дости. Как спящий человек утром открывает глаза, надо очнуться, огля-
нуться, вдохнуть вместе с воздухом простую истину, что человек - сам ис-
точник радости. Это он дарит ее миру, коснувшись цветка, плеснув в лицо
родниковой воды, поймав взгляд любимой или в минуту ночного одиночества
осознав жуткую глубину звездного неба. "Я скажу им об этом", - решил Ио-
шуа, и ему стало весело.
От окраинного домика отделилась женская фигура с кувшином. Она приб-
лижалась медленно, едва переставляя ноги. Сандалии утопали в пыли, на-
кидка вот-вот могла упасть с головы, а женщина ничего не замечала, пону-
рив голову от забот, которые и за порогом дома не оставляли ее. Край ее
одежды задел пыльную траву на обочине, взметнув мутное облачко.
У самого колодца она наконец заметила Иошуа, испуганно вздрогнула и
растерянно замешкалась.
- Не бойся меня, - тихо сказал он.
Пряча в складках покрывала лицо, она неловко пыталась опустить кувшин
в колодец. Потом нетерпеливо дергала веревку, проверяя тяжесть кувшина.
Наконец она вытащила кувшин и вздохнула сдержанно.
- Позволишь ли напиться мне? - спросил он.
Женщина испуганно замерла, ее глаза метнулись в сторону, она молчала,
потом едва слышно сказала:
-Что скажут твои соплеменники. Они осудят тебя.
- Если бы я боялся пить воду, я бы от жажды умер и не родился бы.
Она молчала, не зная, как поступить.
- Что же ты медлишь?
- Боюсь повредить тебе, ты ведь иудей.
- Утоляющий жажду не может причинить зло.
Женщина подала кувшин. Иошуа взял и разглядел ее подведенные брови,
румянец на щеках и яркие сочные губы.
- Сейчас я вволю напьюсь, а потом моя жажда во сто крат усилится, и
где я найду такую утешительницу.
Она смутилась и рукой попыталась закрыть лицо накидкой.
- Ты не поняла меня. - Иошуа наконец прильнул губами к краю кувшина и
сделал несколько глотков. - Тело, как земля, плеснул воды - комки раз-
мякли, готовы принять зерно, родить жизнь. Припекло солнце, налетел су-
хой ветер - и земля окаменела, покрылась трещинами, все умрет, если сно-
ва не плеснуть воды... Над телом, как и над землей, надо усердно гнуть
спину от зари до зари. - Иошуа улыбнулся. - А неблагодарное тело, отжив
свое, как дряхлое дерево, рухнет оземь и истлеет. Вот тебе и благодар-
ность... Как любовник, который щедр на посулы, пока женщина дарит ему
ласки, а стоит ей удалиться, и он заглядывается на других.
Женщина нахмурилась и обидчиво поджала губы:
- Мне пора, меня ждут, - она потянулась за кувшином.
- Позови своего мужа, и я дам вам воды, от которой вовек не будет
жажды.
Она отпрянула, ее глаза удивленно расширились.
-У меня нет мужа, - проговорила она с горечью в голосе.
- И не было, - наконец догадался он. - А были паскудники, которые му-
чили тебя и бросали, как надоевшую одежду.
- Как ты узнал?
- Я уже все о тебе знаю, потому что Отец наш, который ведает о нас
все - и доброе, и постыдное, и мелкое, он открыл мне истину, и теперь я
вижу и знаю тебя, как самого себя, и напиток, который я даю, открывает в
каждом источник добра и вечной жизни.
- Про такого я слышала, - проговорила женщина. - Говорили, что придет
он и откроет все.
- Это и есть я. - Иошуа улыбнулся.
Женщина замерла, потом встрепенулась и, забыв кувшин, побежала к до-
мам. Достигнув улицы, она закричала:
- Он пришел. Обо мне все знает и обещал мне вечную жизнь!..
В проулок стали выглядывать жители, кое-кто вышел за порог.
"Наивная, - подумал Иошуа, - да и я хорош. Решит еще, что слов моих
достаточно, чтобы утешить обиду, прогнать болезнь. Не надо тяжкого тру-
да, не будет страха. Может, над душой еще больше, чем над землей или те-
лом, придется трудиться - и день, и ночь. Там где вера, там и сомнения,
а придет пророк, так за ним еще - толпа лжепророков. И не дети мы у Отца
нашего, а пастыри, что с первым блеском зари - котомку тощую на плечи и
вслед за стадом - туда, где пыль, жажда, дневной зной... А вослед -
проклятия, вместо ласки, да камни".
