- Я буду спать на полу, - сказал он, - пол хороший, очень мягкий,
очень практичный.
- Хорошо, - согласился я, - к тому же присмотришь, чтобы эта воровка
не унесла мои ценности.
- Я буду охранять твои ценности своей жизнью, - пообещал Флако. Мы
перенесли Тамару на диван, потом Флако лег на пол и закрыл глаза.
Хотя было уже поздно, мне предстояло еще многое сделать. Я пошел к
себе в комнату, включил свой компьютер и набрал номер информатора 261 -
это искусственный разум, который меня обслуживает. Я запросил все научные
статьи по морфогенетической фармакологии, опубликованные за последние три
дня. ИР начал торговаться, пытаясь пересмотреть ставку за обслуживание. Он
запрашивал слишком много; иногда мне кажется, что его устройство для
заключения сделок неисправно. Он совсем не понимает эмоциональной
привязанности к деньгам. Я договорился об относительно разумной плате и
получил доступ к информации. И изучал ее намного заполночь.
Утром Тамара вернула мне компьютерный кристалл, а я пополнил запас
гормональной жидкости, велел Тамаре есть и пить как можно больше и ушел.
"Доктор" Флако пошел со мной.
Ее грязную повязку я отнес к Упанишади-Смиту, чтобы сделать анализ
крови. У Тамары оказался очень низким уровень лейкоцитов и других антител,
и это очень странно. С такой серьезной раной уровень антител должен резко
повыситься. Но у людей, выросших в искусственной атмосфере, иммунная
система часто реагирует неадекватно, так что я не очень тревожился. Однако
в Панаме очень высокая влажность, соответственно возрастает опасность
инфекции, и я подумал, что нужно купить иммунизационную сыворотку широкого
назначения. Потом я пошел в свой киоск на ярмарке. День тянулся медленно:
сделал два липидных и холестериновых укола старикам, заглянул один игрок в
американский футбол, он хотел, чтобы я с помощью миелина ускорил его
мышечную реакцию. Его просьба невыполнима, и я сказал, что гораздо лучше
поставить протетические нервы, потому что серебряная проволока передает
импульс гораздо быстрее, чем миелиновый нерв; порекомендовал ему врача,
который заменял мне симпатическую и периферийную нервные системы. Было
прохладно, и я отправился домой еще до заката.
Когда я вернулся домой, на крыше сидел серый котенок с белыми лапами,
а Флако и Тамара на переднем дворе бросали котенку красный пластиковый
мяч. Котенок прятался по другую сторону крыши, а когда Флако бросал мяч,
он катился по красным черепицам, котенок слышал это, выбегал из-за гребня
и гонялся за мячом, пока тот не падал с крыши. Котенок тогда начинал
шипеть, волосы у него на спине вставали дыбом, словно он не ожидал увидеть
Тамару и Флако, и он снова бежал прятаться за гребень. Тамаре эта игра
нравилась не меньше, чем котенку. Она смеялась, когда котенок бросался на
мяч, была очень возбуждена, часто прижимала руку ко рту. Мне неожиданно
захотелось поцеловать ее, и мысль о том, чтобы обнять ее и поцеловать,
показалась мне совершенно естественной, и я бы так и сделал. Немного
подумав, я решил, что Тамара, когда смеется, не менее красива, чем когда
пугается. Лицо у нее очень выразительное, на нем отражаются все эмоции, и
это делает ее совершенно непохожей на мрачных беженок с пустыми глазами и
торговок, которых я обычно вижу. Флако, должно быть, тоже заметил это: он
говорил с ней мягким уважительным тоном.
Я некоторое время следил за Тамарой: нет ли признаков судорог,
которые иногда вызываются гормональными инъекциями. Она пошатывалась,
часто держалась за Флако, но физическая нагрузка пойдет ей на пользу. Я
вспомнил купленный мною пакет со средствами для выработки антител, поэтому
велел ей посидеть на крыльце и ввел антитела в катетер.
- Я думал, вы хотите продать кристалл, - сказал я, закончив. - Нет ли
у вас на него удостоверения?
