начальства, подпускал мальчика подойти, и брал часы рассмотреть. Мальчик,
качаясь от слабости, на миг прислонялся к нему и через карман ватника
стрелял в упор из маленького дамского браунинга.
Приглушенный одеждой хлопок был почти неслышен. Пистолетик был
маломощной игрушкой. Крохотную никелированную пульку требовалось загнать
точно в центр солнечного сплетения. Поднимать руку до сердца - долго и
мешкотно, немец мог успеть среагировать.
Часовой оседал, убитый наповал. Надо было придержать его каску и
автомат, чтоб не брякнул металл при падении.
И этот десятилетний (через год войны - уже одиннадцатилетний) мальчик
снял таким образом _д_в_а_д_ц_а_т_ь_ в_о_с_е_м_ь_ часовых. Не у всякого
орденоносца-снайпера на передовой был такой счет.
Лишь раз рука его дрогнула. Немец был немолодой, очкастый, из тыловых
охранных частей. Не снимая правой руки с ремня карабина за плечом, левой
он отвел часы и вытащил из кармана шинели завернутый в вощаную бумажку
кусок шоколада. На левой руке не было мизинца. Мальчик невольно задержал
взгляд на этой беспалой руке с шоколадом, и выстрел, кажется, пришелся не
совсем точно. Глаза немца, вместо того, чтобы сделаться неживыми,
закрылись, он сложился и упал. Но лежал без движения, а партизаны из
укрытия уже подбегали беззвучно, и сознаться в своем сомнении,
п_р_а_в_и_т_ь_ контрольным выстрелом мальчишке было стыдно, мешало
бойцовское самолюбие профессионала: нечистая работа.
В сорок четвертом - Десять Сталинских Ударов! - Советская Армия
освободила Белоруссию; при расформировании отряда командир представил его
к ордену Красного Знамени. Но наверху сочли, что это - жирно пацану будет,
и ограничились медалью "За Боевые Заслуги".
С этой медалью он пришел в детский дом, чтобы после трехлетнего
перерыва пойти в школу, в третий класс.
3. КУРСАНТ
Он навсегда привык чувствовать себя совершенно раскованно в любой
аудитории - равный среди первых, партизан, а не тыловая крыса. Учиться
хуже кого бы то ни было не позволяла гордость, детский мозг наверстывал
упущенное: после семилетки он окончил десять классов.
Военрук же в нем просто души не чаял и прочил в отличники военного
училища: прямая дорога!
Он ступил на прямую дорогу - пробыл в военном училище неделю, нюхнул
казармы, побегал в кирзачах на зарядку, собрал свой чемоданчик и известил
начальство, что эта бодяга - не для него. Воевать - это да, с радостью,
пострелять - всегда пожалуйста. А уставы пусть зубрят и строем в сортир
маршируют те, кто пороха не нюхал. Ему не нравится.
- А что тебе нравится? - спросил бравый полковник, с сожалением
листая его личное дело.
- Стрелять, - откровенно сказал Тарасюк.
- В кого же ты нацелился сейчас, в мирное время, стрелять?
- Ну... нашлось бы. Мне вообще оружие нравится.
- Так может, тебе надо учиться на инженера и идти работать на
оружейный завод? Так, что ли?
- Оно мне нравится не в смысле быть оружейным мастером... еще не
хватало! я бойцом был, а не ремонтником. Вообще нравится... дело с ним
иметь.
- И как же ты хочешь иметь с ним дело?
- Вы стрелять умеете?
Задетый фронтовик-полковник повел зарвавшегося молокососа в тир,
довольный случаю. И там из своего вальтера в генеральском хромированном
исполнении (трофейные пистолеты у офицеров еще не изъяли) исправно выбил
29.
- Хорошие у немцев машинки, - заметил воспитуемый курсант. - Но для
дела я предпочитал чешскую "Шкоду" - в руке удобнее, и скорость у него
выше: через пряжку ремня навылет бил! Пуля стекло проходит - даже трещинок
нет, ровная такая дырочка. - Он принял поданный рукоятью вперед, по
правилам хорошего тона, вальтер, и оставшиеся в обойме пять пуль посадит
одна в другую.
