прищурившись, сказал одобрительно:
- Сережа - оптимистическая противоположность в нашем тридевятом
царстве. - После некоторой весомой паузы продолжил: - Знаете, когда в
вонючей магазинной подсобке, в бочке с огуречным рассолом вдруг солнеч-
ный луч отразится. - Он хохотнул, и вспененные завитки дыма медленно
поплыли вверх.
Через час застолье тихо кипело. На столе в беспорядке теснились при-
несенные из буфета бутерброды и консервы. Коваль и Валерий Иванович нем-
ного нервно обсуждали последние институтские сплетни. Но тут Сергей
встрепенулся, наполнил стаканы и торжественно поднялся, выпрямился и за-
явил:
- Конечно, вы в курсе, что наш восьмидесятый год оон объявило годом
"наступления коммунизма". Мы все - настигнутые коммунизмом. Вперед - к
победе коммунизма! И вот он победил, на всех наступил. В поле брани -
убиенные и искалеченные. Кому жизнь поломал, кому кости, кому мозги вы-
шиб. - Он поднял стакан. - Так давайте встряхнемся, соберем остатки сил
и мужества - нам еще далеко ковылять.
Поставив на стол пустой стакан, Валерий Иванович с одного из бутерб-
родов взял ломтик сыра, энергично сжевал его и, подняв палец, первый
прервал паузу:
- Есть одно соображение по поводу вышибленных мозгов. На минутку со-
берем ошметки вместе, засунем в черепушку - и задумаемся. Двадцать лет
назад на полном серьезе, под фанфары было заявлено о приближении комму-
низма...
-Вдалеке послышался шум поезда, - забарабанив по крышке стола, вста-
вил с издевкой Коваль.
- Но он не приехал, - продолжил Валерий Иванович. - Из этого следует
грустный вывод: наш корабль несет по воле волн... Утверждаю, энергия на-
силия выдохлась, верх одерживает энергия пахаря. И не впервой. Пример:
татарское иго, триста лет рабства, а потом дикие полчища сгинули, а Русь
осталась. Тоже результат столкновения стихий насилия и пахаря.
- А не слишком ли он труслив, твой пахарь? - спросил Коваль, с ирони-
ей усмехнувшись и подмигнув Маркову. - Не он ли придумал страшную сказ-
ку: отрубил богатырь бошки змею трехглавому, а тут на месте каждой вы-
росло по девять голов. Это ж ужас какой! - завопил Сергей. - Девять
вместо одной.
Валерий Иванович хитро прищурился, затянулся сигаретой и выдохнул
клуб дыма:
- Это психологический тренинг растущей детворе, которой потом змеиные
головы рубать. Там ведь дальше как? Богатырь-то снова стал головы рубать
да пеньки прижигать каленым железом. - Валерий Иванович загоготал. - Так
что, мало гаду сказать, что он подонок, надо ему еще в глаза посмотреть,
до нутра его поганого пронять. Надо пустить в ход некое чудо. - Валерий
Иванович приподнял руку с сигаретой. - Он не потому подонок, что в нем
подлость живет, а потому, что в нем добро в анабиозе. Не знает он цены
собственной бессмертной душе. А вот включи эту хитрую машинку - и, гля-
дишь, станет человеком или сгинет.
- А что, один мой приятель, стукач мелкий, сгинул.
- Стукачи - это цепные псы насилия, - изрек Валерий Иванович.
- Ну, это была цепная шавка... Вадиму Андреевичу уже рассказывал про
мои армейские похождения, - пояснил Коваль. - И верно, смотрел ему в
глаза. После бесед с гэбэшниками вернулся в часть, и - ведь сразу сооб-
разил, что лучший друг накакал, - его за шкирку. Очень хотелось его мор-
ду разглядеть. - Коваль усмехнулся. - Может, логово подлости хотел расс-
мотреть или душу в анабиозе? Глазки такие круглые, свиные, белок с про-
жилками, радужка с темным ободком, рыхлая синька, и зрачок, как очко в
сортире. Показалось даже - сжался зрачок... - Коваль замер, вспоминая,
потом вздохнул легко: - И точно, через несколько дней сгинул, перевели в
другую часть, Не знаю уж, пробудилось ли в нем что.
Молчавший до этого Марков встрепенулся и проговорил оживленно:
- Мне бы в глаза посмотреть своему другу-стукачу... Да не дотянуться
до Парижа.
