но не позаботился о наружных укреплениях, так как вместо них был постав-
лен простой частокол.
Большой черный флаг, поднятый на вершине главной башни, возвещал о
том, что похоронные торжества все еще продолжаются и тело хозяина дома
еще не предано земле. На этом флаге не было никаких эмблем, указывающих
на происхождение и звание покойного. В то время гербы едва начинали вхо-
дить в употребление среди норманнов, а саксы и вовсе не знали о них. Но
над воротами висел другой флаг - с изображением белой лошади, что служи-
ло указанием на национальность и знатное происхождение умершего, так как
было знаменем Хенгиста и его саксонских воинов.
Вокруг замка царило необычайное оживление. Похоронные торжества соп-
ровождались тогда щедрым угощением не только близких покойного и его
вассалов, но и всех случайных прохожих. На поминках богатого и знатного
Ательстана это хлебосольство развернулось особенно широко.
Поэтому толпы народа непрерывно спускались и поднимались по горе, на
которой стоял замок. Когда же король и его спутники въехали через раст-
воренные настежь ворота во двор замка, глазам их представилась картина,
которая совсем не вязалась с мрачным похоронным обрядом. В одном углу
ограды повара жарили быка и жирных овец, в другом стояли открытые бочки
с пивом, предоставленные в полное распоряжение прохожих. И всюду не-
большие группы людей всякого звания, поедавшие обильное угощение и запи-
вавшие его домашним пивом. Тут толпились и полунагие саксонские рабы,
голодавшие полгода подряд и пришедшие сюда, чтобы хоть один денек попить
и поесть вволю. Там зажиточные горожане и цеховые мастера угощались с
большим разбором, степенно обсуждая количество затраченных припасов и
искусство пивовара. Кое-где виднелись и бедные дворяне норманского про-
исхождения. Они отличались от прочих бритыми подбородками, короткими
плащами, а также тем, что держались особняком и с величайшим презрением
смотрели на все окружающее, не упуская в то же время случая угоститься
за счет щедрых хозяев.
Само собою разумеется, что нищие сновали по всему двору, вперемежку с
солдатами, воротившимися, по их словам, из Палестины. Разносчики раскла-
дывали здесь свои товары; бродячие мастеровые расспрашивали о работе;
тут же разные странники, богомольцы, самозваные монахи, саксонские ме-
нестрели и уэльские барды бормотали молитвы и извлекали нестройные звуки
из своих арф, шестиструнных скрипок и гитар. Один прославлял Ательстана
в горестном панегирике, другой пел песню о его родословной, перечисляя
трудные имена его благородных предков. Не было недостатка в фокусниках и
скоморохах; их представления в таком месте и по такому поводу никому не
казались неуместными или предосудительными. В этом отношении взгляды
саксов отличались крайней простотой. Если человек с горя захотел есть -
вот ему пища, если захотел пить - вот питье, а если его брала тоска -
вот и развлечения. И гости всем этим пользовались без малейшего стесне-
ния. Но время от времени, как бы вспоминая, по какому случаю они сюда
явились, все мужчины принимались стонать, а женщины (их тоже было нема-
ло) начинали вопить и причитать во весь голос.
Таково было зрелище, представшее глазам Ричарда и его спутников при
входе в ограду замка Конингсбург. Дворецкий, или сенешаль, не удостаивал
вниманием беспрестанно приходивших и уходивших гостей низшего звания,
вмешиваясь в дело лишь в тех случаях, когда надо было наводить порядок.
Однако он был невольно поражен наружностью короля и Айвенго, лицо кото-
рого показалось ему хорошо знакомым. К тому же появление рыцарей было
довольно редким случаем на саксонских торжествах и считалось большой
честью для покойника и его семейства. Эта важная персона в траурном оде-
янии и с белым жезлом в руке выступила вперед и расчистила дорогу среди
разношерстеной толпы для Ричарда и Айвенго ко входу в башню.
Гурт и Вамба остались на дворе, где они тотчас повстречали приятелей
и дожидались, пока их позовут.
