меча. Фримен, из самых бедных. Но парень дважды парировал его удары, а
потом меч Сигварта раскололся, а сам он потерял равновесие. И Сигварт
сделал вывод, что если бы это был поединок, он был бы уже мертв. Его
спасли другие, оказавшиеся рядом. Вряд ли кто это заметил, но если
заметили... может, уже сейчас кто-нибудь из храбрецов, из любителей
поединков готов бросить ему вызов.
Может он выстоять в таком поединке? Достаточно ли силен его сын
Хьорварт, чтобы испугались его мести? Может, он уже слишком стар для дела?
Если он не сумел справиться с английским мальчишкой, к тому же почти
невооруженным, так, наверно, и есть.
Но сейчас он поступает правильно. Располагает к себе Рагнарсонов. Это
всегда хорошо. Хьорварт приближался к концу рассказа. Сигварт повернулся и
кивнул двум слугам, ждавшим у входа. Те кивнули в ответ и вышли.
- ...и мы сожгли на берегу фургоны, принесли нескольких мужиков,
которых мудро прихватил отец, в жертву Эйгиру и Ран, сели на корабли,
поплыли вдоль берега до устья реки - и вот мы здесь! Люди с Малых
островов, под командованием славного ярла Сигварта и моим, его преданного
сына Хьорварта, к вашим услугам, сыновья Рагнара, к вашим и ничьим иным!
Палатка взорвалась аплодисментами, стучали о стол рогами, топали,
звенели ножами. От удачного начала кампании у всех хорошее настроение.
Встал и заговорил Змееглазый.
- Ну, Сигварт, мы сказали, что ты можешь оставить себе добычу, и ты
ее заслужил, так что можешь не бояться рассказывать о своей удаче.
Расскажи, много ли ты добыл. Достаточно, чтобы купить себе летний дом в
Зеландии?
- Не очень много, - под недоверчивые возгласы ответил Сигварт. -
Недостаточно, чтобы я стал фермером. У деревенских танов мало что можно
взять. Подождите, пока великая непобедимая Армия не возьмет Норвич. Или
Йорк! Или Лондон! - Одобрительные возгласы, улыбка самого Змееглазого. -
Мы должны грабить соборы, они полны золота, которое монахи собирают с этих
глупцов с юга. А в деревнях ни серебра, ни золота.
- Но кое-что мы все же взяли, и я готов поделиться лучшим. Позвольте
показать вам нашу лучшую добычу!
Он повернулся и махнул рукой. Слуги его прошли мимо столов, ведя
фигуру, закутанную в мешковину, с веревкой на поясе. Фигуру подтолкнули к
центральному столу, двумя движениями разрезали веревку и сняли мешковину.
Годива мигала на ярком свету, она увидела море бородатых лиц,
раскрытых ртов, сжатых кулаков. Отшатнулась, попыталась отвернуться и
обнаружила, что смотрит прямо в глаза самого высокого из вождей, бледного
человека, с немигающим взглядом и глазами как лед. Она снова повернулась и
почти с облегчением увидела Сигварта, единственное знакомое лицо.
В этом жестоком обществе она была как цветок в придорожных зарослях.
Светлые волосы, светлая кожа, полные губы, тем более привлекательные,
когда они раскрыты в страхе. Сигварт снова кивнул, и один из его слуг
сорвал с девушки платье. Она цеплялась за него, кричала, но платье было
сорвано, и она осталась почти нагой, в одной сорочке, и все могли видеть
ее юное тело. В страхе и стыде она прикрыла руками груди, склонила голову
и ждала, что с ней сделают.
- Я не стану делиться ею, - сказал Сигварт. - Она для этого слишком
хороша. Поэтому я ее отдам! Отдам тому, кто избрал меня для этого похода,
отдам с благодарностью и в надежде. Пусть он пользуется ею хорошо, долго и
с удовольствием. Я отдаю ее мудрейшему в Армии человеку. Тебе, Айвар!
Сигварт закончил выкриком и поднял свой рог. И медленно начал
осознавать, что не слышит ответных криков, только какой-то смутный рокот,
да и то от тех, кто подальше от стола, кто хуже знает Рагнарсонов и позже
других пришел в Армию. Никто не поднимал рогов. Все лица казались
встревоженными или невыразительными. Соседи отводили от него взгляд.