- Вот, Валерий Иванович, - сказал Коваль, кивая на Маркова, - Вадим
Андреевич не только настигнутый коммунизмом, по нему еще и социализм
проехал, как танк. Надо бы в советской конституции гарантировать не
только свободу слова, но и право глянуть в глаза своему иуде.
- Мне сегодня утром тоже хотелось в Париж, - мечтательно сказал Вале-
рий Иванович.
Коваль вопросительно глянул на него и сказал мрачно:
- Вы что же, тоже видели в парткоме объявление о тур группе во Фран-
цию?
- Намедни.
Коваль встал, оперся кулаками в стол, важно набычился:
- Нет такой задачи, которую бы не решили коммунисты.
- Кто же с моей анкетой туда пустит меня? - жалко проговорил Марков.
- Вы же сочинитель, - повысив голос, торжественно заявил Коваль, - мы
- щелкоперы! Мы такую биографию изобразим. Валерий Иванович, возьмите
бумагу... Ну, про войну, Вадим Андреевич, сами запишете. Так... воевал,
орденоносец, учился. С шестьдесят такого-то года в спецкомандировке по
заданию правительства. Сколько, семь лет, наградили вас? Так, значит,
четыре года спецкомандировка. А три тогда, Валерий Иванович, запишите,
на излечении после ранения при выполнении правительственного задания.
Отказались от инвалидности. Трудился на Севере. Потом внештатным литсот-
рудником в различных газетах.
- А как же документы? - спросил оторопело Марков.
- А кто их будет смотреть? Кому нужно копаться в позорных бумажках,
когда перед нами герой всей страны... Так, с отделом кадров я улажу, там
и без трудовой книжки обойдутся. У меня там родная тетка работает. А к
секретарю парткома я с живцом пойду. Есть у меня практиканточка с фа-
культета журналистики. О-о! - мечтательно застонал Коваль, весь озарен-
ный азартом и вдохновением. Афродита с пятым номер бюста. Как раз во
вкусе нашего секретаря. На эту плотву его и возьму.
Через месяц Марков почти забыл разговор о поездке. Вернее, мало наде-
ясь на удачный исход, отодвинул мысли о ней поглубже в память, чтобы зря
не теребить душу. Но оказалось, что в недрах бюрократического организма
происходило невнятное ленивое движение. Где-то в декабре его вызвали на
собеседование. С некоторой внутренней дрожью и тоской он сидел за сто-
лом, старался распрямить худые плечи и слабую грудь, когда зачитывали
его подвиги на фронте. Молча вспоминал при этом грязь, вши и дикое бе-
шенство часто пустого брюха. И еще стойкое отвращение к любой толкучке,
толпе: многие годы после войны не покидало желание рассредоточиться, уе-
диниться, спрятаться, потому что при прямом попадании снаряда или мины в
толпу, остатки слишком похожи были на фарш.
Каверзных вопросов присутствующие не задавали. Только один студент из
активистов спросил о партийном руководстве демократического Йемена. Мар-
ков сослался на фронтовую контузию, которая сильно повлияла на память и
добавил, что очень занят сбором материалов для книги о советских полко-
водцах.
Перед самым Новым годом в редакции мелькнула девица, которая по внеш-
ним данным напомнила Маркову слова Коваля о практикантке с журфака. Уж
очень она была сочная и смешливая. Она небрежно роняла пепел сигареты
мимо пепельницы на стол Сергея, часто откидывалась на спинку кресла, хо-
хотала над его шутками, и прикусывала острыми белыми зубками алые губы,
когда Коваль с намеком заговорщицки мигал Вадиму Андреевичу. Марков не
стал медлить и быстро откланялся.
Еще раз девица появилась в январе, а через неделю, перед самыми сту-
денческими каникулами Коваль потащил Вадима Андреевича в партком на, как
он сказал, последний и решительный. При этом велел на собеседовании со
всем соглашаться, на вопросы отвечать бодро и коротко и побольше упирать
на последние решения партии.
В парткоме во главе стола сидел в строгом добротном костюме полнеющий
мужичок с простецким круглым лицом, заглаженными набок легкими светлыми
волосами. Светлые глаза смотрели строго и совершенно неподвижно, голос
звучал едва слышно, но непоколебимо. Рядом с секретарем сидел лысый ко-
ротышка с густыми черными бровями и с обожанием глядел на шефа, словно
обнимая того ласковым взглядом.