Глава XLII
Я видел - одевали труп Марчелло.
И слышалось торжественное пенье.
Вокруг и плакали и голосили;
Обычно так поют и причитают
Старухи, что проводят ночь у гроба.
Старинная пьеса
Вход в главную башню Конингсбурга очень своеобразен и свидетельствует
о грубой простоте той эпохи, в которую был выстроен этот замок. Нес-
колько очень крутых, почти отвесных ступенек ведут в низкий проход в юж-
ной стене башни, сквозь который любознательный исследователь старины мо-
жет (или мог по крайней мере несколько лет тому назад) проникнуть внутрь
замка и по узенькой лестнице, высеченной в толще самой стены, подняться
на третий этаж.
Два нижних этажа служили погребами или казематами и получали свет и
воздух через четырехугольное отверстие в полу третьего этажа; проникнуть
туда можно было только при помощи переносной деревянной лестницы. Сооб-
щение с четвертым поддерживалось через ходы в устоях замка.
Такими-то сложными путями и повели доброго короля Ричарда и его вер-
ного Айвенго в круглый зал, занимавший весь третий этаж. Пока они мед-
ленно подвигались по крутым лестницам, Уилфред постарался так закутаться
в плащ, чтобы скрыть свое лицо. Он считал неуместным показываться отцу,
пока король не подаст ему знака.
В зале вокруг большого дубового стола сидело человек двенадцать знат-
ных саксов, собравшихся из всех соседних округов. Все это были старики
или люди пожилые, ибо молодое поколение, к великому неудовольствию стар-
ших, последовало примеру Уилфреда Айвенго, нарушив многие из преград,
полвека отделявших покоренных саксов от победивших норманнов. Унылый и
печальный вид этих почтенных людей, их безмолвие и грустные позы состав-
ляли разительную противоположность веселью и оживлению, царившим под
стенами замка. Их распущенные по плечам седые волосы, длинные, окладис-
тые бороды, куртки старинного покроя и широкие черные плащи вполне соот-
ветствовали простоте своеобразной комнаты, где они заседали, и придавали
им вид древних поклонников Одина, оживших лишь для того, чтобы оплаки-
вать былое величие своего племени.
Седрик занимал место рядом с остальными, но, по общему молчаливому
соглашению, был главным лицом в этом зале. Когда вошел Ричард (известный
ему лишь как храбрый Рыцарь Висячего Замка), Седрик важно встал с места
и, подняв кубок, произнес приветствие: "Добро пожаловать!" Король, уже
освоившийся с обычаями своих саксонских подданных, ответил: "За ваше
здоровье!" - и выпил кубок, поданный ему прислужником. Та же любезность
оказана была Уилфреду, но он только поклонился в ответ, боясь, как бы
его не узнали по голосу.
Когда эта предварительная церемония была кончена, Седрик опять встал
и, подав руку Ричарду, повел его в тесную и бедную капеллу, как бы вы-
долбленную в толще одного из устоев крепости. Так как вместо окон здесь
была одна узкая бойница, то внутри помещения царила почти полная темно-
та. Только два дымных факела бросали слабый красноватый свет на сводча-
тый потолок, голые стены и грубый каменный алтарь с распятием.
Перед этим алтарем установлен был гроб, а по обеим сторонам его по
три монаха, стоя на коленях, с благочестивым видом перебирали четки и
бормотали молитвы. За эту церемонию мать покойного Ательстана внесла бо-
гатейший вклад на помин души в монастырь святого Эдмунда. Для того чтобы
в полной мере заслужить ее приношение, вся братия (за исключением одного
только хромого пономаря) переселилась на время в Конингсбург, где по
шесть человек одновременно выполняли богослужение при гробе Ательстана,
а остальные, не теряя времени, угощались всеми яствами, какие в ту пору
предлагались в замке, не забывая и о развлечениях. При отправлении бо-
гослужения у гроба благочестивые монахи пуще всего заботились о том,
чтобы духовные песнопения не прекращались ни на одну секунду, из опасе-
ния, как бы Зернобок, этот Аполлион древних саксов, не наложил своих
когтей на покойника. Не менее заботливо охраняли они от прикосновения
мирян погребальный покров на гробе, так как этот покров употреблялся при
похоронах святого Эдмунда и, следовательно, мог подвергнуться оскверне-
нию, если бы до него коснулась рука непосвященного. Если верить, что все
эти заботы и знаки внимания могли принести какую-либо пользу покойнику,
то он имел полное право ожидать их от монастырской братии святого Эдмун-
да, потому что, помимо ста золотых марок, внесенных когда-то самим
Ательстаном на помин своей души, мать покойного уже объявила о намерении
пожертвовать обители большую часть земель и угодий, принадлежавших ее
сыну, на вечное поминовение его души и души ее мужа.
