землю, разорвав стальные цепи, вырвав болты крепления. Он разбил раму и
упал на одного из викингов. Именно он - мощный сорокалетний седеющий
человек - так кричал. Товарищи попятились от него, испуганные,
пристыженные, не обращая внимания на три или четыре тела, неподвижно
лежащие у цепей и рухнувшей рамы. Все молчали, если не считать кричащего
воина. Скоро начнутся крики, Шеф это понимал, но сейчас он может заставить
их себя выслушать. Он знает, что нужно делать.
- Мюртач. Прекрати шум. - На него смотрели смуглые жесткие лица, явно
не узнавая. Мюртач прошел вперед, вынимая из-за голенища шотландский
кинжал.
- Остальные. Откатите таран назад. Недалеко. На шесть футов. Стойте.
Теперь... - Он принялся осматривать переднюю часть ствола, определяя
размеры повреждений. - Десять человек снаружи, возьмите сломанное дерево,
древки копий, все что угодно, подкатите этот столб прямо к воротам. Он в
несколько футов шириной. Если поставим переднее колесо прямо к нему,
сможем по-прежнему раскачивать таран.
- Теперь. Наденьте снова цепи. Мне нужен молот, два молота. Тащите
таран вперед...
Время летело лихорадочно. Шеф сознавал, что на него смотрят, что
кто-то в серебряном шлеме проталкивается сзади сквозь ряды, видел, как
вытирает кинжал Мюртач. Но не обращал внимания. Цепи и болты, гвозди и
сломанные бревна превратились в огненные линии в голове, передвигающиеся,
меняющие место, когда он думал, как следует действовать. Он не сомневался
в правильности своего решения.
Громкие крики в стороне: это армия попыталась осуществить неожиданный
штурм с помощью наспех сооруженных лестниц. Стены как будто остались
беззащитными. Но тут же появились англичане и сбросили лестницы.
Внутри напряженные выдохи, голоса:
- Это кузнец, одноглазый кузнец. Делай, что он говорит.
Готовы. Шеф отошел назад, дал знак взяться снова за веревки, увидел,
как таран продвинулся вперед, пока его колеса не приблизились к колонне;
металлическая голова, измятая и сбитая, снова оказалась на одном уровне с
воротами, дуб против дуба. Воины снова схватились за рукояти, подождали
приказа, оттянули ствол, двинули вперед. И еще вперед. Теперь они пели -
песня гребцов, всю силу своих тел вкладывали в удар. Шеф вынырнул из-под
щитов на дневной свет.
Вокруг местность стала походить на поле битвы. Повсюду тела, раненые
уходят или их уводят назад, земля усеяна стрелами и копьями, их подбирают
лучники. К нему обратились беспокойные лица. Потом к воротам.
Они начали раскалываться. Когда ударял таран, они приходили в
движение; один ствол утрачивал связь с другим. Люди внутри тарана
напрягались. Еще пятьдесят ударов сердца, может, сто, и ворота рухнут.
Тогда воины Нортумбрии выйдут, размахивая мечами с позолоченными
рукоятями, чтобы помериться силами с воинами Дании, Норвегии, с
отступниками из Ирландии. Это будет поворотный момент сражения.
Шеф обнаружил всего в нескольких футах от себя Айвара Бескостного.
Светлые глаза смотрят на него с ненавистью и подозрительностью. Но тут
Айвар посмотрел в другую сторону. Он тоже понимал, что наступает
критический момент в битве. Повернувшись, он обеими руками дал условный
сигнал. Из-за домов на берегу Узы появились толпы воинов. Они несли
длинные лестницы, не наспех сооруженные, как в первой попытке, а прочные,
заранее подготовленные и спрятанные. Свежие силы, еще не участвовавшие в
битве, они знали, что нужно делать. Теперь, когда все силы англичан
сосредоточились у ворот, Айвар посылает на штурм лишенных защиты башен.
Англичанам конец, подумал Шеф. Их оборона трещит в двух местах.
Теперь Армия прорвется.
Почему я это делаю? Почему помогаю Айвару и Армии? Той самой, что
сожгла мне глаз?
