большой комнате без окон. В ней было тридцать квадратных метров,
обстановка состояла из простых скамей и ломберного столика. На
столике стоял электрический вентилятор.
Стены были каменные. Ни картин, ни других украшений на стенах
не было.
Однако в стену были вделаны железные кольца, на высоте семи
футов от пола и на расстоянии футов в шесть друг от друга.
Я спросил Фрэнка, не было ли тут раньше застенка для пыток.
Фрэнк сказал: да, был, и люк, на крышке которого я стою,
ведет в каменный мешок.
В приемной стоял неподвижный часовой. Тут же находился
священник, который был готов по христианскому обряду подать
"Папе" духовную помощь. Около себя на скамье он разложил медный
колокольчик для прислуги, продырявленную шляпную картонку,
Библию и нож мясника.
Он сказал мне, что в картонке сидит живая курица. Курица
сидит смирно, сказал он, потому что он напоил ее успокоительным
лекарством.
Как всем жителям Сан-Лоренцо после двадцати пяти лет, ему с
виду было лет под шестьдесят. Он сказал мне, что зовут его
доктор Вокс Гумана*, в честь органной трубы, которая угодила в
его матушку, когда в 1923 году в Сан-Лоренцо взорвали собор.
Отец, сказал он без стесенения, ему неизвестен.
/*Vox Humana-человеческий голос (лат)/
Я спросил его, к какой именно христианской секте он
принадлежит, и откровенно добавил, что и курица и нож, насколько
я знаю христианство, для меня в новинку.
- Колокольчик еще можно понять,- добавил я. Он оказался
человеком неглупым. Докторский диплом, который он мне показал,
был ему выдан "Университетом западного полушария по изучению
Библии" в городке Литл-Рок в штате Арканзас. Он связался с этим
университетом через объявление в журнале "Попьюлер меканикс",
рассказал он мне. Он еще добавил, что девиз университета стал и
его девизом и что этим объясняется и курнца и нож. А девиз
звучал так: "_Претвори_религию_в_жизнь!_"
Он сказал, что ему пришлось нащупывать собственный путь в
христианстве, так как и католицизм и протестантизм были
запрещены вместе с боконизмом.
- И если я в этих условиях хочу остаться христианином, мне
приходится придумывать что-то новое.
- Есери хоцу бити киристиани,- сказал он на ихнем диалекте,-
пириходица пиридумари читото ново.
Тут из покоев "Папы" к нам вышел доктор Шлихтер фон
Кенигсвальд. Вид у него был очень немецкий я очень усталый.
- Можете зайти к "Папе",- сказал он.
- Мы постараемся его не утомлять,- обещал Фрэнк.
- Если бы вы могли его прикончить,- сказал фон Кеннсгвальд,-
он, по-моему, был бы вам благодарен.
97. ВОНЮЧИЙ ЦЕРКОВНИК
"Папа" Монзано в тисках беспощадной болезни возлежал на
кровати в виде золотой лодки:руль, уключины, канаты - словом,
все-все было вызолочено. Эта кровать была сделана из
спасательной шлюпки со старой шхуны Боконона "Туфелька" на этой
спасательной шлюпке в те давние времена и прибыли в Сан-Лоренцо
Боконон с капралом Маккэйбом.
Стены спальни были белые. Но "Папа" пылал таким мучительным
жаром, что, казалось, от его страданий стены накалились
докрасна.
Он лежал обнаженный до пояса, с лоснящимся от пота узловатым
животом. И живот дрожал, как парус на ветру.
На шее у "Папы" висел тоненький цилиндрик размером с ружейный
патрон. Я решил, что в цилиндрике запрятан какой-то волшебный
амулет. Но я ошибся. В цилиндрике был осколок _льда-девять_.
"Папа" еле-еле мог говорить. Зубы у него стучали, дыхание
прерывалось.
Он лежал, мучительно запрокинув голову к носу шлюпки.
Ксилофон Моны стоял у кровати. Очевидно, накануне вечером она
пыталась облегчить музыкой страдания "Папы".
- "Папа",- прошептал Фрэнк.
- Прощай!- прохрипел "Папа", выкатив незрячие глаза.
- Я привел друга.
- Прощай!
- Он станет следующим президентом Сан-Лоренцо. Он будет
лучшим президентом, чем я.
- Лед!- простонал "Папа".
- Все просит льда,- сказал фон Кеннгсвальд,- а принесут лед,
он отказывается.
"Папа" завел глаза. Он повернул шею, стараясь не налегать на
затылок всей тяжестью тела Потом снова выгнул шею.
