Из-за поворота арки зазвучал сценический глас материализовавшейся в
глубине двора дворничихи:
- Пьяницы, хулиганы, сейчас засвищу, вызову участкового, постового,
прекратите нарушать, пошли вон.
Леснин выматерился. Я слышала его удаляющиеся шаги, растворившиеся в
шумах Фонтанки. Через минуту Шиншилла поскребся в дверь, я ему открыла.
Бровь у него была рассечена, вид сползшей кожи и крови испугал меня, я
заплакала и кинулась к аптечке искать йод, перекись, пластырь и стрепто-
цид.
Морщась, Шиншилла сказал:
- Молодца, фершалица, да ты вроде не на медицинском факультете.
- Я из медицинской семьи, - отвечала я. - Но теперь тебе надо пойти к
травматологу.
- Что я там скажу? За углом на чей-то кулак наткнулся?
- Это ведь не милиция. Скажи - бытовая травма.
Он засмеялся.
- Да, приду и скажу: выпал из ванны, разбил лбом унитаз, бытовая
травма, романтика буден.
- Шиншилла, - сказала я, - ведь это я тебя втравила. Прости меня.
- Что уж теперь, - сказал он. - Вот только спектакль через три дня,
какой же я принц с фингалом и с порченой вывеской. Но, будь ты одна, он
бы у тебя пакет отобрал. Не знаю, какие такие шпионские карты и шифро-
ванные сведения у тебя в пакете...
Я его перебила.
- Какие карты? Какие сведения? Личные письма, личные дела, интимная
жизнь, понял?
- Хозяин вряд ли заслужил, чтобы кто ни попадя совал нос в его интим-
ные дела, даже ты, правда? А тем более Леснин, а с ним целый коллектив
профессиональных ищеек.
- Он, наверно, про тюрьму всерьез говорил, Шиншилла, тебе надо
скрыться.
- Скрыться? - переспросил он.
- Тебе надо уехать. Чем дальше, тем лучше. На Камчатку. На Дальний
Восток.
- А как же всесоюзный розыск?
- Не будут по таким пустякам объявлять всесоюзный розыск.
- А вдруг?
- По дороге потеряешь паспорт. Купишь другой. С другой фамилией. Жу-
ликов много. Продадут тебе документ. Я тебе браслетик с собой дам. Брас-
летик продашь, паспорт купишь.
- Фантастика, - сказал Шиншилла. - Какая, однако, жизненный путь -
узенькая тропка. Шаг влево, шаг вправо - и ты в уголовщине. Все приблат-
нены. Все просахалинено. Хорошие советы даешь, девушка из медицинской
семьи, студентка художественного ВУЗа, комсомолка, активистка, парле
франсе. Скажи, ты знала, кто такой Леснин?
- Да.
- Давно знала?
- Недавно выяснила. Суток пять тому.
- Тебе в театральной студии место. Или в разведшколе. Ты не тогда вы-
яснила, когда в библиотеке в обморок шваркнулась?
- Тогда, - сказала я. - Но я не шваркалась.
- Кийяфа тебя, стало быть, посетила. Ну, со мной все ясно, с Лесниным
тоже, сам прокололся; а с остальными как дело обстоит?
- Не ахти, - сказала я.
- Со всеми?
- Кроме Хозяина. И Сандро еще туда-сюда.
Ну ее, - сказал Шиншилла. - Чем нас сегодня попотчует Сандро? Пещерой
Бархута? Вход в ад на повестке дня. Очень кстати.
- Неужели ты придешь?
- Будь уверена. Даже если травматолог швы наложит. - Весь израненный,
он жалобно стонал. - Артист я или не артист? Вот уж сегодня-то приду
обязательно.
- А коли среди ночи к квартире "воронок" подгонят один на всех?
- Стало быть, такая судьба, медхен Ленхен. Манийя, извини. Светлова-
то, однако, для "воронка". Он ночная птица. Требует антуража тьмы. Что
же это наш оборотень, Леснин-то, совушка полицейская, чувство стиля по-
терял да днем-то и высунулся? Интересная, видать, у нашего Хозяина ин-
тимная жизнь. Так, Ленхен?
- Очень интересная, - сказала я. - Сплошь волшебство. Чары одне. Граф
Монте-Кристо двести лет спустя.
- Как ты думаешь, Леснин-то появится?
- Не один ты артист, - сказала я. - Вестимо, припрется. И сядете вы,
игроки, играть в макао.
- Он не артист, - поправил меня Шиншилла, - а актер, разница большая.
А в макао, дорогая, мы не играем.