Из-за качающихся ворот донесся странный глухой звон, словно порвалась
струна арфы, но звук гораздо громче, он перекрыл шум битвы. В воздух
поднялся какой-то огромный предмет, камень такого веса, что его не смогли
бы пошевелить десять сильных мужчин. Это невозможно, подумал Шеф.
Невозможно.
Но камень продолжал подниматься, все выше и выше, так что Шефу
пришлось задрать голову, чтобы видеть его. Казалось, на мгновение он
повис.
И потом рухнул.
Он приземлился прямо посредине тарана, пробил щиты, раму и опоры,
словно это детский домик из коры. Таран подпрыгнул и дернулся в сторону,
как умирающая рыба. Изнутри послышались крики боли.
Нападающие уже прислонили лестницы к стенам, поднимались по ним; одну
лестницу отбросили, остальные стояли. В двухстах ярдах дальше, за Узой,
тоже что-то происходило на деревянной ограде Мэристауна: там люди
сгрудились возле какой-то машины.
На этот раз не камень, а линия, с ревом пронеслась над рекой,
нацеленная на лестницы. На одной из них стоял воин, он уже протянул руку и
взялся за парапет, собираясь перебраться на него. И линия пересеклась с
его телом.
Он полетел вперед, словно ударенный рукой гиганта. Удар был так
силен, что лестница под ним сломалась. Он повернулся, расставив руки, и
Шеф увидел, что из его спины торчит гигантская стрела. Воин сложился вдвое
и медленно упал на толпу товарищей.
Стрела. И в то же время не стрела. Никто не смог бы выстрелить такой
стрелой. И никакой человек не поднял бы этот камень. И все же это
произошло. Шеф медленно прошел вперед и принялся разглядывать камень,
лежащий в обломках тарана. Он не обращал внимания на крики боли и просьбы
о помощи.
Это может быть сделано только машинами. И какими машинами! Где-то в
крепости, может, среди черных монахов, есть мастер, какого он себе и
представить не может. Он должен найти его. Однако теперь Шеф понял, почему
помогает армии. Потому что не может вынести вида неправильно управляемой
машины. Но теперь машины есть с обеих сторон.
Бранд схватил его, сунул в руки "Месть тролла", оттаскивал, гневно
рыча.
- ...стоишь, как блаженный, сейчас в любую минуту начнется вылазка!
Шеф увидел, что они чуть ли не последние в этом месте, месте
убийства. Остальные уже отошли, спустились по склонам холма.
Штурм Йорка, предпринятый Рагнарсонами, не удался.
Очень осторожно, высунув от напряжения язык, Шеф поднес лезвие своего
ножа к нити. Нить лопнула. Вес на одном конце деревянной планки опустился,
другой конец взлетел вверх. Над горном неторопливо пролетел булыжник.
Шеф со вздохом сел.
- Вот как это действует, - сказал он Торвину. - Короткое плечо,
большой вес: длинное плечо, меньший вес. Вот и все.
- Я рад, что ты наконец удовлетворен, - ответил Торвин. - Два дня ты
играешь с кусками дерева и нитями, а я выполняю всю работу. Теперь можешь
мне помочь.
- Помогу, да, но это тоже важно. Это новое знание, то, что ищет Путь.
- Конечно. И это важно. Но есть и ежедневная работа, ее тоже нужно
выполнять.
Торвин живо интересовался экспериментами Шефа, но после первых же
попыток помочь понял, что мешает воображению своего бывшего подмастерья, и
потому занялся огромной грудой поврежденного оружия, принесенного
солдатами Армии.
- Но новое ли это знание? - спросил Хунд. - Ингульф может делать
такое, чего не может ни один англичанин. И узнает он этого новое на опыте,
а также вскрывая тела мертвых. Ты тоже учишься на опыте, но то, что ты
стараешься узнать, уже знают черные монахи. А они не забавляются с
моделями.
Шеф кивнул.
- Знаю. Я трачу время. Теперь я понимаю, как это действует, но многое
мне еще не понятно. Если у меня был бы здесь настоящий груз, такой, какой
они бросили, то какой же груз должен быть на другом плече? Гораздо больше,
чем может поднять десяток людей. И если он такой тяжелый, как я могу
опустить вниз длинный рычаг, который бросает вес? Нужна какая-то лебедка.