- Ну ты бля ничо, - сказал полковник.
- У американского кольта-32 скорость самая высокая, - продолжал
Тарасюк. - Что входное отверстие, что выходное. Через бумагу стреляешь -
лист не шелохнется, кружочек как вырезан. Хотя король точности и боя,
конечно, маузер, но стволина такая, и магазин, - громоздок слишком.
- Подкованный курсант, - признал полковник. - Все, или еще что имеешь
доложить?
Поощренный Тарасюк вольно расстегнул воротничок гимнастерки.
- Вот это, к примеру, не нож, - охотно вел он лекцию, ткнув пальцем в
штык-нож, болтающийся на поясе сержанта-дежурного.
- Разрешите обратиться, товарищ полковник? - сказал сержант. - Дайте
мне молодого для уборки помещения - к подъему верну как шелкового!
умный...
- Сталь у штыка отпущенная, мягкая - чтоб в теле не сломался; поэтому
лезвие жала не держит, резать им невозможно, - убыстрил речь Тарасюк. -
Рукоятка неудобная и в руке скользкая, а в работе кровь попадет - будто
вообще как намыленная. И не уравновешен нисколько, кидать его вообще без
толку.
- В советники Генштаба аттестовать тебя не уполномочен, - сказал
полковник. - Ты б им, конечно, объяснил, каким должен быть нож.
- Чего объяснять - такой, как у финнов. Клинок треугольного сечения,
закаленный, согнется - не сломается: закал только поверху, а внутри
мягкое. Ручка деревянная, с насечкой - легкая, и в полете как
стабилизатор. Лезвие - шесть пальцев, а больше никому и не надо.
- А штык? - презрительно опустился до вопроса сержант.
- Штык старый был хорошо - четырехгранник: входит легко, в теле не
ломается, рана от него не закрывается, и доставать в фехтовании длинным
легче.
- Тебя прям в университет надо, - съязвил сержант.
- А что, есть такой университет, где по оружию учат? - простодушно
спросил Тарасюк.
Мысль о возможности отсутствия такого университета полковника
возмутила.
- Главное в государстве - что? - наставительно сказал он: - армия!
Главное для военного - что? - оружие. Как же в нашей стране может не быть
такого университета?!
4. АБИТУРИЕНТ
И первого сентября 1952 года Тарасюк приехал на исторический
факультет Ленинградского университета.
В руке у него был тот же маленький "футбольный" чемоданчик. В
чемоданчике лежали: чистая рубашка, бутылка коньяка, медаль "За Боевые
Заслуги", парабеллум и книга В.Бейдера "Средневековое холодное оружие".
Полный джентльменский набор.
Он проследовал в деканат, где задал сакраментальный вопрос:
- Это правда, что у вас по оружию учат?
- В университете многому учат, - с туманным достоинством ответили
ему. - Но приемные экзамены давно окончены.
- А может, мне к вам еще не надо поступать, - успокоил посетитель. -
Так учат? Или нет?
- А вас что, собственно, интересует?
- Меня, собственно, оружие, - терпеливо повторил он.
- И какое же именно оружие? - вежливо поинтересовался замдекана по
студентам.
- Именно - всякое. Огнестрельное, холодное... легкое, тяжелое,
осадное, современное, средневековое, античное тоже, в общем.
- М-угу. Так современное, или античное? Есть, знаете, разница...
особенно в применении. У вас, позвольте полюбопытствовать, чисто научный
интерес к оружию, или есть и иной? - с корректностью петербургского
интеллигента уточнил замдекана.
- Научно-практический, - сказал Тарасюк. - А разницы иногда никакой
нет. Фракийский меч начала нашей эра, скажем, ничем не отличается от
артиллерийского тесака восемнадцатого века. А средневековый рыцарский
кинжал для панцирных поединков - от современного испанского стилета.
- М-угу, - невозмутимо сказал замдекана. - У нас при кафедре
медиевистики действительно есть семинар истории холодного оружия.