Иошуа покосился на кувшин в руках, наклонил его и плеснул холодной
воды на припухший палец на ноге. Боль разом притихла.
***
Ничего Елисей не знал. Ни до, ни после. Намеки только, обмолвки.
Прошлой весной, ранней, когда вечерний мороз безжалостно сдавливает хо-
лодом расшумевшуюся за день капель, Елисей позвонил Жукову по телефону,
удивляясь, что долго не слышал его звонков. Тут и сказали, предвари-
тельно спросив фамилию да кто такой.
Елисей вспомнил, как в конце мая, ярким ранним вечером он возвращался
с дачи. Стояли чудные солнечные дни с жарой в полдень, с вечерней прох-
ладой, с зеленью везде и во всем: в сочной траве, с изумрудными мазками
в голубом небе, даже пыль, замешанная на невидимой цветочной пыльце, от-
давала зеленью.
Миновав пристанционные тропинки, он вышел на тихую улочку, в конце
которой уже виден был дом. И тут под ногами в пыли он заметил щуплое
птичье тельце. Это был черный стриж. Живой он, наверное, был
угольно-черный, сверкающий бусинками глаз, подвижный, резвый, как ма-
ленький черный челнок. А сейчас крылья птицы безвольно упали в пыль, и
весь он был безжизненно-серый. Где-то Елисей читал, что черные стрижи
никогда не садятся: ни на землю, ни на ветки. Их лапки к этому не прис-
пособлены, а если упадут, то не смогут взлететь. Даже ночь они проводят
не в гнезде, а на большой высоте, над облаками, в вечно текущих в глуби-
не неба воздушных реках.
Мертвое тельце стрижа напомнило тогда о Жукове, его неожиданной смер-
ти. Он тоже, как черный стриж, был плохо приспособлен для хождения по
земле. Может, многие его сумасбродные идеи и рождались от желания отор-
ваться от земли, вырваться повыше, где нет отравленной моторами духоты,
толчеи, озлобления, а лишь стремительный напор чистого воздуха, похожего
на некую вечную незримую плоть, дающую телу силу, взрывную энергию, ра-
дость.
Однажды ошарашил Елисея такой идеей.
- Хочешь знаменитым художником тебя сделаю? Я знаю все, как сделать.
Елисей запнулся, не зная, что ответить. Прогуливались они в небольшом
парке, минутах в десяти ходьбы от станции, где Елисей наткнулся на мерт-
вого стрижа.
- Все дело в рекламе, - уверенно проговорил Жуков.
Его глаза светились энергией открытия. Волосы, как обычно, размета-
лись по горячему лбу, губы подрагивали от смеха.
- Понимаешь, раскусил я, - заторопился Жуков выкладывать свое озаре-
ние. - Есть несколько человек - знаю, как на них выйти, - их слушают, их
оценка решает все. Они скажут: стоящее, - и все согласятся. А если заре-
жут кого, то - труп. Недавно на выставке говорил с одним.
Елисей представил, как Жуков напал на какую-то полузнаменитость с
цветастым шейным платком, с гадливым отвращением на гладко выбритом пух-
лом лице. К тому еще - плешь на затылке, старательно прикрываемая редки-
ми волосенками. Наверное, в ослеплении не замечая попыток собеседника
улизнуть, Жуков разгорячено толковал что-нибудь. Елисею эти барски-на-
чальственные рожи давно уже надоели.
- Знаешь, договорились встретиться в пятницу, - уверенно сказал Жу-
ков, - вечером на выставке.
- Вряд ли, - заметил Елисей и решил мягко отговорить Лешу, понимая,
что Жукова просто обманули, - или забудет, или дела помешают.
- Брось ты! Я пойду, о тебе могу сказать.
- Спасибо. Ты не знаешь этих людей.
- Отличный мужик, - ничего не слыша, торопился он. - Мы с ним в буфе-
те по стакану опрокинули. Я понял систему, - он хитро засмеялся. - Когда
нечего сказать, о чем мелят? О погоде. А критики, чтоб за умных сойти, о
чем плетут? Такой-то эдак сказал, был в восторге, - Жуков пискляво пе-
редразнивал воображаемых критиков. - А слышали? - прошептал Жуков, тара-
ща глаза. - Наш-то, уважаемый, обругал картину такого-то. А к его мнению
прислушиваются наверху. - Жуков снова рассмеялся, но почему-то со зло-
радством. - А знаешь, что их гложет? Прямо до печенок проедает... Ха!