Но теперь я знаю, что это был за звук, перед тем как появился камень.
Кто-то перерезал веревку и освободил груз. Но меня гораздо больше
беспокоит другое. Они бросили один камень - и разбили таран. Если бы не
попали, ворота рухнули бы и все мастера, изготовившие машины, погибли бы.
Они должны быть очень уверены, что попадут с первого же броска.
Он неожиданно стер линии, начерченные на земле.
- Пустая трата времени. Понимаешь, о чем я, Торвин? Должно
существовать какое-то искусство, мастерство, в котором все это уже
известно. Мне не нужно пробовать снова и снова. Когда я впервые увидел
ограду вокруг вашего лагеря у Стура, я был поражен. Я думал, откуда они
знают, сколько именно бревен нужно, чтобы построить такую ограду, куда
вместятся все воины. Но теперь я знаю, как это делают Рагнарсоны. Они
берут палочки, по одной на каждый экипаж, делают на них зарубки,
складывают их в груды, потом берут и подсчитывают, сколько всего. И на
этом основываются лучшие полководцы, руководители Великой Армии. На груду
палок. Но какие знания скрываются за этими стенами? Знания римлян, которые
умели записывать числа так же легко, как буквы. Если бы я сумел писать
римские цифры, я мог бы построить машину.
Торвин отложил клещи и задумчиво взглянул на серебряный молот у себя
на груди.
- Не думай, что у римлян был ответ на все, - заметил он. - Если бы
это было так, они по-прежнему правили бы Британией из Йорка. И они были
всего лишь христиане, и этим все сказано.
Шеф нетерпеливо вскочил.
- Ха! А как ты объяснишь другие их машины? Ту, что послала большую
стрелу? Я думал и думал об этом. Ничего не получается. Нельзя сделать
такой большой лук. Дерево не выдержит. Но из чего можно стрелять, кроме
лука?
- Тебе нужен беглец из города, - сказал Хунд, - или из Мэристауна.
Такой, который видел машины в действии.
- Может, такой и найдется, - сказал Торвин.
Наступило молчание, прерываемое только возобновившимися ударами
молота Торвина и шумом мехов, которые раздувал Шеф. О беглецах лучше не
говорить. После неудачи штурма Рагнарсоны обрушили свой гнев на
окрестности, на беззащитные деревни, потому что вооруженные люди и
дворяне, витязи и таны закрылись с королем Эллой в городе.
- Если не можем взять город, - воскликнул Айвар, - опустошим всю
местность.
И началось опустошение.
- Меня тошнит от этого, - признался Бранд Шефу после одного из
набегов на уже опустошенную местность. Все экипажи участвовали в этом по
очереди. - Не думай, что я тряпка. Я не христианин. Я хочу разбогатеть и
мало на что не согласился бы ради денег. Но в том, что мы делаем, нет
денег. И ничего нет забавного в том, что делают Рагнарсоны, гадгедлары и
весь сброд. Не смешно смотреть на деревню, в которой они побывали. Я знаю,
это всего лишь христиане, может, они и заслужили это, потому что
подчиняются своим жрецам.
- Но я бы не стал этого делать. У нас теперь сотни рабов, хороший
товар. Но где их продавать? На юге? Но туда нужно отправляться с сильным
флотом и держаться настороже. Мы там не очень популярны - и я виню в этом
Рагнара и его отродье. В Ирландию? Далеко. Много времени пройдет, прежде
чем получишь деньги. А кроме рабов, тут ничего нет. Церкви переправили
свое золото и серебро в Йорк еще до нашего появления. А деньги крестьян и
даже танов плохие. Очень плохие. Странно. Это богатая земля, всякий это
видит. Куда девалось все их серебро? Так мы никогда не разбогатеем. Иногда
я жалею, что принес Рагнарсонам в Бретраборг известие о смерти Рагнара,
что бы ни говорили мне жрецы Пути. Мне от этого мало пользы.
Но Бранд снова увел свой экипаж, хотел пройти к церкви в Стреншелле,
