоих. Царь небесный
не хочет дружить с проклятыми и языческими так называемыми
царями; ибо вечный царь правит на небесах, а остальные
проклятые язычники стонут в аду.
Алкуин, дьякон из Йорка, 797 г.
Gravissima calamitas umquam supra Occidentem
accidents erat religio Christiana.
Величайшая катастрофа, выпавшая на долю Запада, это
христианство.
Гор Видал, 1987 г.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТРОЛЛ
1
Северо-восточный берег Англии, 865 г.
Весна. Весенний рассвет на холме Флэмборо, где скалистое Йоркширское
нагорье выпячивается в Северное море, как гигантский рыболовный крючок в
миллионы тонн весом. Он указывает на море, на вечную угрозу викингов.
Короли маленьких королевств начинают в тревоге объединяться, чтобы
отразить эту угрозу с севера. В тревоге и недоверии, ибо помнят долгую
вражду и длинную цепь убийств, которыми отмечена история англов и саксов с
самого их появления несколько столетий назад. Гордые кузнецы оружия,
победившие уэльсцев, благородные воины, которые, как говорят поэты, обрели
землю.
Тан Годвин бранился про себя, расхаживая по стене небольшой крепости,
возведенной на самой вершине холма Флэмборо. Весна! Может, в других, более
счастливых местах удлиняющиеся дни и светлые вечера означают зелень,
лютики, коров с полным выменем, бредущих на дойку. Здесь на холме весна
означает ветер. Бури равноденствия и сильные ветры с северо-востока. За
таном низкие изогнутые деревья растут в ряд, одно за другим, как люди,
повернувшиеся спинами, каждое последующее на несколько дюймов выше
переднего, больше подверженного ветрам; они образуют естественную стрелу
или флюгер, направленный в сторону бурного моря. С трех сторон серая вода
вздымается медленно, как огромное животное, волны загибаются и снова
распластываются, их рвет ветер, он прижимает и выравнивает даже мощный
натиск океана. Серое море, серое небо, темные тучи, затянувшие горизонты,
никакого цвета в мире, только волны разбиваются о полосатые скалы утесов,
вздымая вверх фонтаны пены. Годвин здесь уже так давно, что не слышит
грохота ударов; он замечает волны только тогда, когда они вздымаются
особенно высоко, заливая его плащ и капюшон. И тогда на лице вместе
пресной воды дождя оказывается соленая.
Впрочем, какая разница, мрачно думал он. Такая же холодная. Конечно,
он может пойти в хижину, растолкать рабов, согреть озябшие руки и ноги у
огня. Вряд ли в такой день можно ждать набега. Викинги моряки, величайшие
в мире, так во всяком случае говорят. Но не нужно быть великим моряком,
чтобы понять, что в такой день плавать не стоит. Ветер точно с востока -
нет, подумал тан, скорее с юго-востока. Попутный ветер, если плывешь из
Дании, но как спасти корабль от скал в таком море? И как благополучно
причалить, если доберешься до берега? Нет, никакой вероятности. Он вполне
может сидеть у огня.
Годвин тоскливо взглянул на хижину, с ее тонким столбом дыма, который
немедленно уносился ветром, но отвернулся и снова стал расхаживать по
стене. Господин хорошо выучил его. "Нельзя так думать, Годвин, - говорил
он. - Нельзя думать: сегодня они, может, придут, а может, не придут. Не
думай, что иногда стоит следить, а иногда не стоит. Пока светло, ты стоишь
на холме. И смотри все время. Однажды ты подумаешь так, а какой-нибудь
Стейн или Олаф подумает по-другому, и они будут на берегу и углубятся на
двадцать миль, прежде чем мы их догоним. Если вообще догоним. А это сотни
погибших, и сотни потерянных фунтов серебра, и скот, и сгоревшие дома. И
целый год после этого невыплаченные налоги. Поэтому следи, тан, или
пострадает твое поместье".
Так говорил господин его Элла. А за ним черный ворон Эркенберт,
согнувшийся над своими пергаментами, своим скрипящим пером чертит
загадочные черные линии, которых Годвин боится больше викингов. "Два
месяца службы на холме Флэмборо тану Годвину, - провозгласил Эркенберт. -
Он должен стоять там до третьего воскресенья после Ramis Palmarum". И
слова чужого языка припечатали приказ.
Ему приказали караулить, и он будет караулить. Но можно не делать
этого трезвым, как девственница. Годвин крикнул рабам: еще полчаса назад
он приказал принести горячего приправленного специями эля. Сразу появился
один из рабов с кожаной кружкой в руке. Годвин с глубоким неодобрением
смотрел, как раб бежит к стене и поднимается по лестнице на дорожку
часового. Придурок, этот раб. Годвин держит его из-за острого зрения, но
это все. Мерла, так его зовут. Был раньше рыбаком. После тяжелой зимы,
когда не было улова, не смог выплатить долги своим лендлордам, черным
монахам собора святого Иоанна в Беверли, что в двадцати милях отсюда.
Вначале он продал лодку, чтобы заплатить долги и накормить жену и детей.
Потом, когда денег не осталось и кормить семью больше было нечем, продал
ее, а в конце концов продался и сам своим прежним лендлордам. А они отдали
Мерлу Годвину. Проклятый дурак. Был бы раб человеком чести, продал бы
себя, а деньги отдал семье жены, так что та приняла бы ее. Был бы он умным
человеком, продал бы жену и детей, но сохранил лодку. Тогда была бы хоть
возможность выкупить их. Но у этого человека ни ума, ни чести. Годвин
повернулся спиной к ветру и бушующему морю и сделал большой глоток из
полной до краев кружки. По крайней мере раб из нее не отпил. Можно судить
хотя бы по его дрожи.