- Во что же вы, черт побери, режетесь? Выучу ли я хоть одно название
ваших идиотских игр?
- В буру, в шестьдесят шесть, в скат, в покер, в три листика; да ты
запиши.
- Давай так договоримся, - сказала я, - сегодня вы доиграете, а завт-
ра ты рвешь когти.
- Хорошо излагаешь, - сказал он.
- Мне бы не хотелось, чтобы по моей милости ты в тюрьме на собствен-
ной шкуре изучал материалы по развитию гомосексуализма в России.
- Ты манией величия, Лена, не страдай, - ответил Шиншилла. - При чем
тут твоя милость? Свою легенду я выдумал сам. Леснина ты на работу не
принимала. Время и место действия тоже устанавливаешь не ты. Меня, прав-
да, с детства учили: нельзя читать чужие письма; а тебя?
- Меня тоже учили. Сначала я не знала, что это его письма. Потом мне
показалось, что он писал их мне.
- Ну, извини, - сказал Шиншилла. - Нет слов. Пойду-ка я, правда что,
к доктору. А то, неровен час, останусь без брови. Кому я нужен с наклад-
ной? Некосметично. И грозит профнепригодностью. Ты идешь, чи то остаешь-
ся?
- Поеду на работу к Хозяину и отвезу ему ключ.
- Ни к чему, - сказал Шиншилла, - оставь, где лежал. Все равно у них
есть свой ключ от этой двери. И сто отмычек. Нечего себя тешить. Ключ
она отвезет. Иди, поучись немного. Займись делом. Я тебя провожу до
Невского.
Прохожие поглядывали на заклеенную бровь Шиншиллы. Синяк уже окружал
ссадину, и легкий отек оттенял верхнее веко. Шиншилла взял меня под ру-
ку.
- Хорошо смотримся, - сказал он. - Барышня и хулиган.
На Невском он церемонно поцеловал мне руку.
- До вечера, барышня.
- Ты до вечера в тюрьму не загреми, хулиган. Домой не ходи. Гуляй по
бульварам. Если сережка с собой, не забудь к вечеру в ухо вдеть.
- Я и губы накрашу. Перед тем, как войти. Чао.
В институте ждали меня консультации по истории КПСС, практика по ри-
сунку в железнодорожном депо и К.; последний с предложением покататься
на "речном трамвае". После депо и перед пещерой трамвай речной был в са-
мый раз.
Он плыл, белый пароходик, по темно-синей невской волне мимо казематов
Петропавловской крепости, и вздрагивали гулкие равелины от громогласной
музыки из серебряного радиорупора, под которым мы сидели, пили лимонад,
заедая его "Мишкой на Севере", эклерами и бутербродами с завалящей кол-
басой.
Певица с певцом, сменяя друг друга на посту, под шум патефонной зату-
пившейся иглы о заезженную пластинку блажили про любовь. Кто пел и что,
я не помню; "Ландыши"? "Тишину"? "Мишку"? Или сии шедевры возникли поз-
же?
В общем, утомленное солнце нежно с морем прощалось. Море было не так
и далеко, о нем напоминали и пароходик, и свежесть речная, и портальные
краны в некотором отдалении; солнце же вполне могло утомиться, светя
всегда, светя везде, до дней последних донца. Приближался вечер, хотя я
его не ждала, спадала жара, нагревшиеся гранитные парапеты начинала омы-
вать прохлада. Глядя на ангела с петропавловского шпиля, я вспоминала
Эммери. На корме, на ветру, мы целовались с К. Радиорупор наяривал
"Брызги шампанского". Северная Пальмира была ужасающе прекрасна, наста-
вало время призраков, развалин, джиннов, мытарей, луней, нетопырей и
прочих ночных видений, в белую ночь становящихся прозрачными.
На лодочной станции К. взял лодку напрокат. Мы поплыли к Чернышову
мосту. У одного из спусков набережной за мостом я выскочила из лодки и
помахала отчаливающему К. рукой; он помахал мне в ответ. Поднимался ве-
тер, неся пыль, гоня плавкий воздух, облака приближались, легкая мгла
подернула сверкающие оконные стекла, придав им ртутный блеск.
Стуча каблуками, обметая стены маленьким кринолином широкой ситцевой
юбки с подкрахмаленной нижней юбкою, я взлетела по узкой лестнице в ком-
нату, где уже зажгли свечи и сдали карты. Леснин обернулся и сказал мне:
- Не сломайте каблук, Лена.
