ка. Глаза огромные, неподвижные. Перед смертью, мне казалось, она и не
спала, а только молча смотрела. Однажды сказала: думала, все видела -
ошиблась... Неужто, деточка, и тебе достанется?.. В глазах такой ужас,
так страшно мне стало. А скоро умерла. Ночью, когда все спали.
- За что же страх, мучения? Ведь так все хорошо, - сказал он, вспом-
нив заваленный снегом сад на даче Гали, оранжевое свечение низкого солн-
ца в заледенелом оконце, лихорадочное потрескивание дров в раскаленной
печурке.
- Бабушка любила говорить: за грехи наши тяжкие, - сказала мама,
вздохнув.
- Какие?
- А кто их знает... Может, то, что заговорила я о Галине Юльевне, а
может, то, что не веришь мне?
Перед самым Новым годом нагрянули сильные морозы. Продрогнув, в заин-
девелой одежде они с Галей еле добежали до домика. Он растопил печку и
стал в саду расчищать дорожки, чтоб быстрее согреться. Потом долго жда-
ли, когда нагреется комната. Галя даже боялась, как бы не расплавилась
печка. Затем стало жарко и безумно весело. Одежду со смехом раскидали по
всей комнате. Казалось, никогда они не испытывали такое сумасбродное
счастье и наслаждение друг другом. Словно в первый раз узнали, как нежна
и горяча бывает кожа, как мягко и сильно обнимают руки, как сладостно и
бесконечно может быть утомление любви...
За окном померкло и погасло солнце, печка все невнятнее и тише пощел-
кивала углями. От окна потянуло холодом, тишина становилась все тяжелее.
Наверное, на какое-то время Елисей задремал.
Очнулся он от касания ее руки. Они гладила прохладной ладонью его
лоб, щеки, прикрывала глаза пальцами:
- Вот и закончилось наше счастье, - прошептала она едва слышно.
Он решил, что она говорит о дороге в город. Она, наверное, догада-
лась.
- Нет, Елисеюшка, все гораздо хуже...
Он отвел ее ладонь с лица, увидел ее глаза и ничего не смог сказать.
- Ты мне потом сам не простишь, я знаю. Ты совсем еще молодой, прой-
дет время... захочешь детей. А у меня их не будет - и ты не простишь. К
тому же я старше тебя на десять лет.
- Тебе моя мама наговорила?
- Твоя мама хорошая. Я бы, наверное, выкинула похлеще в такой ситуа-
ции. Понимаю ее.
Она откинулась на спину и, глядя в потолок, сказала сухо и кротко:
- Несколько лет назад аборт сделала. Иногда снится, как маленького
убили. Такое мучение... Ты мне не простишь. Может, не скажешь, но поду-
маешь...
"Но почему?" - хотел спросить он, но вспомнил мамин рассказ о бабуш-
ке: "за грехи наши тяжкие". Стало страшно от мысли, что любой поступок
может обернуться потом столь страшной болью. Наверное, поэтому промол-
чал.
С тех пор он ее не видел. Хотя часто толкался на всяких выставках,
надеясь встретить ее. Телефон ее не отвечал. А дверь квартиры на его
звонки никто не открывал. Может, она уехала в Индию? О таком желании она
говорила не раз, некоторое время Елисею так и чудилась она в мареве
влажного тропического воздуха, в сплетении жесткой темно-зеленой листвы
с алыми пятнами пышных цветов.
Любовное наваждение прошло довольно скоро, все кануло, как бывает в
осенний листопад: бесшумно и незаметно листья осыпятся и станет легко и
светло. И печально.
Он даже как-то маму спросил об этом.
- Может, она тебя околдовала? - сказала она задумчиво. - А теперь ча-
ры растаяли.
- Наверное, теперь ты наколдовала?
- Нет, я не умею, - ответила она слишком серьезно.
Ему даже стало смешно.
***
Через много лет Елисею стали понятны предчувствия Гали. Действи-
тельно, трудно было бы смириться. Не об этом ли тосковал Фердинанд, ког-
да умер его сын?
Елисей отодвинулся от окна, к которому подошел на минуту, чтобы от-
дохнуть от балагана, который царил в изостудии. Дети, обсуждая заданную
тему осени, с толкотней, смешками и прочей шумной ерундой, малевали жел-
тые, зеленые, красные облака красок. Старательно воплощали то, что в
оцепенении сейчас дремало за окном.
