многим из племени бедуинов, ведомо искусство кийяфы.
- Что такое кийяфа? - спросил Ганс.
- Умение читать пустыню. И не только пустыню, может, и саму жизнь то-
же, и ее письмена, сина. Я умею читать следы на песке; отличаю следы
верховых верблюдов от следов вьючных и след верблюда от следа верблюди-
цы; я знаю, кто следовал в караване: воины врага или мирные купцы. Я мо-
гу отличить след мусульманина от следа неверного, след девственницы от
следа женщины, след рыжего муравья от следа черного. Невидимая для тебя
тропа светится передо мной даже в ночи. Мастер кийяфы - а я отношусь к
таковым - умеет найти воду и распознать ценные минералы и самоцветы; я
вижу сквозь землю, о чужеземец. Я читаю судьбы по человеческим лицам и
могу определить характер по расположению родинок на теле.
Идущий позади хмыкнул.
- Ты зря смеешься, Бу Фатиля, - сказал проводник, - мастер кийяфы
знает немало лишнего не только о прошлом, но и о будущем; однако я счи-
таю недостойным уклоняться от судьбы; все в руках Аллаха, а Аллах велик.
- Если ты говоришь правду, - сказал Бу Фатиля, - найди нам в этих
песках хоть один самоцвет.
- Изволь, - отвечал бедуин, - но нам придется отклониться в сторону и
несколько задержаться в пути; однако, я полагаю, нам спешить некуда.
Гансу было не вполне ясно, от чего они уклоняются, потому что песок
везде песок, и для него пустыня не была открытой книгою; через некоторое
время проводник остановился, вынул из-за пояса короткую лопатку, бросил
ее хозяину мушкета и, указуя перстом, промолвил:
- Копай тут.
Они с Гансом уселись поодаль и ждали. Долго копал Бу Фатиля, дважды
останавливался, говоря, что проводник, должно быть, ошибся, но, наконец,
лопата со скрежетом натолкнулась на некое препятствие, и, вскрикнув, он
вытащил из выкопанной довольно-таки обширной и глубокой ямы кованый ла-
рец. В ларце было полно золотых монет, смарагдов, жемчуга, лала, иранс-
кой зеленоватой с прожилками бирюзы, сапфиров и серебряных браслетов.
- Закопай яму, - сказал проводник, - не оставляй на теле пустыни от-
метин.
- Чье это? - спросил Ганс.
- Наше! - отвечал Бу Фатиля.
- Ты знал о кладе?
- Я увидел его сквозь песок. Полагаю, кто-то из эль-аггадских молод-
цов припрятал ларец давным-давно и не смог за ним вернуться.
- Как мы это разделим? - спросил Бу Фатиля. - Раз ты указал, твоя до-
ля должна быть большей, как ты думаешь?
- Разделим поровну на троих, - сказал проводник.
- Нет! - вскричал Ганс. - Мне чужого богатства не надо! К тому же,
может быть, припрятавший клад был вором или разбойником.
- В Эль-Аггаде все воры, кроме младенцев, - сказал проводник. - Возь-
ми хоть один драгоценный камень на память, чужеземец.
Ганс выбрал нитку жемчуга для Анхен.
- Недаром росли у нее в палисаднике маргаритки, - сказал Леснин.
- При чем тут маргаритки? - спросила я.
- Маргаритас анте поркас, что означает "Метать бисер перед свиньями".
В оригинале-то не бисер, а жемчуг, "маргаритас".
- После двух стоянок, - а на последней проводник пел Гансу бедуинские
песни с одинаковым рефреном - плачем по покинутым стоянкам, по следу
шатра и праху костра, - они дошли до Пальмиры, чьи золотистые стены и
желтые капители колонн, подобные кронам пальм, поднимались из желтого
песка.
- Вот цель твоего путешествия, сина, - сказал Гансу проводник. - Про-
щай.
- А разве вы не войдете в город?
- Нет, - отвечал проводник, - мы обойдем город стороной и пойдем
дальше. Так, Бу Фатиля?
- Все так, - отвечал тот, ухмыляясь.
Через несколько дней в Пальмиру пришел караван, и один из купцов по-
ведал Гансу, что какой-то человек зарезал в пустыне проводника, ограбил
его и скрылся, даже не схоронив убитого, должно быть, спешил; а у убито-
го в ладони зажат был лал, так, верно, было что грабить. И на этом все,
а про Пальмиру речь пойдет дальше.
