потом звезды поблекли и отдалились. Тьма на востоке стала наливаться
светом, разлилась сиянием, и над скудной пустыней стал выползать огром-
ный диск луны.
- Почему ты улыбаешься? - прервал долгое молчание Иохан, и в отсвете
луны было видно, что он нахмурился.
- Я радуюсь, - ответил Иошуа. Его глаза плавно скользнули по мозаике
звезд, осветились лунным сиянием, остановились на смуглом лице собесед-
ника.
- Я ушел в пустыню, чтобы не видеть радостных лиц. Я видел радость на
похотливых лицах властителей, когда перед ними казнили людей, радость на
лице жадного торговца, когда он считал монеты в своем кошельке. Когда
человек скорбит, похоть и ложь умирают.
- Радость властителя и торговца - это радость плоти, когда она насы-
тилась или предвидит насыщение. Столь же яро плоть скорбит, если не на-
сытится. Стоит душе прозреть, и ей становится доступна подлинная радость
вечной жизни, так же доступна ей и подлинная скорбь о слепых душах.
- Но чего стоит душа, если ради вечности она не может отказаться от
радости? - Иохан повел пальцами во тьму. - Посмотри вокруг, на эти кам-
ни, на скудную траву, на спящих людей. Они пришли сюда, расстались с
соблазнами сытости, богатства. Неужели они менее достойны тех, кто спит
среди семьи в жилищах, у хлевов полных скотом?
- Наиболее достоин тот, кто разбудил в себе бессмертную душу и сделал
себя равным тем, для кого не стали помехой ни достаток, ни бедность, ни
радость, ни скорбь.
- Это твоя правда? - спросил Иохан и увидел, как его собеседник кив-
нул головой.
- Я пришел к божественной правде, когда поселился среди этих камней,
- Иохан окинул взглядом тлеющую в лунном свете каменную долину. - Здесь
я стал свободен от зла, суеты наживы. Всякого, кто приходит ко мне, я
омываю водой, чтобы смыть грязь низкой жизни, чтобы освободить от пут,
просветлить их очи. Ими они увидят новую жизнь. Как же ты прозрел?
Иошуа улыбнулся и молча поднял лицо к звездам.
- Там, где я родился, такие же звезды. Поэтому я думал, что Бог везде
один. Но, когда я первый раз увидел пустыню, я решил, что Бог не везде
одинаков. Среди камней так тоскливо. Первое, что я помню, были прохлада
ручья, солнце в струях воды, на песке, под водой, тенистые деревья по
берегу, ласковые руки матери. Это правда. Бог - это добро. Когда я под-
рос, то встречал восход солнца. Я видел чистое небо, изумрудные поля,
цветущие сады, удивительную красоту и совершенство цветов, птиц, бабо-
чек. Я понял, что красота вечна - и это Бог. Когда я оставался один в
поле или на склоне холма среди деревьев, я слышал крики птиц, стрекота-
ние цикад, я слышал тишину. Мне казалось, что тишина обращается ко мне,
хочет поведать мне тайну. Однажды меня озарила истина - и тут пришла ра-
дость. Бог - это радость вне меня и во мне. Бог - это тысячи людей до
меня, Бог - это я. Их тела исчезли, а они есть, моя плоть исчезнет - а я
пребуду в вечности. - Иошуа затих с улыбкой на губах, он посмотрел на
замершее лицо Иохана и сказал: - Ты шел своей дорогой, но дом у нас
один. Мы должны соединиться в этом доме. Мы будем едины.
Луна поднялась над горизонтом, с ее диска исчезли красные тона, и на
камнях безмолвно лег голубоватый свет.
- А мне запомнилась пыль на улочках Иутты. Дикие вопли мальчишек за
стеной дома, визг стрижей. - Иохан улыбнулся, но потом нахмурился. -
Злобные драки мальчишек. Безумие и ненависть толпы, радость тупых прави-
телей, когда повелевают сбродом. О! Им так нравится топтать людей, ви-
деть страх, угодничество прислужников. Больше всего я ненавидел неспра-
ведливость. Ради справедливости можно отдать все. Поэтому я все бросил:
родной дом, достаток, благополучие. Я стал свободным, пороки надо мной
не властны. Эту истину я дарую людям. Когда они поймут это, царство зла
будет сметено.
- А станет ли такой человек свободен от плоти? - спросил Иошуа.
- Плоть нужно топтать, тогда она будет покорна.
- Может, ей оставить немного добра и любви?
- Плоть вводит в соблазн, - вспылил Иохан.