На улице стемнело, сырой воздух сгустился дымкой. Наверное, пойдет
дождь, будет мерно и долго кропить крыши, мостовые, размягчая глину вок-
руг деревьев, глушить назойливый шум города.
На минуту он присел за стол, достал сегодняшнюю газету, в которую так
и не заглянул еще. На глаза попалась статейка, в которой говорилось, что
демократы великодушны и не будут преследовать коммунистов. "Демократы
выше мести", - прочитал он и почувствовал, что за этим льстивым многос-
ловием скрывается совсем другое - страх. Нашкодивший, перепуганный подо-
нок выдавливает из себя смирение, а в глубине глаз - ужас и мыслишка: мы
боимся, не трогайте нас... а еще глубже: подождите, придет наше время,
ужо разгуляемся, покорчитесь на сковородочке каленой...
Елисей отбросил газету и встал.
Когда он первый раз прошел между мольбертов, то заметил, как один па-
цан среди желто-красных разводов поместил могилу с крестом. Он объяснил,
что осенью они ходят на могилу дедушки. Рядом с ним девчонка под ворохом
листьев изобразила лягушку с остекленевшими глазами. Она сказала, что
лягушке так будет теплее дожидаться весны. Мальчишка услышал и сказал,
что она зимой замерзнет и умрет.
- А вот и нет, - убежденно заговорила девочка, - она заснет, а весной
проснется.
После занятий, в положенное время уже затемно он побрел к дому. Там
его ждали сынок, которого сообща назвали Мишей, жена, дочка и ворох до-
машних хлопот. Он легко представил жену в полуобморочном состоянии от
недосыпания, как она кружится по квартире с пеленками, подгузниками.
Навсегда теперь старшая Аля ходит между мамой и братиком, постигая неп-
риятные ощущения забытости и отстраненности. На днях она даже заплакала
от обиды, когда забыли купить любимые ее сосиски. Сейчас и он включится
в семейное круговращение, в котором нескладно играет роль то ли винова-
того во всем, то ли всеобщей надежды и опоры.
Ненадолго Елисей остановился у подъезда, вдохнул глубоко воздух, на-
сыщенный запахом мокрой земли, мокнущих под дождем опавших листьев.
Дождь моросил уже с полчаса. На голых ветках, мокрой пелене листьев, на
почерневшем асфальте серебристой вязью лежали отсветы неярких фонарей.
Дверь в квартиру он не успел открыть. Ключи так и остались висеть в
руке, потому что дверь распахнулась перед ним, и он увидел лицо жены, не
предвещавшее ничего хорошего. Такое состояние ему было знакомо. Щеки су-
дорожно напряглись, брови возмущенно поднялись на лоб, глаза наполнены
гневом. Она молча рассматривала его так пристально, как будто нашла в
нем нечто неожиданное, причем очень неприятное и возмутительное.
С обреченной медлительностью он снял плащ, повесил его и тщательно
расправил складки. Не торопясь скинул отсыревшие ботинки, нащупал ступ-
нями тапочки. Предчувствие бури сошло на него непробиваемым спокойствием
и терпением. Судя по лицу жены, повод к ее возмущению был незаурядный,
но какая бы ни была причина, его больше занимало предстоящее действие.
- Сегодня узнала, - свистящим шепотом проговорила она, - ты мне изме-
нил... С какой-то потаскухой! - Дыхание у нее прервалось, глотнув воздух
она выпалила: - Как ты мог? Нет, как мог?
Глаза ее покраснели и наполнились слезами.
- Кто это тебе сказал? - удивился он, хотя противная морда Есипова
сразу замаячила перед глазами.
- Какой-то Есипов, назвался твоим однокурсником.
- А-а, доброжелатель, друг детства, - голос его противно заблеял, и
шутка его не понравилась. Сейчас бы он с удовольствием изничтожил бы
этого подонка, который обеспечил ему не один "приятный" вечерок. Это
станет их любимым вечерним сериалом.
- Как ты мог с какой-то потаскухой?
Лариса повторила вопрос, а он медленно двинулся на кухню, чтоб их
разговор не потревожил Алю, занятую мультиком по телевизору.
- Говорить на такую тему, Лариса, - заметил он со спокойным отча-
яньем, - нелепо и глупо. Лучше молчать.
- Ишь ты, может, еще спасибо сказать? Ах, какой молодец, как ты меня
любишь! - возмутилась жена.
