вышиванием, по собственному вкусу и умению, большого шелкового покрова
на гроб Ательстана или выбирали из расставленных перед ними корзин цветы
и плели венки. Девицы держали себя скромно, как полагалось на похоронах,
но нельзя было сказать, что они горевали. Иные украдкой перешептывались
или улыбались, что всякий раз вызывало нарекания со стороны пожилых дам.
Можно было заметить, что некоторые из девиц гораздо больше думали о том,
идет ли к ним траурный наряд, чем о печальной церемонии. Нужно соз-
наться, что появление двух незнакомых рыцарей еще более усилило это
настроение: девушки стали оглядываться, шептаться и подталкивать друг
друга. Одна Ровена, слишком гордая, чтобы быть тщеславной, поклонилась
своему избавителю с любезной грацией. Она была серьезна, но не печальна,
и нельзя было решить, чем был вызван ее озабоченный вид - отсутствием
известий о судьбе Айвенго или же кончиной ее родственника.
Седрик, как мы уже не раз имели случай заметить, не отличался особой
проницательностью, и уныние его питомицы казалось ему столь глубоким и
естественным, что он счел приличным объяснить его гостям, шепнув им на
ухо: "Она была нареченной невестой благородного Ательстана". Вряд ли это
сообщение могло побудить Уилфреда особенно грустить о кончине ко-
нингсбургского тана и сочувствовать тем, кто его оплакивал.
Обойдя с гостями все покои замка, где происходили погребальные тор-
жества, Седрик провел их в небольшую комнату, предназначенную, по его
словам, для почетных гостей, которые были не так близко знакомы с покой-
ным, а потому, быть может, не желали проводить все время с теми, для ко-
го эта скорбь была особенно чувствительна. Сказав, что им немедленно бу-
дет доставлено все, что они пожелают, он уже собрался уходить, но Черный
Рыцарь удержал его за руку.
- Позвольте вам напомнить, благородный тан, - сказал он, - что когда
мы с вами в последний раз расставались, вы обещали за те услуги, которые
мне удалось оказать вам, сделать мне подарок.
- Все, что угодно, благородный рыцарь, - сказал Седрик, - но в такую
печальную минуту...
- Я и об этом подумал, - прервал его король, - но у меня мало време-
ни. К тому же, мне кажется, что в тот час, когда мы опустим в могилу
благородного Ательстана, было бы желательно похоронить вместе с его ос-
танками некоторые предрассудки и несправедливые суждения...
- Сэр Рыцарь Висячего Замка, - сказал Седрик, покраснев и, в свою
очередь, прерывая гостя, - я надеюсь, что подарок, которого вы просите,
касается только вашей собственной особы. Во все, что относится к чести
моего дома, постороннему человеку не подобает вмешиваться.
- Я и не желаю вмешиваться, - сказал король мягко, - во всяком слу-
чае, до тех пор, пока вы не признаете, что я на это имею некоторое пра-
во. До сих пор вы меня знали под именем Черного Рыцаря Висячего Замка.
Знайте же, что я Ричард Плантагенет.
- Ричард Анжуйский! - воскликнул Седрик, отступив в величайшем изум-
лении.
- Нет, благородный Седрик, я Ричард, король английский. Заветное мое
желание заключается в том, чтобы все сыны Англии жили между собою в мире
и согласии... Что же, почтенный тан, ты и не думаешь преклонить колено
пред твоим государем?
- Перед норманской кровью оно никогда не преклонялось, - сказал Сед-
рик.
- Тогда воздержись от присяги, - сказал король, - пока не убедишься,
что я одинаково покровительствую и норманнам и саксам.
- Государь, - отвечал Седрик, - я всегда отдавал справедливость твоей
храбрости и достоинствам. Знаю также, на чем основаны твои права на ко-
рону: ты потомок Матильды, а она была племянницей Эдгара Атлинга и до-
черью шотландского короля Малькольма. Но Матильда, хоть и королевской
саксонской крови, не была наследницей престола.
- Я не буду спорить с тобой о моих правах, благородный тан, - сказал
Ричард спокойно, - но попрошу тебя оглянуться вокруг и сказать, кого же
ты теперь можешь выставить мне соперником.