- Если душа слепа, - мягко добавил Иошуа, помедлив, заметил. - Ты же
осудил тиранов, угнетающих бедняков, так и доброму человеку не следует
угнетать свою плоть. Дай ей необходимое.
Иохан засмеялся, откинув голову назад. Луна озарила белым светом его
худое, обожженное солнцем лицо.
- Да, да, - с улыбкой добавил Иошуа, - только необходимое, и ты зна-
ешь, сколь мало требуется... Помнишь, наверное, как мало надо было в
детстве? Погожий день, с друзьями игра, кусок хлеба, глоток молока да
ласка матери, доброе слово отца.
- Я с братьями часто дрался. Но все-таки в детстве они были лучше.
Сейчас они жадные, глупые, смеются надо мной. Глупцы.
- Слепой щупает руками, - заметил Иошуа. - Если попадется что в руки,
думает, что это нечто ценное. Не видит он истинных ценностей. Слепая ду-
ша уподобляется слепцу и бредет, спотыкаясь, пока не свалится в яму. На
распутье дорог без проводника трудно выбрать дорогу. Вот и приходят лю-
ди: кто к жадности, кто к безумству власти, кто к утехам плоти.
- Мне нравятся твои слова, - сказал Иохан. - Я слышал о тебе раньше.
Теперь вижу, что это была правда. Мы должны помогать друг другу. Я хочу
тебя крестить. Ты согласен?
- С радостью, - ответил Иошуа. - Пусть в водах реки Бог одарит нас
той же радостью, что дает детям, прыгающим в струях воды.
- Будем нести людям истину... - Иохан замолчал, внимательно вглядыва-
ясь в собеседника. - Но ты ведь знаешь, что собаки тиранов в любой день
могут нас убить? Ты готов?.. Меня нисколько не страшит смерть.
- Для нас смерти нет, - с улыбкой сказал Иошуа. - Тело - наш дом. Ес-
ли он разрушится, то мы перейдем в другой, наш общий дом. И не стоит ры-
дать над разбитой лодкой, на которой удалось добраться к спасительному
берегу, ее надо беречь, пока не добрался до кромки суши.
- Я слышал, ты об этом сказал сегодня своим ученикам, - вспомнил Ио-
хан и замялся.
- Да, говорил. Я им часто говорю об этом.
- Сейчас они спят, - Иохан оглянулся в сторону, где спали люди. - Нас
не услышат. - Понизив голос, придвинулся ближе, со страхом глянул в гла-
за Иошуа и спросил шепотом: - Ты сам веришь?
Иошуа молчал, опустив глаза.
- Почему я спрашиваю? - добавил торопливо Иохан. - Сам я верю в Гос-
пода нашего. Но соблазн сомнений... будь он проклят. Как червь, нет-нет,
да и станет точить. Потому и терзаю плоть голодом и одиночеством, хочу
соблазн задавить... Тебя мучают сомнения?
- Я уже с Господом, - тихо ответил Иошуа, поднял глаза на бледного
Иохана и улыбнулся ему.
Мгновение Иохан сидел неподвижно, потом лицо его исказилось болью, и
он отшатнулся, согнулся и спрятал лицо в ладонях. Стало тихо, через ка-
кое-то время издалека донеслось чье-то сонное бормотание.
- Не мучайся, - ласково сказал Иошуа. - Ты на пути в дом Господа. В
него войдет всякий идущий к нему.
Иохан поднял голову. Гримаса напряжения на его лице дрогнула и раста-
яла, губы стали мягкими и растянулись в улыбке:
- Я верю тебе.
Иохан молча улыбался, потом усмехнулся и сказал:
- Мальчишкой я спросил отца, почему надо ждать мессию, а не самим до-
биваться справедливости. А он мне дал затрещину. - Иохан тихо засмеялся.
- Такой язык, сказал, лучше отрезать, чтобы его не отрезали вместе с го-
ловой.
- А мне мать говорила, - улыбнулся Иошуа, - будешь задавать столько
вопросов, никогда не женишься... Вот и не женился.
Они дрогнули от сдерживаемого смеха.
- Не бойся сомнений, - махнув рукой, тихо сказал Иошуа. - Сомнения -
это как нюх у собаки, он не дает ей сбиться со следа. А когда они приве-
дут тебя к Господу, то первой посетит тебя радость. А вместе с радостью
покинут тебя сомнения. Каждый человек - это храм, который он должен
построить, кто завершит создание храма, того оставят сомнения.
- Я слышал, ты творишь чудеса. Это правда? - спросил Иохан.