Приходите через год, первого августа, и сдавайте экзамены.
- А зачем тянуть, - возразил посетитель. Он раскрыл свой чемоданчик и
предъявил аттестат за десятилетку, выписку с оценками приемных экзаменов в
училище и справку об участии в партизанском движении. Сверху положил
медаль, а сбоку поставил бутылку коньяка.
- М-угу, - развеселился замдекана. - Как это поется? - "собирались в
поход партизаны"... У вас там автомата нет с собой?
- Только парабеллум, - сказал Тарасюк.
С этими документами он был без звука зачислен на первый курс, вселен
в Шестое общежитие на Мытнинской набережной и обеспечен стипендией.
5. СТУДЕНТ
Семинары начинаются на третьем курсе. Первокурсник Тарасюк пришел на
первое же занятие вольнослушателем. На втором занятии он сделал научное
открытие. Акинак - меч древних скифов - был не колющим оружием, как
утверждала дотоле историческая наука, но рубяще-колющим.
Прежняя точка зрения основывалась на античной росписи по вазе, где
один скиф собирается заколоть акинаком другого. Из чего явствует, что
историческая наука и относительно древних времен не всегда затрудняет себя
поиском весомых аргументов.
- Это какой же идиот сказал, что он только колющий? - с презрением
бывалого партизана вопросил Тарасюк.
Руководитель семинара, интеллигентная дама из университетской
профессуры, была шокирована.
- Э-э... - прерывистым тенорком сказала она. - Если мы посмотрим на
рисунок, то совершенно ясно видно...
- Что видно? Колоть можно и шашкой! Эдак вы и ложку, которой вас
щелкнут по лбу, объявите тупым холодным оружием ударного действия, -
прервала непочтительный слушатель.
- На археологических находках нет следов каких-либо режущих кромок, -
защищалась дама.
- Две тысячи лет в земле? ржа, ржа съела!! Это ж какое качество
стали, что за две тыщи лет в земле вообще порошком не рассыпалась! Она
ведь и острие тоже съела... так может он вообще бы безопасный?
- Есть труды специалистов...
- Ваши специалисты хоть барана когда-нибудь резали сами?
- А вы, простите?
- Я всех резал. Так скажите: какой дурак будет таскать полуметровый
клинок в ладонь шириной, и не заточит лезвие, чтобы рубить и резать?
Ленивый, или мозги отсохли? Так это не боец! А акинак не короче римского
меча. А чтобы только колоть, придумали узкую легкую рапиру.
Из чего видно, что со всем пылом молодости и превосходством боевого
опыта Тарасюк вгрызся в учебники. И результаты, так или иначе, но
впечатлили окружающих.
- Если вы хотите посещать наш семинар...
- Да я для этого училище бросил!
- Возможно и зря. Так вот: когда вы сами станете профессором...
- А сколько для этого нужно лет? - перебил Тарасюк.
- Три года аспирантуры - если вы окончите университет, в чем я не
уверена, и если поступите в аспирантуру, в чем я уверена еще менее...
- Не сомневайтесь, - заверил он. - А дальше?
- А дальше - докторская диссертация иногда отнимает и десять, и
больше лет работы. И ее еще надо защитить!..
- От кого?
- От оппонентов.
- Не страшнее немцев. А это кто?
...Акинак стал его первой работой в Студенческом научном обществе.
При этом "интеллектуалом" он не был, и никогда им не стал; правда, и не
пытался себя за такового выдавать. Уровень его эстетических притязаний был
примерно таков: когда в компании, скажем, обсуждался новый фильм, Тарасюк
выносил оценку специалиста:
- Чушь свинячья. По нему садят с десятка стволов, он речку переплыл -
а! о! спасен! - ха! да я его за четыреста метров из винта чиркну - только
так!
Его любовь к оружие не удовлетворялась теорией - он стрелял. Стрелял
в университетском тире из малокалиберной винтовки, малокалиберного
пистолета и спортивного револьвера - больше, к сожалению, ничего не было.
И когда вместо десятки клал девятку, у него портилось настроение.