Но куда смотрит этот придурок? Смотрит мимо плеча хозяина, раскрыл
рот, указывает в море.
- Корабли! - закричал он. - Корабли викингов, в двух милях от берега.
Я их снова вижу. Смотри, хозяин, смотри!
Годвин машинально развернулся, ругнув пролившийся на руку горячий
эль, всмотрелся в дождь и тучи, куда указывал раб. Там, кажется, точка,
где тучи встречаются с водой? Нет, ничего. Или... может быть. Он ничего не
видит, но волны достигают двадцати футов в высоту и могут скрыть любой
корабль, идущий в бурю со спущенными парусами.
- Я их опять вижу! - крикнул Мерла. - Два корабля, в кабельтове друг
от друга.
- Большие корабли?
- Нет, хозяин, кнорры.
Годвин швырнул кружку через плечо, схватил худую руку раба железной
хваткой, ударил сильно по лицу, по руке мокрой кожаной перчаткой. Мерла
ахнул и пригнулся, но не смел прикрываться.
- Говори по-английски, сукин сын. И говори понятно.
- Кнорр, хозяин. Это торговый корабль. С глубокой осадкой, для груза.
- Он колебался, не смея показывать свои знания, но опасаясь и скрывать их.
- Я их узнаю по... по форме носа. Это викинги, хозяин. У нас таких
кораблей нет.
Годвин снова посмотрел в море, гнев его прошел, сменившись жестким
холодным ощущением во внутренностях. Сомнение. Страх.
- Слушай меня, Мерла, - прошептал он. - Будь очень уверен. Если это
викинги, я должен поднять всю береговую стражу, каждого человека отсюда до
Бридлингтона. Конечно, это все только деревенщины и рабы, этим все
сказано. Никакого вреда не будет, если оторвутся от своих грязных жен.
- Но я должен сделать кое-что еще. Как только поднята береговая
стража, я должен послать всадников к монахам доброго святого Иоанна - к
твоим хозяевам, помнишь?
Он помолчал, увидев ужас в глазах раба.
- А они поднимут конных рекрутов, танов Эллы. Здесь их держать
нельзя, пираты могут обмануть, сделать вид, что высаживаются у Флэмборо, а
сами будут в двадцати милях за мысом Сперн, прежде чем солдаты успеют
взнуздать лошадей. Поэтому они останутся позади, откуда могут направиться
в любое место, где есть опасность. Но если я их вызову, они поскачут сюда
в дождь и ветер. И будут очень недовольны... особенно если в это время
какой-нибудь викинг появится у них за спинами.
- Для меня это будет плохо, Мерла. - Голос тана звучал резко, Годвин
приподнял малорослого раба над землей. - Но, клянусь Господом всемогущим,
ты будешь жалеть об этом до последнего дня жизни. А после того, как я тебя
изобью, ждать придется недолго.
- Но, Мерла, если там действительно корабли викингов, а я о них не
сообщу - я отправлю тебя назад к черным монахам и скажу, что мне ты не
нужен.
- Итак, что ты скажешь? Есть там корабли викингов или нет?
Раб, сморщив лицо, смотрел в море. Он подумал, что было бы разумнее
вообще промолчать. Что ему до того, что викинги могут ограбить Флэмборо,
или Бридлингтон, или сам собор святого Иоанна? Вторично сделать его рабом
все равно не смогут. Может даже, эти заморские варвары были бы лучшими
хозяевами, чем люди Христа дома. Но сейчас уже поздно. Небо на мгновение
прояснилось. Он видит корабли, если даже слабые глаза этого сухопутного
моряка, его хозяина, и не видят. Он кивнул.
- Два корабля викингов, хозяин. Две мили в море. К юго-востоку.
Годвин уже выкрикивал приказы, вызывал остальных рабов, велел
привести лошадь, подать рог, приказал поднять небольшой отряд призванных
на военную службу фрименов. Мерла распрямился, медленно подошел к
юго-западному углу стены, задумчиво и внимательно всмотрелся в море. Снова
небо ненадолго расчистилось, и на несколько мгновений он смог ясно видеть.
Он смотрел на волны, на мутную желтую линию в ста ярдах от берега, которая
обозначает длинную, длинную мель, намытую приливами; мель идет во всю
длину этого пустынного, лишенного гаваней, промываемого волнами и
продуваемого ветрами английского берега. Раб подбросил в воздух горсточку
мха, вырванного из щели в стене, и посмотрел, как он летит. На его
озабоченном лице появилась мрачная невеселая улыбка.
Эти викинги могут быть великими моряками. Но они оказались в опасном
месте, у подветренного берега, когда дует создатель вдов. Если только
ветер не стихнет или не придут на помощь их языческие боги из Валгаллы, у
них нет ни одного шанса. Никогда больше не увидят они свою Ютландию или
Вик.
Два часа спустя сотня людей толпилась на берегу южнее мыса, в
северном конце длинной береговой полосы, уходящей вниз к Сперну и устью
Хамбера. Эти люди вооружены: кожаные куртки и шапки, копья, деревянные
щиты, широкие топоры, какими они придают форму своим лодкам и рубят дома.
Кое у кого саксы, короткие рубящие мечи, от которых получил свое название
народ саксов. Только у Годвина металлический шлем и кольчуга, на поясе
широкий меч с медной рукоятью. В обычных условиях эти люди, береговая
стража из Бридлингтона, не стояли бы на берегу, ожидая профессиональных
воинов из Норвегии или Дании. Они скорее укрылись бы, взяв с собой жен и