- И ты явился сюда только затем, чтобы сказать мне об этом? - сказал
Седрик. - Пришел укорять меня в гибели моего племени, когда еще не засы-
пана могила последнего отпрыска саксонских королей! - При этих словах
лицо его омрачилось гневом. - Это смелый и опрометчивый шаг!
- Нисколько, клянусь святым крестом! - возразил король. - Я поступил
так в полной уверенности, что один храбрый человек может положиться на
другого, ничего не опасаясь.
- Ты хорошо сказал, государь, и я признаю, что ты король Англии и бу-
дешь им впредь, невзирая на мое слабое сопротивление. Не смею прибегнуть
к тому средству, которое могло бы этому помешать, хоть ты и ввел меня в
сильное искушение.
- А теперь вернемся к моей просьбе, - сказал король, - и я ее выскажу
так же прямо и откровенно, как ты отказался признать во мне законного
короля. Итак, на основании данного тобою слова и под страхом обвинения в
вероломстве и клятвопреступлении прошу, чтобы ты простил доброго рыцаря
Уилфреда Айвенго и снова даровал ему свою родительскую любовь. Согла-
сись, что в этом примирении и я лично заинтересован, так как оно касает-
ся счастья моего друга и должно прекратить распри среди моих верных под-
данных.
- Это Уилфред? - спросил Седрик, указывая на сына.
- Отец, отец! - воскликнул Айвенго, бросаясь к его ногам. - Даруй мне
твое прощение!
- Дарую, сын мой, - сказал Седрик, поднимая его с пола. - Потомок
Херварда знает, как держать свое слово, даже если оно дано норманну. Но
ты должен носить одежду наших предков - чтобы не было в моем доме куцых
плащей, пестрых шапок и перьев! Если хочешь быть сыном Седрика, то и
держись как потомок саксонского рода. Ты, я вижу, хочешь что-то сказать,
- продолжал он сурово, - и я заранее знаю, о чем будет речь. Знай, что
леди Ровена два года будет ходить в трауре по своему нареченному. Все
наши саксонские предки отказались бы от нас, если бы мы вздумали гово-
рить о другом союзе, еще не успев опустить в могилу того, с кем она
должна была соединиться, кто и знатностью и родом своим был несравненно
достойнее ее руки, нежели ты. Сам Ательстан сбросил бы с себя гробовые
пелены и призрак его предстал бы перед нами, чтобы воспретить такое ос-
корбление его памяти.
Казалось, будто этими словами Седрик действительно вызвал призрак.
Только он успел их произнести, как дверь распахнулась, и на пороге явил-
ся Ательстан - в длинном саване, бледный, худой, похожий на выходца с
того света.
Его появление произвело на всех потрясающее впечатление. Седрик попя-
тился к стене, прислонился к ней, словно был не в силах держаться на но-
гах, и, широко разинув рот, уставился на своего друга неподвижным взгля-
дом. Айвенго крестился, произнося молитвы, посаксонски, по-латыни и на
нормано-французском наречии. А Ричард вперемежку то читал молитву:
"Benedicite", то ругался по-французски: "Mort de ma vie!" [52]
Между тем в нижнем этаже слышался ужасный шум и раздавались крики:
"Держи их, монахов-предателей! Упрятать их в подземелье! Швырнуть их с
самой высокой башни!"
- Именем божьим заклинаю тебя, - сказал Седрик, обращаясь к тому, ко-
го он принимал за призрак своего умершего друга, - если ты смертный -
говори! Если же ты бесплотный дух - поведай, зачем ты явился к нам и что
я могу сделать для упокоения твоей души? Живой или мертвый, благородный
Ательстан, откройся Седрику!
- Погоди, - отвечал призрак очень спокойно, - дай сперва перевести
дух и отдохнуть немного. Ты спрашиваешь, жив ли я? Вот уж именно чуть
жив - как человек, три дня сидевший на хлебе и воде, - три дня, но они
мне показались тремя веками. Да, отец Седрик, на хлебе и воде! Клянусь
небесами и всеми святыми, иной пищи у меня не было целых трое суток, и
только по воле бога случилось так, что я здесь и могу рассказать об
этом.
- Как же так, благородный Ательстан, - сказал Черный Рыцарь, - я сам
видел, как вы пали от руки бешеного храмовника в Торкилстоне. Я думал,
да и Вамба нам говорил, что вам прорубили череп до самых зубов.