- Ты, должно быть, и сам спешишь, тебе не терпится отыграться, - ска-
зал Шиншилла, тасуя карты.
- Сдавай, - сказал Эммери.
Они увлеклись игрой, а я ускользнула в библиотеку.
У меня не выходило из головы зрелище, открывшееся мне, когда в прош-
лый раз надела я темно-красную восточную маску, странный вид библиотеки,
изменившаяся комната; мне хотелось проверить, является ли видение мое
игрой воображения или следствием снадобья из флакончика, которого наню-
халась я ненароком; может, там был наркотик? Так велико было мое любо-
пытство, даже страх быть обнаруженной, схваченной за руку отступил; к
тому же надеялась я на собственное проворство и выработанную за годы за-
нятий фехтованием реакцию и думала мгновенно спрятать маску и закрыть
тайник, если кто-то двинется в библиотеку. Итак, я надела маску, и снова
аравийские благоухания овеяли меня, как по волшебству изменились окру-
жавшие меня книги, оплыли свечи; я их задула и, подойдя к задернутым за-
навескам при входе, заглянула в щелку между занавесками, посмотрела из
темной библиотеки в освещенное пространство комнаты.
На ширму, кресла и зеркало я посмотреть на успела. Я не могла отвести
глаз от игроков, чуть не вскрикнув, как вскрикивают героини пьес и ста-
ромодных романов. Не исключаю, что могла бы в тот момент даже грохнуться
в обморок, наподобие вышеупомянутых героинь, преувеличенно женственных и
впечатлительных; впрочем, советские женщины были крепко от обмороков
отучены, и правильно, иначе валяться бы им в бесчувствии круглосуточно,
а кто же тогда станет по магазинам метаться, полы мыть, народное хозяйс-
тво поднимать, детей растить и шпалы укладывать?
Не вскрикнув и не упав в обморок, замерев, я глядела на сидевших за
столом картежников. Я знала, кто где сидел, и черты лица они в основном
сохраняли. Были узнаваемы. Но не из этой компании вышла я несколько ми-
нут тому назад в зашторенную библиотеку. Я не только видела их иными, я
знала, почему они таковы, возможно, обретя из-за ароматов Аравии бедуин-
скую кийяфу.
Вот этот, в профиль, слева, - Николай Николаевич? Этот жулик и обжо-
ра? Липовый ученый, политик от науки, любитель комфорта, ради которого
он готов на все? С жабьими бородавками и бегающими глазами? Подсиживаю-
щий коллег поталантливей и подписывающий коллективные на них доносы? А
рядом с ним - Сандро, превращающийся в того, на кого смотрит, приспосаб-
ливающийся к каждому, какая форма мимикрии! Посмотрит на соседа справа -
и лицо у него соседа справа, зато хорош для всех и со всеми, чело-
век-зеркало из собственной сказки! Камедиаров был обряжен в непонятное
серебристое одеяние наподобие комбинезона, непроницаемое лицо словно из
гипса, вместо рук - кащеевы лапы, марсианин, существо не отсюда - откуда
и зачем?! В нем чувствовалось нечеловеческое, несомненная угроза, нез-
дешняя жестокость. Шиншилла... куда девалась сережка в ухе, кружева? Он
сидел в тренировочном трико, прямой, как хлыст, суровый, острый, и все
было вранье, и покровитель, и розочки, а ведь он защищался от роты на-
чальников своего ведомства балетного, от господ офицеров с наклонностями
гомосеков, и он разыгрывал педераста при высокопоставленном покровителе,
каков актер, чего не сделаешь из любви к искусству? Если и пылал он па-
тологической страстью, так разве к фотографии Нижинского на стене над
кроватью, этот девственник, фанатик; батман, еще батман, прыжок, носок
тяни, держи спину! Слева от него сидел модный беллетрист Леснин. В форме
чекиста. Скрипя кобурой. В правой руке карты, в левой круглая печать -
для чего? Опечатывать квартиры обреченных? Украшать акты, протоколы доп-
росов, постановления об арестах, приказы? Куда подевались улыбка, артис-
тизм, леность, прекраснодушие? То был человек железный, гвозди бы делать
из этих людей, желваки на скулах играли, ни жалости, ни совести, только
- цель. За Лесниным в три четверти, вполоборота абрис темноликий, сияю-
щий провалами очей, крылатое нечто, складки облачных одежд - ангел?
призрак? Эммери! И ко мне спиной, в пудреном парике и камзоле вельможи
осьмнадцатого века, - Хозяин. Все при картах. Играть так играть.