В почтительной тишине секретарь медленно выговаривал слово за словом,
как будто прилаживал букву к букве, неспешно внимал ответам и держал ве-
сомую паузу прежде, чем заговорить.
В конце разговора взгляд его потеплел и он сказал:
- Это хорошо, что ваша внучка по вашим стопам пошла, на журналиста
учится. Как ее успехи на сессии?
Марков не мог понять, откуда у него взялась внучка, но бодро с согла-
сием кивнул и четко произнес:
- Отлично, одна только четверка.
Секретарь улыбнулся, и тут его полуприкрытые глаза полыхнули таким
огнем, что Марков почувствовал, как к щекам прихлынул жар. Впрочем, ник-
то не заметил ничего. Только когда вышли в коридор, Коваль покатился со
смеха, затем с извинениями объяснил, что секретарю представил студентку
с журфака внучатой племянницей Маркова.
В феврале окончательно и бесповоротно решилось, что поездка состоит-
ся. И тут на Вадима Андреевича нахлынула беспросветная тоска. Разби-
раться в причинах было сложно и жутковато. Томило, что в любой момент
выплывет какой-нибудь подвох, и все оборвется тошнотворной беседой с ту-
пыми мордами из гэбэ. Мучили и вдруг объявившиеся сомнения в преда-
тельстве Сашки Селина. Доказательств-то никаких. Эмоции, интуиция, наме-
ки... Что если все эти намеки, лишь подлая игра Есипова? И что, кроме
мычания и надуманных обвинений, какой-то детский жалкий лепет?
Все последние дни Марков ходил как в ходу опущенный, появилась даже
неприязнь к Сергею Ковалю, который, видно было, весь оказался захвачен
интригой вокруг поездки. Энергия переполняла Коваля, чувствуя смятение
Вадима Андреевича, он старался шутить, намекал на ночную жизнь Парижа,
рассказывал анекдоты, как некоторые жутко передовые комсомольцы в заг-
ранпоездках сигали с борта пароходов, чтобы выйти на капиталистический
берег и навсегда расстаться с любимым социализмом. А в последний день,
когда стояли в метро, сказал:
- Надо как в глубокий омут - головой вперед. Мне, кстати, понятно,
почему человек головой вперед рождается: потому как недоглядишь сразу -
оттяпать чего-нибудь могут запросто. Потом доказывай, что было.
В день отъезда Вадим Андреевич отбросил все сомнения, как отрубил, и
сразу почувствовал легкость и свободу. Его даже не смутило, что в аэро-
порту в толпе мелькнул чей-то до боли неприятный знакомый силуэт. Все
было отметено.
Бесчувственно, как в гипнозе, Марков очутился на летном поле аэродро-
ма, поднимался по трапу в самолет, разглядывал номера на креслах, смот-
рел в иллюминатор в ожидании взлета.
Сквозь оцепенение проникло ощущение надвигающейся тяжести, шум сопе-
ния, и слева на руку и плечо навалилось массивное тело.
- Миль пардон, как говорят в Париже, - сипло прозвучало рядом, и за-
булькал в слюне противный смешок. - Ба-а, вот так встреча! Каким чудом?
Вадим Андреевич высвободил из-под тяжести локоть и узрел прямо перед
собой мерзкое лицо Есипова. Тяжелые покрасневшие веки, воспаленные мут-
но-желтые белки. Губы раздвинули щеки, открыв влажные зубы, пухлый язык
в тесной пещере рта.
- Это удача. Приветствую и одобряю, - забубнил снова Есипов. - Блага-
ми цивилизации надо пользоваться - и плевать на все остальное. Рад, что
наконец поняли. Я тоже многое понял, - глаза Есипова мечтательно закати-
лись. - Был на мне презираемый и гонимый грешок - сочинительство...
хо-хо! Однажды сказал себе: погоди, дружок. Может, это главное... сер-
мяжное? Вот, в литературный институт поступил, на заочный, учусь, духов-
ностью насыщаюсь. Знаете, проникся, понял вашего брата бумагомарателя,
теперь и сам такой. - Есипов задумчиво затих, потом заговорил неторопли-
во, смакуя слова. - Подвернется на глаза какой-нибудь аппетитный подлец
или бабенка-стервозинка, ать их - и на бумажку. Нравится тебе - ему усы