Ричард и Уилфред вошли за Седриком в часовню и, когда он торжественно
указал им на гроб безвременно почившего Ательстана, набожно перекрести-
лись и пробормотали краткую молитву об упокоении его души.
Исполнив этот благочестивый обряд, Седрик подал им знак следовать за
ним и, бесшумно скользя по каменному полу, повел их дальше. Поднявшись
на несколько ступеней, он с величайшей осторожностью отворил дверь не-
большой молельни рядом с часовней. Это была квадратная комнатка, не
больше восьми футов в длину и ширину, уместившаяся, так же как и капел-
ла, в толще стены; узкая бойница, служившая вместо окна и обращенная на
запад, сильно расширялась внутри комнаты.
Лучи заходящего солнца проникли в это темное убежище и озарили вели-
чавую женщину, лицо которой хранило следы былой красоты. Длинное траур-
ное платье и покрывало из черного крепа оттеняли белизну ее кожи и пре-
лесть роскошных светлых волос, еще не посеребренных временем. Лицо ее
выражало самую глубокую печаль, какая только может быть совместима с
христианской покорностью. На каменном столе перед нею стояло распятие из
слоновой кости и возле него - раскрытый молитвенник в золотом окладе и с
застежками из того же драгоценного металла; его страницы были украшены
затейливыми заглавными буквами и рисунками.
- Благородная Эдит, - сказал Седрик, с минуту постояв в молчании, да-
бы дать время Ричарду и Уилфреду рассмотреть хозяйку дома, - я привел к
тебе почтенных незнакомых людей. Они пришли разделить твою печаль. Вот
это - доблестный рыцарь, он храбро сражался ради освобождения из плена
того, кого мы ныне оплакиваем.
- Благодарю его за доблестный подвиг, - отвечала леди Эдит, - хотя
богу не угодно было, чтобы этот подвиг увенчался успехом. Благодарю так-
же за любезность, побудившую его и его спутника прийти сюда, чтобы уви-
деть вдову Аделинга, мать Ательстана, в часы ее тяжелого горя. Вашему
попечению, мой добрый родственник, поручаю я наших достойных гостей и
уверена, что они не испытают недостатка в гостеприимстве, пока оно су-
ществует в этих печальных стенах.
Гости отвесили глубокий поклон опечаленной матери и удалились вслед
за своим гостеприимным проводником.
Другая винтовая лестница привела их наверх, в зал точно таких же раз-
меров, как тот, в который они вошли с самого начала. Этот зал занимал
четвертый этаж здания. Когда дверь комнаты приоткрылась, послышалось
унылое хоровое пение. Войдя, они застали там собрание почтенных матрон и
девиц из знатных саксонских семейств. Четыре девушки, с Ровеной во гла-
ве, пели гимн душе умершего; но мы из этого поэтического произведения
могли разобрать лишь две или три строфы:
У бренных тел
Один удел -
В прах превратится плоть.
Всему взамен -
Распад и тлен,
Его не побороть.
Оставив нас,
Ты в этот час
Летишь в обитель зла,
Чтоб в вышине,
Горя в огне,
Душа спастись могла.
От муки той
Слова святой
Тебя освободят.
Петь будем мы
Свои псалмы -
И ты покинешь ад.
Под это тихое и печальное пение четырех девушек остальные занимались