- Все равно,- начал он,- кто будет президентом...
Он не договорил.
Я договорил за него:
- ...Сан-Лоренцо.
- Сан-Лоренцо,- повторил он. Он с трудом выдавил кривую
улыбку:- Желаю удачи!- прокаркал он.
- Благодарю вас, сэр!
- Не стоит! Боконон! Поймайте Боконона!
Я попытался как-то выкрутиться. Я вспомнил, что, на радость
людям, Боконона всегда надо ловить и никогда нельзя поймать.
- Хорошо,-сказал я.
- Скажите ему...
Я наклонился поближе, чтобы услыхать, что именно "Папа" хочет
передать Боконону.
- Скажите: жалко, что я его не убил,- сказал "Папа".- Вы
убейте его.
- Слушаюсь, сэр.
"Папа" настолько овладел своим голосом, что он зазвучал
повелительно:
- Я вам _серьезно_ говорю.
На это я ничего не ответил. Никого убивать мне не хотелось.
- Он учит людей лжи, лжи, лжи. Убейте его и научите людей
правде.
- Слушаюсь, сэр.
- Вы с Хониккером обучите их наукам.
- Хорошо, сэр, непременно,- пообещал я.
- Наука - это колдовство, которое действует.
Он замолчал, стих, закрыл глаза. Потом простонал:
- Последнее напутствие!
Фон Кенисгвальд позвал доктора Вокс Гуману. Доктор Гумана
вынул наркотизированную курицу из картонки и приготовился дать
больному последнее напутствие по христианскому обычаю, как он
его понимал.
"Папа" открыл один глаз.
- Не ты!- оскалился он на доктора.- Убирайся!
- Сэр?- переспросил доктор Гумана.
- Я исповедую боконистскую веру! - просипел "Папа".-
Убирайся, вонючий церковник.
98. ПОСЛЕДНЕЕ НАПУТСТВИЕ
Так я имел честь присутствовать при последнем напутствии по
бокононовскому ритуалу.
Мы попытались найти кого-нибудь среди солдат и дворцовой
челяди, кто сознался бы, что он знает эту церемонию и проделает
ее над "Папой". Добровольцев не оказалось. Впрочем, это и не
удивительно - слишком близко был крюк и каменный мешок.
Тогда доктор фон Кенигсвальд сказал, что придется ему самому
взяться за это дело. Никогда раньше он эту церемонию не
выполнял, но сто раз видел, как ее выполнял Джулиан Касл.
- А вы тоже боконист?- спросил я.
- Я согласен с одной мыслью Боконона. Я согласен, что все
религии, включая и боконизм - сплошная ложь.
- Но вас, как ученого,- спросил я,- не смутит, что придется
выполнить такой ритуал?
- Я - прескверный ученый. Я готов проделать что угодно, лишь
бы человек почувствовал себя лучше, даже если это ненаучно. Ни
один ученый, достойный своего имени, на это не пойдет.
И он залез в золотую шлюпку к "Папе". Он сел на корму. Из-за
тесноты ему пришлось сунуть золотой руль под мышку.
Он был обут в сандалии на босу ногу, и он их снял. Потом он
откинул одеяло, и оттуда высунулись "Папины" голые ступни.
Доктор приложил свои ступни к "Папиным", приняв позу _боко-
мару_.
99. "БОСА СОСИДАРА ГИРИНУ"
- Пок состал клину,- проворковал доктор фон Кенигсвальд.
-Боса сосидара гирину,- повторил "Папа" Монзано.
На самом деле они оба сказали, каждый по-своему: "Бог создал
глину". Но я не стану копировать их произношение.
- Богу стало скучно,- сказал фон Кенигсвальд.
- Богу стало скучно.
- И бог сказал комку глины: "Сядь!"
- И бог сказал комку глины: "Сядь!"
- Взгляни, что я сотворил,- сказал бог,- взгляни на моря, на
небеса, на звезды.
- Взгляни, что я сотворил,- сказал бог,- взгляни на моря, на
небеса, на звезды.
- И я был тем комком, кому повелели сесть и взглянуть вокруг.
- И я был тем комком, кому повелели сесть и взглянуть вокруг.
- Счастливец я, счастливый комок.
- Счастливец я, счастливый комок.- По лицу "Папы" текли
слезы.
- Я, ком глины, встал и увидел, как чудно поработал бог!
- Я, ком глины, встал и увидел, как чудно поработал бог!
- Чудная работа, бог!
- Чудная работа, бог,- повторил "Папа" от всего сердца.
