Согласно полученной информации, Тарасюк избрал сокращенную форму
обряда. Он продал коллекцию (все одно не вывезти) и поехал в Ригу. И в
Риге знакомый Федоровского, связанный с еврейской общиной, устроил ему, за
пять тысяч рублей по принятой таксе, свидетельство о рождении его матери,
каковая появилась от религиозного брака ее родителей-евреев, о чем и были
сделаны соответствующие записи.
С этим свидетельством он пошел в Ленинграде в свой районный
паспортный стол и написал заявление, что хочет поменять национальность с
белоруса на еврея. Там не сильно удивились - он был такой не первый. Но
стали мурыжить, откладывая с недели на неделю.
Тарасюк пошел выпить кофе в Сайгон и встретил там рыжего
Федоровского. Тот хмыкнул, что это ерунда, надо дать двести рублей, и
через неделю вручат новый паспорт. Тарасюк сказал, что продал еще не всю
коллекцию, хватит еще замочить всех начальников паспортных столов; картин
вот, к сожалению, нет, но если Федоровский захочет коллекционировать
оружие... не умеет он давать взятки!
И бескорыстный Федоровский, плававший в питерской жизни вдоль и
поперек, сунул бабки куда надо, и Тарасюк стал евреем.
Ну, еще годик его помурыжили. Гоняли за справками и допытывались,
почему он всю жизнь скрывал в анкетах национальность матери и наличие
родственника-брата за рубежом. Он резонно отвечал, что это могло помешать
карьере, а про брата, вот письмо, и сам не знал. И через год благополучно
улетел, в четверг венским рейсом, как принято.
Из всех ученых коллег и любящих учеников его провожали только
печальная теща и радостный Федоровский - он всех провожал и на все плевал.
Улетал он с тем же древним футбольным чемоданчиком, где были: чистая
сорочка, неоконченная рукопись, бутылка коньяка, книга В. Бейдера
"Средневековое холодное оружие", и крошечный никелированный дамский
браунинг N_8 с перламутровыми щечками.
Немец встречал его прямо в венском аэропорту, где Тарасюк
незамедлительно распил с ним коньяк и подарил на память пистолетик -
точную копию того, когдатошнего... Как он протащил его через таможню -
одному Богу ведомо.
ОТ АВТОРА
Я никогда не вернусь в Ленинград.
Его больше не существует.
Такого города нет на карте.
Истаивает, растворяется серый вековой морок, и грязь стекает на стены
дворцов и листы истеричных газет. В этом тумане мы угадывали определить
пространство своей жизни, просчитывали и верили, торили путь и разбивали
морды о граниты; и были, конечно, счастливы, как были счастливы в свой
срок все живущие. Мы жили в особом измерении, скривленном пространстве:
видели много необычного и смешного. Жили вязко и жаждали странного: вот
кто куда и поперли - а кого и выдавили - дергать перья из синей птицы.
А хорошее было слово: над синью гранитных вод, над зеленью в чугунных
узорах - золотой чеканный шпиль: Ленинград. Город-призрак, город-миф - он
еще владеет нашей памятью и переживает ее. Сколько пито и пето с его
героями, сколько грехов не смыто с рук, сколько текучих предательств и
подвигов не занесено ни в какие досье, сколько утерянных сокровищ бытия
отсеяно золотыми крупицами.
Время, беспечный старатель, тасует карточную колоду географии. Нас
проиграли в очко уголовники в бараке.
Пробил конец эпохи, треснула и сгинула держава, и колючая проволока
границ выступила из разломов. Мучительно разлепляя веки от сна, мы
проснулись эмигрантами.
Это эмигрантская книга, написанная немолодым уже человеком.
Город моей юности, моей любви и надежд - канул, исчезая в Истории.
Заменены имена на картах и вывесках, блестящие автомобили прут по
разоренным улицам Санкт-Петербурга, и новые поколения похвально куют
богатство и карьеру за пестрыми витринами - канают по Невскому.
МУКИ ТВОРЧЕСТВА
Я - женщина.