Время встало. Я не могла сдвинуться с места.
Кататония либо каталепсия. Я превратилась в статую из комедии дель
арте.
Эммери посмотрел в мою сторону.
Слух отказывал, видимо, Эммери произнес что-то, сказал им, положил
карты. Они продолжали играть без него, а он пошел в библиотеку.
Я не могла шевельнуться. Я уже не боялась, что меня поймают, мне было
все равно.
Я знала: Эммери видит меня сквозь занавески. Но мне не надо было опа-
саться его. Он мне был не враг.
Шумя крылами, вошел невесомо, взял меня за запястье, подвинул к бюро,
снял с меня маску, защелкнул тайник, зажег свечи в руках у бегущих арап-
чат. У него был бокал шампанского, он заставил меня глотнуть, усадил за
бюро, молниеносно достал с полки книгу, раскрыл, положил передо мною.
Вид у Эммери теперь был вполне обычный. Серьезен. Чуть печален. В акку-
ратном, не очень новом сером костюме. Вошел Камедиаров. Без щупальцев.
- Позовите Николая Николаевича, - сказал Эммери, - Лене нехорошо.
Николай Николаевич щупал мне пульс, заглядывал в глаза.
- Странно, - сказал он, - дистония у нее, конечно, имеется, а зрачки
широкие, бледная, выражение лица... Ленхен, вы не наркоманка, часом?
- Нет, - сказала я. - Я читала. Мне стало плохо.
- Спазм аккомодации? - с сомнением сказал Николай Николаевич. - Плюс
еще что-нибудь минус свежий воздух.
- Плюс недосыпание, - сказал Хозяин без парика и в партикулярном
платье.
- Окна настежь, ее на диван, к ногам грелку, валидолу бы нам, и пусть
полежит.
Свечи задули в комнате, окна на Фонтанку открыли; Шиншилла принес мне
воды, я выпила, схватила его за руку и то ли уснула, то ли, наконец,
упала в обморок, провалилась куда-то и выплыла, вынырнула при свете дня,
закутанная пледом, грелка в ногах, окна настежь, машины носятся под ок-
нами, у окна в качалке Эммери смотрит в оконный проем. Он поворачивается
ко мне.
- Как себя чувствуете, Лена?
- Нормально. Чуть-чуть голова кружится.
- Сейчас я чаю принесу, выпьете, полежите, и я отведу вас домой. Хо-
зяин на работе. Как вы всех напугали.
Я все вспомнила. Чохом, так сказать. Нечто от кийяфы во мне осталось:
я знала точно, что от Эммери не обязательно скрывать происшедшее. А от
остальных следует скрыть.
- Как вы все напугали меня, - сказала я.
- Страшно смотреть правде в глаза, - сказал Эммери. - Еще страшнее,
чем истине.
- Что это было?
- Сначала чай.
- Чай, да; я только схожу в библиотеку и посмотрю, какую книжку вы
мне вынули случайно с полки; они так тут интересно случайно вынимают-
ся...
- Не вставайте. Я вам сам принесу.
Но читать мне было трудно, изображение и текст плыли, расфокусирован-
ные.
- У вас еще зрачки широковаты. Пройдет. Завтра все пройдет.
- Что пройдет? Ароматы Аравии?
- Да, и ароматы, и магия Аравии, и последствия взгляда правде в гла-
за.
- Дрянь какая эта правда, - сказала я. - А я-то, дура, прежде вранье
не любила. И не понимала выражения "ложь во спасение". Эммери, кто вы
такой? Ангел?
- Это вы здесь говорите "ангелы", "так сказать, чохом". - Он улыбнул-
ся. - Я вестник. И страж проходящих по меже. Человек межи всегда может
рассчитывать на меня. Скажем, на мою помощь. Поддержку. Присутствие.
Иногда на мою защиту.
- Межи? А что размежевали?
- Межа разделяет миры. Или времена. Разделяет, но и соединяет.
- Миры? Инопланетные цивилизации одну от другой?
- Нет. Иной мир и этот, видимый.
- Иной мир - в смысле "тот свет"?
- Тот свет? Вы его воспринимаете с кладбищенским оттенком. А я говорю
о незримом, невещественном, непреходящем, потустороннем (по ту сторону
межи...) мире. Иной - и есть иной. Если хотите, мы поговорим об этом в
другой раз, когда в себя придете.
- В какой другой раз? - спросила я. - Как я теперь буду сюда прихо-