- Вы ошиблись, сэр рыцарь, а Вамба просто соврал, - сказал Ательстан.
- Зубы у меня все целы, и я докажу это сегодня за ужином. Впрочем, за
это нечего благодарить храмовника: просто меч перевернулся в его руке и
удар пришелся плашмя; к тому же я отразил его плицей. Будь у меня на го-
лове стальной шишак, я бы не заметил этого удара и сам так бы хватил Бу-
агильбера, что он бы не сбежал. А тут я упал, правда оглушенный, но нев-
редимый. В этой драке на меня навалились убитые и раненые норманны и ио-
мены, а я так и не пришел в сознание до тех пор, пока не очнулся в гро-
бу, по счастью не заколоченном; гроб стоял перед алтарем в монастырской
церкви святого Эдмунда. Я несколько раз чихал, стонал, наконец пришел в
себя и собрался было встать, как на шум прибежали сильно испуганные по-
номарь с аббатом. Они, конечно, очень удивились, но совсем не обрадова-
лись, когда увидели живым того человека, наследством которого собрались
поживиться. Я попросил у них вина. Вина-то они дали, но, должно быть"
подсыпали в него снотворного, потому что я заснул крепче прежнего и
проспал очень долго. Когда же я проснулся, то оказалось, что руки у меня
связаны, а ноги стянуты так крепко, что до сих пор, как вспомню, щико-
лотки ноют. В помещении было совсем темно, видимо, это была подземная
темница проклятого монастыря, а судя по затхлому, смрадному запаху, ею
пользовались как покойницкой. Я никак не мог сообразить, что же это со
мной происходит, но тут заскрипела дверь и вошли два негодяя монаха. Они
принялись меня уверять, что я попал в чистилище, только я сразу узнал по
голосу и одышке отца настоятеля. Святые угодники! Совсем по-другому за-
говорил, и тон совсем не тот, каким он, бывало, просил меня отрезать ему
еще ломоть говядины! Проклятый пес! Ведь пировал у меня с первого дня
рождества до крещения.
- Погодите, благородный Ательстан, - сказал король, - переведите дух
и рассказывайте спокойней. Будь я проклят! Но ваш рассказ стоит того,
чтобы его послушать как роман.
- Ну, - сказал Ательстан, - клянусь бромхольским крестом, нет ничего
похожего на роман! Краюха ячменного хлеба да кувшин воды - вот все, что
они давали мне, скаредные прохвосты; мой отец и я обогатили их, раньше
их доходов только всего и было, что копченое сало да мерка зерна, кото-
рые они вымогали у рабов и крепостных за свои молитвы, - гнездо гнусных,
неблагодарных гадюк! Ячменный хлеб и вода из канавы такому благодетелю!
Ну, погодите, я их выкурю из гнезда, пусть даже отлучают меня от церкви!
- Именем пресвятой девы, благородный Ательстан, - сказал Седрик, хва-
тая его за руку, - скажи, как же ты избавился от неминуемой опасности?
Смягчились ли их сердца?
- Их сердца смягчились! - воскликнул Ательстан. - Ну нет, скорее ска-
лы растают от солнца. Я бы и до сих пор оставался там, если бы не подня-
лась суматоха из-за моих поминок: они, как рой пчел из улья, прилетели
сюда обжираться, а уж им-то хорошо было известно, как и где я заживо по-
хоронен. Я сам слышал, как они пели погребальные псалмы, но мне и в го-
лову не приходило, что это они пекутся о моей душе, а тем временем морят
голодом мое тело. В конце концов они ушли, а я долго ждал, что мне дадут
чего-нибудь поесть. И не диво: хромой пономарь слишком усердно занялся
собственным угощением, чтобы подумать обо мне. Наконец он явился и едва
сполз по ступеням, так его качало, да и несло же от него вином и прянос-
тями! Должно быть, хорошая еда расположила его к милосердию, потому что
он принес мне кусок пирога и флягу вина. Я поел, выпил и подкрепился. На
мое счастье, пономарь был так пьян, что не мог исправно исполнять обя-
занности тюремщика. Уходя, он повернул ключ, но дверь не захлопнул, так
что она приоткрылась. От света, сытной еды и вина в голове у меня прояс-