Сигварт снова ощутил холодок в сердце. Может, следовало сначала
спросить, подумал он. Может, произошло что-то, чего он не знает. Но какой
в его поступке вред? Он отдает часть добычи, любой ей обрадуется, он
делает это публично и честно. Кому может причинить вред его дар - девушка,
девственница, красавица? Айвару? Айвару Рагнарсону. Прозванному - о, Тор,
помоги ему, почему же он так прозван? Ужасное подозрение появилось у
Сигварта. Неужели это прозвище дано со смыслом?
Бескостный.
5
Пять дней спустя Шеф и его товарищ лежали в небольшой роще и смотрели
на пойменный луг. В конце его, в миле от них, начинался укрепленный лагерь
викингов. На какое-то мгновение решимость оставила их.
Они без особого труда добрались сюда от разрушенного Эмнета. В
обычных условиях это было бы самым трудным для сбежавших рабов. Но у
Эмнета хватало своих забот. Никто не считал себя хозяином Шефа, а Эдрич,
который, казалось бы, должен был помешать идти в лагерь викингов, умыл
руки и не занимался этим делом. Шеф без помех собрал свое скромное
имущество, спокойно взял небольшой запас пищи, который держал в тайнике, и
приготовился к отправлению.
Но его приготовления все равно заметили. Он стоял, думая, стоит ли
попрощаться с матерью, и понял, что кто-то стоит рядом. Это был Хунд, друг
его детства, ребенок рабов и со стороны отца, и со стороны матери,
вероятно, самое незначительное, с самым низким положением существо во всем
Эмнете. Но Шеф научился ценить его. Никто не знал болота лучше Хунда, даже
Шеф. Хунд мог неслышно скользнуть в воду и поймать куропатку прямо в ее
гнезде. В грязной душной хижине, в которой он жил с родителями и
множеством детей, часто играл детеныш выдры. Рыба, казалось, сама идет ему
в руки, ее не нужно было даже ловить на крючок или в сеть. А что касается
трав, Хунд знал их все, знал названия, знал, как их использовать. Он был
на два месяца моложе Шефа, но к нему уже начали приходить люди за помощью
и лекарственными травами. Со временем из него мог получиться известный
знахарь, которого будут уважать и опасаться даже знатные. Или с ним
что-нибудь сделают. Даже отец Андреас, добрый воспитатель Шефа, с
сомнением поглядывал на Хунда. Мать церковь не любит соперничества.
- Я хочу идти с тобой, - сказал наконец Хунд.
- Это опасно, - ответил Шеф.
Хунд промолчал. Он всегда так поступал, когда считал, что больше
ничего объяснять не нужно. Оставаться в Эмнете тоже опасно. А Шеф и Хунд,
каждый по-своему, увеличивают общие шансы на успех.
- Если ты пойдешь со мной, нужно будет снять твой ошейник, - сказал
Шеф, взглянув на железный ошейник, который Хунду одели, когда он достиг
половой зрелости. - Сейчас как раз время. Никто нами не интересуется. Я
возьму инструменты.
Они поискали убежище в болотах, не желая привлекать внимание. Но даже
в спокойной обстановке снять ошейник было нелегко. Вначале Шеф подпилил
его, подложив тряпки, чтобы не задеть кожу, потом попытался клещами
разжать. В конце концов он потерял терпение, обернул руки тряпками и силой
развел концы ошейника.
Хунд потер мозоли и рубцы на шее и посмотрел на U-образную железную
полоску.
- Немногие могли бы это сделать, - заметил он.
- Необходимость может и старуху заставить бежать, - ответил Шеф. Но в
глубине души он был польщен. Он стал силен, он встречался с настоящим
воином в битве и теперь он свободен, может идти, куда хочет. Он еще не
знает, как это сделать, но должен быть способ освободить Годиву, а потом
забыть о несчастьях и жить спокойно.
Они без разговоров пустились в путь. Но сразу начались неприятности.