Это утверждение может дать повод поупражняться в остроумии моим
знакомым, достоверно знающим, что я не женщина. А, наоборот, мужчина. Но я
выше этого. Я пишу рассказ о женщине. От имени женщины. Значит, сейчас я -
женщина. Бесспорно. Таков закон искусства.
Итак, я женщина, и у меня есть все, чем положено обладать женщине. И
я знаю, что чувствует женщина - могу себе это представить. Неплохо
представляю. Уже чувствую себя почти женщиной... нет, еще не вполне.
И тогда я устраиваю генеральную стирку, и сушку, и глажку, и уборку,
и мою полы, и готовлю обед, и все это одновременно и в темпе, и бросаю
курить, и скачу под душ, и взбиваю поредевшие волосики в прическу и
спрыскиваю ее креплаком, и смотрю на часы, хватаю хозяйственную сумку и
бегу в булочную.
И взяв хлеб, ватрушку, чай, песок, халву, масло, бублики и батончики,
обнаруживаю, что кошелек остался дома. И возвращаюсь, и перед дверью
обнаруживаю, что ключ-то внутри...
И я отправляюсь на поиски слесаря, и его нет дома, будьте уверены. А
на улице минус двадцать, и через капроны здорово дерет.
Я звоню другу и, объяснив ситуацию, прошу ночлега. Он, свой парень,
зовет безоговорочно.
Друг встречает меня: свечи в полумраке, вино и музыка. И начинает
лапать, и я чувствую, что влипла. На дворе мороз, не погуляешь, но друг
ужасно настойчив, и в конце концов я вынуждена уйти.
Слушайте, рассказ - это все ерунда, уже первый час, я продрогла, и
если утром слесарь не откроет дверь, чтоб я могла сесть за машинку и
начать: "Я - мужчина", то как быть...
СЕСТРАМ ПО СЕРЬГАМ
Енералов принес главному редактору условленную повесть. После ухода
автора главный устало снял улыбку: Енералов имел имя, имел репутацию, имел
вес, из чего следует, что он много что имел, а в частности шестьдесят
процентов аванса по договору.
На редколлегии все посмотрели друг на друга, и курящие закурили, а
некурящие достали валидол.
И стали редактировать. Завотделом прозы ознакомился с первым абзацем
и передал рукопись редактору. У него было особое мнение о Енералове.
Редактор не ознакомился с первым абзацем и передал рукопись практиканту. У
него было еще более особое мнение о Енералове. Практикант прочитал и тоже
составил мнение о о Енералове, кое и высказал вслух в непосредственной
форме, за что ему прибавили рецензий на десять рублей.
Практикант хотел стать писателем: он переписал все по-своему.
Редактор был начинающим писателем: он вычеркнул все "что" и "чтобы" и
убрал две главы, а также одного героя, чтобы прояснить психологическую
линию.
Завпрозой был молодым писателем; он снял концовку, а завязку поместил
после кульминации с целью усилить последнюю.
Ответсекр был профессиональным писателем: он заменил название, усилил
звучание и поправил направление.
Машинистка не любила писателей (кроме одного, славного...); она
авторизировала, чтобы не скучать, и сократила, потому что все равно было
скучно.
А главный редактор был главный редактор; он любил свой журнал и знал
хорошо, что любви без жертв не бывает. Он вздохнул и понаводил глянец,
хотя знал хорошо, что на валенок глянец не наводится.
На редколлегии все не смотрели друг на друга, и некурящие закурили, а
курящие достали валидол.
Вычитывая гранки, Енералов сказал, что это единственная редакция, где
умеют прилично работать с рукописью. Когда вышел номер, он появился в
новой дубленке и сделал главному приглашение в ресторан. А прочим
преподнес по журналу с трогательным посвящением от автора. Машинистке
подарил шоколадку. А практиканту ничего не подарил. У того уже практика
кончилась.
ЗАНУДА
Он увидел ее и погиб.
А может быть - он увидел ее и она погибла, как взглянуть.