Тамара удивленно взглянула на меня, потом так рассмеялась, что на
глазах выступили слезы. Флако тоже начал смеяться. Я чувствовал себя очень
глупо, но теперь был уверен, что она украла кристалл. Тамара пожала
плечами и пошла в дом отдыхать.
Я сидел на крыльце рядом с Флако. Он обнял меня рукой.
- Ах, Анжело, ты мне нравишься. Обещай, что ты никогда не изменишься.
Я вздохнул и подумал, что же мне делать. Нельзя продавать краденое,
сколько бы я ни получил от этого. И снова я пожалел, что согласился лечить
Тамару, и подумал, не отправить ли все-таки ее в больницу. Пусть полиция
арестует ее, если она преступница.
- Как она? - спросил я.
- Почти все утро проспала, - ответил Флако, - и я постарался, чтобы
она хорошо позавтракала. После этого она почти все время провела в твоей
спальне, подключилась к твоему монитору для сновидений. Ей он не
понравился. Она сказала, что у него не хватает памяти, чтобы мир казался
реальным. Она стерла все твои старые миры. Надеюсь, ты не рассердишься.
- Нет, я им никогда не пользовался, - правдиво сказал я.
- Тебе нужен новый. У меня есть друг, который крадет только у воров.
Может достать тебе хороший аппарат, недорого. И не такой, какой можно
украсть у падре.
- Нет, - сказал я.
Флако встал, пошел в дом и принес пива. Когда он вернулся, мы сидели
на крыльце и пили пиво, пока не село солнце. Когда стемнело, мы услышали
отдаленный взрыв - бомба взорвалась, и обезьяны-ревуны в лесу на южном
берегу озера закричали в страхе.
- Социалисты? - спросил я. Я решил, что социалисты обстреливают
беженцев по нашу сторону границы. Премьер-министр Монтойя всю неделю
произносил речи - говорил о том, что "прогрессивные идеалы" никитийского
идеалистического социализма никогда не будут достигнуты, пока
капиталистические догмы с севера продолжают отравлять его "новое
общество"; все это просто означало, что он не хочет, чтобы его люди
слушали наши радиостанции и подключались к нашей сети сновидений. Он
подтвердил свою клятву либо поглотить, либо уничтожить все остальные
латиноамериканские государства, поэтому я всю неделю ждал нового
нападения.
Флако покачал головой и плюнул на землю.
- Партизанская артиллерия. Синхронический барраж, пытаются уничтожить
новую колумбийскую нейтронную пушку. У них будет и своя такая. Эти химеры
причиняют много неприятностей колумбийцам. - И он начал вставать, словно
собирался уйти в дом.
- Подожди, - сказал я ему. - Увидишь кое-что необычное.
Флако снова сел и принялся ждать. Скоро на улице показалась старая
седая паучья обезьяна, она вышла из джунглей на южном берегу озера и
направилась на север. Это был самец. Вдали от деревьев он очень нервничал,
часто останавливался и поднимал голову, чтобы поглядеть на perros sarnosos
- бродячих собак, бегавших по улице. Флако увидел его и рассмеялся.
- Ха! Никогда не видел, чтобы паучьи обезьяны так выходили их
джунглей.
- Стрельба и люди в джунглях испугали его. Я вижу их теперь каждый
вечер. Обычно одна-две, иногда целые стаи. И всегда идут на север.
- Возможно, этот старый седой самец умнее тебя и меня. Может, это
знак, - сказал Фалко и нагнулся, чтобы подобрать камень. Он бросил его и
попал обезьяне в грудь. - Уходи, иди в Коста-Рику, там кто-нибудь из тебя
сделает хорошее жаркое!
Самец отскочил на несколько метров, схватившись за грудь, потом
побежал по кругу и в конце концов пробежал мимо моего дома. Мне жаль было
обезьяну.
- Не нужно было этого делать, - сказал я Флако. Флако гневно смотрел
в землю, и я знал, что он думает об угрозе от колумбийцев с юга и от
костариканцев с севера. Вскоре эти две страны вторгнутся к нам, попытаются
заставить нас прекратить доступ к нашему каналу капиталистам.
- Насц... на него, если он не понимает шутку, - сказал Флако. Потом
рассмеялся и ушел в дом.