- Чудеса нужны неверующим, как подпорки слабому дереву. Они же их са-
ми и выдумывают. - Иошуа поднял руки. - Посмотри на свои руки - разве
это не чудо? - Он поднял лицо к небу. - Взгляни на звезды. Мир велик и
прекрасен. Он сам - свидетельство величия Господа. А счастье в душе -
разве это не чудо? Человеку надо лишь увидеть это величие, чудо, напи-
таться им, как растения насыщаются влагой. Повернуться к миру лицом, как
растение тянется к солнцу. Прислушаться к тишине, как мать внимает дви-
жениям младенца в ее теле.
Иошуа раскинул руки и замер, глядя в бархат неба, усыпанный бесчис-
ленными звездами. Иохан тоже замер, подняв к небу ладони.
Потом Иохан резко повернулся к собеседнику и спросил с возмущением:
-Что же, все придут к нему?
- Увы... я скорблю о тех, кому не суждено.. Они, как мертвые ветви
дерева, упадут на землю и исчезнут.
Иохан обрадовался и погрозил во тьму кулаком:
- То-то же! За собачьи дела - и яма вам собачья.
Иохан затих и, обхватив колени руками, молча сидел и смотрел в небо,
в котором безмолвно мерцали звезды. Он легко вдохнул посвежевший воздух,
прикрыл немного глаза. Его голова качнулась, и он вздрогнул.
- Теперь ты улыбаешься, - проговорил Иошуа.
- Мне показалось, что я плыву, - едва слышно ответил Иохан, - и меня
окружают звезды. Как будто тело мое исчезло, а душа там летит, бесшумно,
как ночная птица.
- Так это и произойдет, - обрадовался Иошуа, - я рад за тебя. Ты по-
нял меня и Его.
- Действительно - радость... Небо, звезды, я слышу, как смеется вода
в ручье...Навсегда, как хорошо.
- Нужны ли тебе чудеса? - тихо рассмеялся Иошуа. - Должны ли дрожать
земля и рушиться небо? Должен ли я доказывать тебе что-то?
- Нет, я все понял.
- Вот и вся тайна, - с улыбкой сказал Иошуа. - Как видишь, ее нет. А
завтра ты окрестишь меня.
Иохан тихо коснулся руки Иошуа, потом молча прильнул лбом к его пле-
чу.
- Ты открыл мне чудо. А они тоже знают? - он повел рукой в сторону
спящих.
- Увы. Я им толкую об этом, но слепота еще мешает им. Им еще предсто-
ит такая радость.
- Вечная радость, - проговорил, глядя в небо Иохан.
- И скорбь, - тихо добавил Иошуа. - Он ведь такой же, как мы.
Улыбка на лице Иохана медленно растаяла. На его темные глаза легли
отсветы звезд.
***
Томительная зимняя оттепель с грязью, мокротой, нездоровьем канула в
безвестность вместе с огромной пеленой мутных облаков. К вечеру небо
стало бесконечно голубым, февральское солнце напоследок воссияло на
осевшем снеге, на стенах домов, потом в холодное небо высыпали мерзлые
звезды.
От окон сильнее тянуло холодом, стекла запотели, туда - в темную
смесь бледных фонарей и окон - всасывался свет лампы. Аля сидела у теле-
визора, жена укладывала мальчика. На минуту пришел покой, и Елисей
вспомнил последнюю встречу с Ильей Ефимовичем, его рассказ о Париже, о
том, что действие рассказа происходило тоже в конце зимы, ранней весной,
когда в Москве весной еще и не пахнет.
- Уснул, - сказала жена, садясь в кресло и облегченно вздохнув. - Те-
бе, Аля, тоже спать пора.
- Еще чуть-чуть, - заскулила дочка, не отрываясь от экрана.
На минуту все успокоилось под бормотание телевизора.
- Тебе сегодня звонил Илья Ефимович, - вспомнила Лариса, - передавал
привет.
- Не говорил, зачем?
- Сказал, просто так. Скучно, наверное, - добавила жена равнодушно.
- Я у него рассказ читал о поездке в Париж. Хотя на самом деле он ту-
да не ездил.
- Ну, рассказ проще сочинить, - улыбнулась жена.
- Но написал он его совсем для другого. Только ради своей идеи, что
душа человека - это мысли. И, как младенец, эта душа-мысли проходит все
стадии развития, пока не достигает некоей высшей фазы, в которой проис-
ходит соединение с бессмертной душой, душой человечества.
- Интересно, а где же та душа обитает? - спросила Лариса.