Явился, не запылился. Рука перевязана. Визави сидел Шиншилла в атлас-
ном тюрбане с перышком (в костюмерной, видать, свистнул), надвинутом до
переносицы и скрывающем повязку на лбу. Фингал подгримирован. Глупости,
подумала я, тем заметнее. Разглядев, что он и впрямь намазал губы мерз-
кой оранжевой жирной помадой, я не выдержала и улыбнулась. Шиншилла под-
мигнул мне, благо правый глаз у него был здоровый.
- Надеюсь, Ленхен, - сказал Хозяин, - что ты не упала в душевой, не
прищемила руку дверью и не вывихнула лодыжку из-за своих несусветных
каблуков.
- Обошлось, - сказала я, - правда, я прищемила голову, прикусила язык
и обожгла ухо. Однако терплю, в терпении красота, чтобы не сказать кра-
сотища, ас-сабр джамиль, чужеземец.
- А ухо-то чем обожгли? - спросил Николай Николаевич.
- Замочной скважиной, - предположил Камедиаров.
- Соляной кислотой, - отвечала я.
- Пробу ставили? - спросил Камедиаров.
- С духами "Огни Москвы" спутала, - отвечала я. - Кто же в наше время
пробу ставит? Одна печаль. На себя первым делом и нарвешься.
- Да неужто вы такая низкопробная? - спросил Леснин.
- Я вообще чурка, - сказала я.
- Чур меня, чур, - сказал Хозяин.
- Хотите, я угадаю, во что вы играете?
- И не пытайся, - сказал Хозяин.
- Просим, просим, - сказал Николай Николаевич.
- В три листика, - сказала я.
- Самое смешное, что ты права, медхен Ленхен.
Неделю назад я ответила бы, что всегда права.
- Лена, сыграйте что-нибудь на фисгармонии, - сказал Сандро.
- Что-нибудь восточное?
- Не обязательно.
- Да на ней, что ни играй, все выйдет Бах, - сказал Николай Николае-
вич. - Баха играют - Бах, Гедике - Бах, этюды Шитте - Бах, "Амурские
волны" - тоже Бах.
Я послушно пошла к фисгармонии и сыграла сначала "Отзвуки театра", а
потом "Болезнь куклы".
- Как хорошо ты играешь сегодня, - сказал Хозяин.
- И вы все играете замечательно, - сказала я. - К сожалению, я не
знаю правил, поэтому не могу оценить игру по достоинству; предусматрива-
ется ли в конце выигравший или одни проигравшие?
Эммери неотрывно смотрел на меня поверх карточного веера.
- Я вам сейчас все объясню, - сказал Сандро, - подразумевается и вы-
игравший, и проигравшие. Сумма кона в нашей компании ограничена, потому,
достигнув предела, игроки должны будут открыть карты. По ходу игры можно
вскрыться, посмотреться, вступить в свару, можно темнить, можно перетем-
нить. А кто наберет больше очков, тот и выиграл. Поняли?
- Конечно, поняла, - отвечала я. - Вступили в свару, темнили, пере-
темнили, достигли предела, открыли карты, а у кого больше розовых очков,
тот и выиграл.
- Надежды подает, - сказал Шиншилла. - Еще немного, и на пароль "сда-
вай" она выучится отвечать отзывом "сними".
- Да, глядишь, и в мушку, и в баккара будет резаться, - сказал Каме-
диаров.
- Мой вам совет, Лена, - сказал Николай Николаевич, - чтобы освоить-
ся, начинайте с детских игр, например с "пьяницы", с "осла", со
"свиньи", с "бонжур, мадам, - пардон, месье".
Помнится, выиграл Сандро, сказавший, по обыкновению: "Зато мне в люб-
ви не везет".
- Группа белых валунов - в тени одного из них сидел Ганс, - начал
свой рассказ выигравший, - только оттеняла и делала еще темнее вход в
пещеру. "Колодец Бархут" притягивал Ганса, как притягивает пловца водо-
ворот, однако он медлил подчиниться зову и погрузиться в вечную тьму
подземелий. Услышав вначале звук шагов, вскоре увидел он выходящего
из-за одного из валунов бедно одетого человека с мешком и бурдюком. Не
обращая внимания на Ганса, человек остановился, положил в тень соседнего
валуна бурдюк, развязал мешок и, к удивлению Ганса, достал оттуда вели-
кое множество плоских черных камней. Глянув на солнце и на собственную
тень, человек принялся с величайшим тщанием выкладывать на песке темный
каменный прямоугольник; посреди одной из сторон прямоугольника сделал он
небольшую выемку.
- Что ты делаешь, путник? - спросил, недоумевая, Ганс. - Что означает
твой темный прямоугольник из камней? И зачем ты таскаешь с собой по пус-