Я еще немного посидел на крыльце и думал о том, что уход обезьян -
дурной знак, но всю мою жизнь люди видят дурные знаки. Моя собственная
родина Гватемала была захвачена никарагуанцами, потом в ней установилась
диктатура, произошла революция, а кончилось тем же, с чего началось, -
свободной демократией, и все это меньше чем за пятьдесят лет. Я всегда
верил, что как бы плохо ни было, положение со временем выровняется. И
проблема социалистов не станет исключением. Я пошел в дом, чтобы поесть.
Флако и Тамара съели все свежие фрукты, а мне не хотелось есть без них,
поэтому мы решили поесть в ближайшем ресторанчике на Ла Арболеда. Я пошел
к Тамаре.
Она лежала на моей кровати, подключив монитор сновидений в розетку у
основания своего черепа. Закрыла лицо и свернулась так, что колени
касались подбородка. Руку она держала во рту и кусала ее. Лицо напряжено,
словно ей больно.
- Она всегда так делает? - спросил я.
- Что делает?
- Сворачивается в позу зародыша, когда подключается к консоли?
- Да, ей это нравится.
- Не трогай ее, - сказал я Флако, потом побежал в соседний дом, к
Родриго Де Хойосу, чтобы одолжить запасной монитор. Вернувшись, я
установил монитор и подключился к аппарату сновидений...
На берегу ветра нет, но по краю воды бежит кулик, он уворачивается от
волн, все время погружает в песок свой черный клюв. Раковины моллюсков,
ракушки, скорлупа раков блестят, как голые кости, на песке. В прохладном
воздухе запах гниющих морских животных и водорослей. Пурпурное солнце
висит на горизонте и окрашивает песок, небо, птицу, обрывки целлофана в
красное и синее. Аметистовый песок режет мои босые ноги, а ниже по берегу
рыжеволосая женщина в белом платье кормит чаек; чайки кричат и висят в
воздухе, подхватывая куски, которые она им бросает. Я остановился и
вдохнул воздух, вслушался в шум волн, всмотрелся в цвета. Я так давно
видел мир своими протезными глазами всего в трех красках, что теперь, при
всех цветах, почувствовал, словно вернулся домой.
Я попытался отыскать недостатки в ее сновидении. Мир этот включал все
пять чувств. Я мог ощутить морские брызги кожей и попробовать их на вкус,
и чувство это было совершенным. Я видел одинаковую резкость и четкость
линий и в камнях, и в пенных волнах на горизонте, и в уносимых ветром
птицах. Множество оттенков разнообразили общую пурпурную гамму. Ее
сновидение почти профессионального качества.
Но, повернувшись, я увидел промах: на берегу в воде лежал огромный
дохлый черный бык, он как будто всплыл из ее подсознания. Горизонт,
береговая линия, песчаный склон - все это словно нарочно подчеркивало
фигуру быка. Он лежал на боку, головой ко мне и ногами в море. Огромное
брюхо раздулось, хотя признаков разложения нет. Узловатые ноги торчат,
застывшие в трупном окоченении, и все тело время от времени приподнимается
на волне. Волны плещутся о его брюхо, приподнимают большие яички и пенис,
которые потом опадают, когда волна отходит. Я сосредоточил все внимание на
быке и произнес слово "убрать". На мониторе вспыхнула надпись: ИЗМЕНЯТЬ
СНОВИДЕНИЕ ВО ВРЕМЯ ПРОСМОТРА НЕЛЬЗЯ.
Я пошел к рыжеволосой женщине. Красота ее прирожденная: вряд ли такую
элегантную линию подбородка может создать пластический хирург. В чертах ее
лица та же трагическая смертельная неподвижность, что и в лицах
рефуджиадос, и я удивился, почему Тамара выбрала эту рыжую женщину своим
альтер эго. Может, эмоция, которую я видел раньше у нее на лице, не
подчиняется ей.
- Что тебе нужно? - спросила она, не поворачиваясь ко мне, бросая
кусок хлеба чайкам.
Я не знал, что ей сказать.
- Пора есть, - ответил я, оглядываясь на быка.
- Он разговаривает со мной, - сказала она, словно сообщая мне тайну.
Она по-прежнему не поворачивалась, и я понял, что она не хочет видеть