Шеф ожидал, что придется уклоняться от любопытных, от часовых, может,
скрываться от рекрутов, направляющихся к месту сбора. Но с первого же дня
пути он понял, что вся окружающая местность разворошена и гудит, как
осиное гнездо, в которое всунули палку. По всем дорогам скакали всадники.
У каждой деревни стояла стража, вооруженная и враждебно настроенная,
подозрительно относящаяся к любому незнакомцу. После того как одна такая
группа решила их задержать, не обращая внимания на их рассказ, что они
посланы Вульфгаром к родственнику за скотом, им пришлось вырваться и
бежать, уклоняясь от пущенных вслед копий. Очевидно, были отданы строгие
приказы, и жители восточной Англии им повиновались. В воздухе
чувствовалось напряжение.
Последние два дня Шеф и Хунд пробирались полями и живыми изгородями,
двигались очень медленно, часто ползли на животах по грязи. И все время
видели патрули. Иногда всадники под командой тана или королевского
приближенного, но чаще другие - и гораздо более опасные - пешие, они
неслышно и незаметно передвигались, оружие у них укутано, чтобы не
звенело; впереди опытные проводники с луками и охотничьими пращами. Шеф
понял, что так пытаются удержать викингов, не дать им передвигаться
небольшими отрядами для грабежа. Но такие группы рады задержать и убить
всякого, кто собирается помочь викингам, сообщить им сведения,
присоединиться к ним.
Только на последних нескольких милях опасностей стало меньше; и
вскоре юноши поняли: это потому, что они уже в пределах досягаемости
патрулей самих викингов. Их избегать легче, но они тоже очень опасны.
Потом они заметили группу, человек в пятьдесят, все верхом, все в
доспехах, с большими топорами на плечах. Группа ждала чего-то на опушке
небольшого леса. Боевые копья вздымались над ней щетиной. Их легко
увидеть, легко укрыться. Но потребуется целая армия англичан, чтобы
отогнать или разбить этих людей. А у деревенских патрулей нет на это ни
одного шанса.
Это люди, на милость которых они теперь должны отдаться. Теперь это
кажется не таким легким делом, как в Эмнете. Вначале у Шефа была мысль
явиться в лагерь и заявить о своем родстве с Сигвартом. Но Сигварт может
узнать его, хотя их стычка длилась всего несколько секунд. Какая неудача,
что он столкнулся в поединке с единственным человеком во всем лагере,
который мог бы принять его. А теперь встречи с Сигвартом нужно избегать
любой ценой.
Примут ли викинги новобранцев? У Шефа было неприятное предчувствие,
что для этого мало желания и самодельного меча. Но рабов они всегда могут
использовать. И опять - Шеф чувствовал, что сам он подойдет на роль
раба-гребца или работника в какой-нибудь далекой стране. Но в Хунде внешне
ничего ценного нет. Может, викинги отпустят его, как мелкую рыбешку,
попавшую в сеть? Или избавятся от помехи другим путем? Накануне вечером,
когда юноши впервые увидели лагерь, оттуда через одни ворота вышел отряд и
принялся копать яму. Чуть позже со скрипом подъехала телега, и в яму
бесцеремонно вывалили с десяток тел. В лагере пиратов высокий уровень
смертности.
Шеф вздохнул.
- Выглядит не легче, чем вчера вечером, - сказал он. - Но что-то
нужно делать.
Хунд схватил его за руку.
- Подожди. Слушай. Слышишь?
Юноши поворачивали головы. Звук. Песня. Много мужчин поют вместе.
Звуки доносятся из-за небольшого холма ярдах в ста слева от них, где
пойменный луг сменяется невозделанным общинным выгоном.
- Словно монахи поют в большом монастыре в Эли, - прошептал Шеф.
Глупая мысль. Ни одного монаха или священника в двадцати милях отсюда.
- Посмотрим? - прошептал Хунд.
Шеф не ответил, но молча и осторожно пополз в сторону пения. Здесь
могут быть только язычники. Но, может, к небольшой группе легче
приблизиться, чем к целой армии. Все лучше, чем просто открыто явиться в
лагерь.
Они проползли половину расстояния на животе, и Хунд неожиданно