Сколько и как поиметь с этого, кого рекламируют. Не обманет ли, не пош-
лет ли потом подальше. - Лицо Жукова вдохновенно озарилось. - Там насту-
пает момент такой... Если, к примеру, дожди идут, каждый день до одури,
до рвоты. Все только о нем. Не хочешь, а скажешь: опять проклятый! Так и
вчерашний побирушка, безвестный холстомаратель, рифмоплет хреновый, юмо-
рист задрипанный. Который вчера еще за чекушку размажется перед тобой.
Вдруг взрывается этаким фонтаном, все, чертыхаясь только о нем... Назад
его в безвестность не запихнешь! К нему теперь все бегут с вопросиками:
а есть ли смысл в жизни, что такое счастье, а кто вам нравится? - лицо
Жукова непрерывно менялось, он наслаждался собственноручно созданной
картиной. - Еще вчера униженно называл "учителем", "мэтром", облизывал
со всех сторон, если не осадить. А сегодня! - Леша величественно надул-
ся. - К нему не поступись! Он сам этого мэтра в грязь стопчет, дерьмом
обделает... Тут эта свора грызть его бросается, кусает, воет от злобы. И
ясно им: еще больше раздувают знаменитость... а злобу сдержать не могут.
- И ты хочешь с ними договориться? - удивился Елисей, конечно, не
открытию, которое ни для кого не секрет, а наивной надежде Леши извлечь
пользу из таких людей.
- А вдруг! Надо, Елисей, - заговорил он горячо. - Надо говорить, кри-
чать, толкаться - и услышат.
Он запнулся, возбуждение на его лице разгладилось, испарилось.
- Был у меня случай в детстве, - Леша судорожно сглотнул спазм в гор-
ле. - И сейчас, как вспомню, страшно. В Монголии с родителями был. Они в
командировке, а я совсем шкет, пять лет. На задворках поселка провалился
в засохший колодец. Орал я... несколько часов. Уж не знаю, сколько раз я
умер. Неба клочок, пыль, грязь, трупики сухие: мыши или какие-то сусли-
ки. Ужас, представляешь? Я уж обессилел, неба клочок темнеет, звездочка
появилась. Я как заору, откуда силы взял, с минуту верещал, с жизнью
прощался. И тут рожа такая круглая, косматая. Монголка меня нашла, глаза
раскосые, морщинистая, темная. А для меня, как Бог явился. Богиня. Выта-
щила, я ее всю слезами залил. - Леша задышал свободней, полной грудью. -
Надо кричать, и погромче, - добавил он весело.
- Это Всевышний послал ту монголку, - сказал Елисей. - Чтобы ты вы-
рос, детей развел, толковое что-то сделал, а не плясал перед этой па-
далью. Мне так один знакомый объяснял, - вспомнил Елисей Фердинанда. -
Его тоже в детстве из могилы вытащили. Не для того, чтобы кричать. Он
сказал: Всевышний посылает нас для мучений, через нас страдание познает.
- Ну, для этого меня надо было обратно в тот колодец кинуть. Вот
уж... не знаю, как сказать, такое пережил. - Он покрутил пальцами. - У
меня и с головой не все было в порядке.
Позднее разговор этот стерся. Елисей не спрашивал о последствиях, а
сам Жуков молчал. Да и затей других было достаточно. Когда-то Леша и же-
нить пытался Елисея. К тому времени у Жукова был богатый семейный опыт.
Знал Елисей, что от первой жены у него была дочка, видел мельком вторую
жену, еще совсем молодую, почти девчонку, и их мальчишку-малыша.
Несколько раз с плутоватой улыбкой он говорил Елисею, что есть у него
на работе "замечательная дивчина", что, мол, давай, познакомлю, просто
так, а вдруг. Елисей скептически всегда относился к таким затеям друзей
и заботливых родственников, зная, что скорее небо обрушится, чем совпа-
дут в один день и час два человека, две непонятные, смутные вселенные,
которые незатейливо обозначаются женщиной и мужчиной . Но однажды он ус-
тупил настойчивости Жукова. Про себя подумал, что, чем выдерживать его
приступы, лучше раз согласиться, встретиться. И на этом все закончится,
все моментально решится, иллюзии испарятся.
Эту встречу Леша захотел обставить по особенному, сказал, что махнем
за город, мол, он знает чудные места. Поездка пришлась на конец июня,