Он пригласил ее на танец. В следующих танцах она ему отказала,
намекнув, что он плохо танцует.
Он окончил школу современных, а заодно и бальных танцев.
От прогулки с ним она отказалась, дав понять, как должен одеваться
настоящий мужчина.
Он перевернул подшивки журналов мод, записался на показы в Дом
Моделей и познакомился с четырьмя продавцами комиссионных магазинов.
На прогулке она представила его молодому человеку, и молодой человек
поговорил с ним в сторонке.
Он позанимался в секции бокса и поговорил с молодым человеком.
После кафе подошла компания молодого человека и поговорила с ним в
сторонке.
Он отслужил в воздушно-десантных и поговорил с компанией.
У нее появился жених - эрудит.
Он выучил четыре тома "В мире мудрых мыслей", и эрудит перестал
являться таковым.
У нее появился жених - писатель.
Он написал и напечатал два романа, а писатель превратился в критика,
довольно злого.
В ответ на жениха с машиной он выиграл по лотерее "Жигули", а на
жениха прыгуна в воду - прыгнул с вышки, поставив еще два табурета.
Она похудела и стала печальной.
Она захотела тигренка.
Он поехал в Приморье, стал звероловом и привез.
Ее жалели.
Она призналась, что могла бы полюбить такого человека, будь он только
обязательно повыше ростом.
Он общался с одним профессором-хирургом от "Мира мудрых мыслей" до
спецприемов самообороны и обратно, пока тот не удлинил ему ноги на десять
сантиметров.
Увидев, она заплакала. И он тоже.
Они поженились.
...Через год, в мятом костюме, по обыкновению заполночь вернувшись от
приятелей, он стал каяться.
- Я негодяй, - терзался он. - Я совершенно перестал уделять тебе
внимание. Зачем только ты за меня вышла...
Цветущая жена мирно слушала радио, читала журнал, грызла яблоко,
вязала шарф, а ногой гладила кошку, заменившую сданного в зоопарк
тигренка.
- Должна же я была подумать и о себе, чтоб остаться наконец в покое,
- кротко возразила она.
НИЧЕГО СМЕШНОГО
А над чем смеяться? Плакать надо! Чувство юмора - это шестое чувство,
когда остальных пяти нету. Посмотрите по сторонам: есть чувства - плачь,
лишился чувств - смейся. Хуже не будет. Лучше тоже. Так сиди тихо!
Нет - смеются: не жизнь, а горе одно. Плачут: не жизнь, а смех один.
Кругом недоразумение - и всеобщее веселье.
Родился по недоразумению: не знал ведь, куда попаду. Умер по
недоразумению: решил вовремя придти на работу. Задавили в транспорте.
Больше не приду, не волнуйтесь. Не тратьте на меня ваше чувство юмора, его
ведь отпущено каждому ровно на жизнь. Никто еще не смеялся на собственных
похоронах. Правда, не плакал тоже. А над чем плакать? Слава богу,
отмучился.
А это длинное недоразумение между роддомом и кладбищем? Детский сад -
недоразумение: нет мест. Кладбище - недоразумение: у них там что, план по
покойникам? Места сколько угодно, так ведь скоро хоронить некого будет:
расти негде.
Я не имею в виду рост над собой: тут пожалуйста. Как высунешься, так
тебя мигом и всунут. Куда? Туда. Граждане, кто там? Я тоже.
Только подошла очередь в детский сад - пора в школу. Чего я там не
видел, я хочу в разбойники. Отвечают: сейчас все разбойники с высшим
образованием. Тогда почему имени Стеньки Разина не Академия наук, а
пивзавод?
Если школа растит разбойников - надо ее закрыть. Если школа борется с
разбойниками - то что делает милиция? Плачет. Вместе со школой. А смеются
разбойники. Над ними? Нет - над нами.
Я не могу смеяться, когда другие плачут. Отвечают: так будешь
плакать, когда другие смеются. А третьего пути нет? Есть: с музыкой и
цветами.
Я в него не верю: кругом неразбериха, похоронят вместо меня