- Может, тогда мне в окно броситься в наказание? - преложил он, дви-
гаясь к окну. За ним темнело такое спокойствие, такая тишина, желанная и
недостижимая. - Вот будет наказание... тебе и им, - кивнул он в сторону
комнаты, где были дети.
- Молодец, о детях вспомнил, - взвилась жена, - ты бы о них подумал
раньше.
- Что, им я тоже изменил? - удивился он. - Да, пожалуй, - согласился
Елисей. - Если вырастут несчастными, глупыми и никчемными, тогда
действительно я им изменил. Если только измена может сделать тебя нес-
частной, то где оно, счастье, было до этого? Где оно такое легкое, ра-
достное? Может, любовь - это то, что мы каждый день ложимся в одну пос-
тель?
- Ты еще оправдываешься?
- Хочу понять: если несчастье в измене, то почему счастья не было до
сих пор, куда оно провалилось? Вот в чем мы виноваты. А когда поймем, то
выяснится, что наши честь и достоинство в целости и сохранности, потому
что их и не было... Ни чести, ни достоинства. В этом мы виноваты.
Жена закрыла лицо и заплакала.
- Так я еще и виновата?
- Лариса, поверь мне. Ничего плохого я не делал. Но живем мы не хоро-
шо... и такая тоска. Мы живем так, что делаем себя все более несчастны-
ми. Мы кузнецы своего несчастья. Когда же перестанем его ковать?
- Ты издеваешься надо мной?
- Сон я не могу забыть, - вспомнил Елисей. - Три месяца прошло как
раз - гэкачэпэ вонючее. Сначала мне снилось, что танцую с девушкой, по-
том ты появилась в качестве жандарма из отдела нравов, - он улыбнулся,
хотя Лариса сейчас вряд ли могла понять его юмор. - Потом появилась ма-
ма. Я спросил ее: "Где же ты была так долго?" А потом такой ужас... - У
него заломило в груди от тоски, и он невольно спросил: - Ты не знаешь,
отчего у нас все заканчивается ужасом? Сказки - свадьбой, а у нас один
ужас.
Жена плаксиво взвыла:
- Ты даже во сне хочешь изменить мне. Ты меня не любишь.
Потом она затихла, всхлипывая. За окном капли долбили по жестяному
отливу, изредка с шумом размывая дождевую морось, проносились машины,
сиротливо маячили во тьме слабыми огоньками, пока не исчезали за поворо-
том.
- Тебе надо успокоиться, - наконец прервал он молчание. - Пора кор-
мить малыша... Или нам задан слишком сложный урок, - добавил он, - или
мы двоечники.
Он уже не стал говорить жене, что вспомнил слова мамы о каждом годе
жизни, как об очередном классе некоей школы, о том, что ему надо было
расстаться с его первой любовью. Она и сейчас где-то живет, может, сей-
час смотрит в окно на осеннюю непогоду, и у нее нет детей.
- Я не робот, - заговорила Лариса, - отгадывать твои загадки. Что бу-
дет с нашими детьми?
В этот момент раздался звонок в дверь, он открыл, жена снова повтори-
ла:
- Как ты мог с какой-то потаскухой?
Перед ним были голубые глаза в завитках светлых волос. Это была Нас-
тя. Она скептически улыбнулась, обошла его и направилась на кухню. Заво-
рожено он сделал за ней два шага, но остановился.
- Ваш муж ни в чем не виноват перед вами, - заявила Настя четко и
громко. - Это я - дрянь и потаскуха. Я сплю с подонком, который убил мо-
его отца. Вам понятно, что ваш муж не виноват?.. Хотите, я убью себя?
Отравлюсь, под машину брошусь.
- Зачем вы сюда пришли? - испуганно спросила Лариса. - Что вы хотите?
Настя молчала, потом быстро оглянулась, взглянула на Елисея и попро-
сила:
- Уйдите, пожалуйста.
Елисей накинул плащ и вышел на лестницу. От него теперь мало что за-
висело. Подобно каменному обвалу с горы, все катилось куда-то, поднимая
душную пыль, и должна была выплеснуться, отгреметь сорвавшаяся сила,
чтобы потом снова застыть, успокоиться. Лифт остановился, он вышел из
подъезда в шорох дождя.
Напротив входа стояла машина, в ее освещенной утробе он разглядел