- Никто, кроме тебя, не мог бы это сделать! А уж я и подавно!
- Никто, кроме тебя, не мог бы это сделать! А уж я и подавно!
- По сравнению с тобой я чувствую себя ничтожеством.
- По сравнению с тобой я чувствую себя ничтожеством.
- И, только взглянув на остальные комки глины, которым не
дано было встать и оглянуться вокруг, я хоть немного выхожу из
ничтожества.
- И, только взглянув на остальные комки глины, которым не
дано было встать и оглянуться вокруг, я хоть немного выхожу из
ничтожества.
- Мне дано так много, а остальной глине так мало.
- Мне дано так много, а остальной глине так мало.
- Плакотарю тепя са шесть!- воскликнул доктор фон
Кенигсвальд.
- Благодару тебя за сести! - просипел "Папа" Монзано.
На самом деле они сказали: "Благодарю тебя за честь!"
- Теперь ком глины снова ложится и засыпает.
- Теперь ком глины снова ложится и засыпает.
- Сколько воспоминаний у этого комка!
- Сколько воспоминаний у этого комка!
- Как интересно было встречать другие комки, восставшие из
глины!
- Как интересно было встречать другие комки, восставшие из
глины!
- Я любил все, что я видел.
- Я любил все, что я видел.
- Доброй ночи!
- Доброй ночи!
- Теперь я попаду на небо!
- Теперь я попаду на небо!
- Жду не дождусь...
- Жду не дождусь...
- ...узнать точно, какой у меня _вампитер_...
- ...узнать точно, какой у меня _вампитер_...
- ...и кто был в моем _карассе_...
- ...и кто был в моем _карассе_...
- ...и сколько добра мой _карасс_ сделал ради тебя.
- ...и сколько добра мой _карасс_ сделал ради тебя.
- Аминь.
- Аминь.
100. И ФРЭНК ПОЛЕТЕЛ В КАМЕННЫЙ МЕШОК
Но "Папа" еще не умер и на небо попал не сразу.
Я спросил Франка, как бы нам получше выбрать время, чтобы
объявить мое восшествие на трон президента. Но он мне ничем не
помог, ничего не хотел придумать и все предоставил мне.
- Я думал, вы меня поддержите,- жалобно сказал я.
- Да, во всем, что касается _техники_.- Фрэнк говорил
подчеркнуто сухо. Мол, не мне подрывать его профессиональные
установки. Не мне навязывать ему другие области работы.
- Понимаю.
- Как вы будете обращаться с народом, мне безразлично - это
дело ваше.
Резкий отказ Франка от всякого вмешательства в мои отношения
с народом меня обидел и рассердил, и я сказал ему намеренно
иронически:
- Не откажите в любезности сообщить мне, какие же чисто
технические планы у вас на этот высокоторжественный день?
Ответ я получил чисто технический:
- Устранить неполадки на электростанции и организовать
воздушный парад.
- Прекрасно! Значит, первым моим достижением на посту
президента будет электрическое освещение для моего народа.
Никакой иронии Фрэнк не почувствовал. Он отдал мне честь:
- Попытаюсь, сэр, сделаю для вас все, что смогу, сэр. Но не
могу гарантировать, как скоро удастся получить свет.
- Вот это-то мне и нужно - светлая жизнь.
- Рад стараться, сэр!- Фрэнк снова отдал честь.
- А воздушный парад?- спросил я.- Это что за штука?
Фрэнк снова ответил деревянным голосом:
- В час дня сегодня, сэр, все шесть самолетов военно-
воздушных сил Сан-Лоренцо сделают круг над дворцом и проведут
стрельбу по целям на воде. Это часть торжественной церемонии,
отмечающей День памяти "Ста мучеников за демократию".
Американский посол тогда же намеревается опустить на воду венок.
Тут я решился предложить, чтобы Фрэнк объявил мое восхождение
на трон сразу после опускания венка на воду и воздушного парада.
- Как вы на это смотрите?- спросил я Фрэнка.
- Вы хозяин, сэр.
- Пожалуй, надо будет подготовить речь,- сказал я.- Потом
нужно будет провести что-то вроде церемонии приведения к
присяге, чтобы было достойно, официально.
- Вы хозяин, сэр.- Каждый раз, как он произносил эти слова,
мне казалось, что они все больше и больше звучат откуда-то
издалека, словно Фрэнк опускается по лестнице в глубокое
подземелье, а я вынужден оставаться наверху.
И с горечью я понял, что мое согласие стать хозяином
