клятву, а потому придумал отговорку, чтобы избавить его от этого.
Выслушав объяснения Альберта Мальвуазена, гроссмейстер приказал ге-
рольду выступить вперед и выполнить свою обязанность. Снова зазвучали
трубы, и герольд, выйдя на арену, воскликнул громким голосом:
- Слушайте! Слушайте! Слушайте! Вот храбрый рыцарь сэр Бриан де Буа-
гильбер, готовый сразиться со всяким свободнорожденным рыцарем, который
захочет выступить на защиту еврейки Ревекки, вследствие дарованного ей
права выставить за себя бойца на поединке. Таковому ее заступнику препо-
добный и доблестный владыка гроссмейстер, здесь присутствующий, дозволя-
ет биться на равных правах, предоставляя ему одинаковые условия в отно-
шении места, направления солнца и ветра и всего прочего, до сего доброго
поединка относящегося.
Опять зазвучали трубы, и затем наступила тишина, длившаяся довольно
долго.
- Никто не желает выступить защитником? - сказал гроссмейстер. - Ге-
рольд, ступай к подсудимой и спроси ее, ожидает ли она кого-нибудь, кто
захочет биться за нее в настоящем деле.
Герольд пошел к месту, где сидела Ревекка. В ту же минуту Буагильбер
внезапно повернул свою лошадь и, невзирая на все попытки Мальвуазена и
Монт-Фитчета удержать его, поскакал на другой конец ристалища и очутился
перед Ревеккой одновременно с герольдом.
- Правильно ли это и допускается ли уставами поединка? - сказал
Мальвуазен, обращаясь к гроссмейстеру.
- Да, Альберт Мальвуазен, допускается, - отвечал Бомануар, - ибо в
настоящем случае мы взываем к суду божьему и не должны препятствовать
сторонам сноситься между собою, дабы не помешать торжеству правды.
Тем временем герольд говорил Ревекке следующее:
- Девица, благородный и преподобный владыка гроссмейстер приказал
спросить: есть ли у тебя заступник, желающий сразиться в сей день от
твоего имени, или ты признаешь себя справедливо осужденной на казнь?
- Скажите гроссмейстеру, - отвечала Ревекка, - что я настаиваю на
своей невиновности, не признаю, что я заслуживаю осуждения, и не хочу
сама быть повинна в пролитии собственной крови. Скажите ему, что я тре-
бую отсрочки, насколько то допускается его законами, и подожду, не пош-
лет ли мне заступника милосердный бог, к которому взываю в час моей
крайней скорби. Но если по прошествии назначенного срока не будет мне
защитника, то да свершится святая воля божия!
Герольд воротился к гроссмейстеру и передал ответ Ревекки.
- Сохрани боже, - сказал Лука Бомануар, - чтобы кто-нибудь мог пожа-
ловаться на нашу несправедливость, будь то еврей или язычник! Пока ве-
черние тени не протянутся с запада на восток, мы подождем, не явится ли
заступник этой несчастной женщины. Когда же солнце будет клониться к за-
кату, пусть она готовится к смерти.
Герольд сообщил Ревекке эти слова гроссмейстера. Она покорно кивнула
головой, сложила руки на груди и подняла глаза к небу, как будто искала
там помощи, на которую едва ли могла рассчитывать на земле. В эту страш-
ную минуту она услышала голос Буагильбера. Он говорил шепотом, но она
вздрогнула, и его речь вызвала в ней гораздо большую тревогу, чем слова
герольда.
- Ревекка, - сказал храмовник, - ты слышишь меня?
- Мне до тебя нет дела, жестокосердный, - отвечала несчастная девуш-
ка.
- Да, но ты понимаешь, что я говорю? - продолжал храмовник. - Я сам
пугаюсь звуков своего голоса и не вполне понимаю, где мы находимся и для
какой цели очутились здесь. Эта ограда, ристалище, стул, на котором ты
сидишь, эти вязанки хвороста... Я знаю, для чего все это, но не могу се-
бе представить, что это действительность, а не страшное видение. Оно на-
полняет ум чудовищными образами, но рассудок не допускает их возможнос-
ти.
- Мой рассудок и все мои чувства, - сказала Ревекка, - убеждают меня,
что этот костер предназначен для сожжения моего тела и открывает мне му-
чительный, но короткий переход в лучший мир.
- Это все призраки, Ревекка, и видения, отвергаемые учением ваших же
саддукейских мудрецов. Слушай, Ревекка, - заговорил Буагильбер с возрас-
тающим одушевлением, - у тебя есть возможность спасти жизнь и свободу, о
которой и не помышляют все эти негодяи и ханжи. Садись скорей ко мне за
спину, на моего Замора, благородного коня, еще ни разу не изменившего
своему седоку. Я его выиграл в единоборстве против султана трапезундско-
го. Садись, говорю я, ко мне за спину, и через час мы оставим далеко по-
зади всякую погоню. Тебе откроется новый мир радости, а мне - новое поп-
рище для славы. Пускай произносят надо мной какие им угодно приговоры -
я презираю их! Пускай вычеркивают имя Буагильбера из списка своих монас-
тырских рабов - я смою кровью всякое пятно, каким они дерзнут замарать
мой родовой герб!
- Искуситель, - сказала Ревекка, - уйди прочь! Даже и в эту минуту ты
не в силах ни на волос поколебать мое решение. Вокруг меня только враги,
но тебя я считаю самым страшным из них. Уйди, ради бога!
Альберт Мальвуазен, встревоженный и обеспокоенный их слишком продол-
жительным разговором, подъехал в эту минуту, чтобы прервать беседу.
- Созналась она в своем преступлении, - спросил он у Буагильбера, -
или все еще упорствует в отрицании?
- Именно, упорствует и отрекается, - сказал Буагильбер.
- В таком случае, благородный брат наш, - сказал Мальвуазен, - тебе
остается лишь занять твое прежнее место и подождать до истечения срока.
Смотри, тени уже начали удлиняться. Пойдем, храбрый Буагильбер, надежда
нашего священного ордена и будущий наш владыка.
Произнеся эти слова примирительным тоном, он протянул руку к уздечке
его коня, как бы с намерением увести его обратно, на противоположный ко-
нец ристалища.
- Лицемерный негодяй! Как ты смеешь налагать руку на мои поводья? -
гневно воскликнул Буагильбер, оттолкнув Мальвуазена, и сам поскакал на-
зад, к своему месту.
- Нет, у него еще много страсти, - сказал Мальвуазен вполголоса Кон-
раду Монт-Фитчету, - нужно только направить ее как следует; она, как
греческий огонь, сжигает все, до чего ни коснется.
Два часа просидели судьи перед ристалищем, тщетно ожидая появления
заступника.
- Да оно и понятно, - говорил отшельник Тук, - потому что она еврей-
ка. Клянусь моим орденом, жалко, право, что такая молодая и красивая де-
вушка погибнет из-за того, что некому за нее подраться. Будь она хоть
десять раз колдунья, да только христианской веры, моя дубинка отзвонила
бы полдень на стальном шлеме свирепого храмовника.
Общее мнение склонялось к тому, что никто не вступится за еврейку, да
еще обвиняемую в колдовстве, и рыцари, подстрекаемые Мальвуазеном, нача-
ли перешептываться, что пора бы объявить залог Ревекки проигранным. Но в
эту минуту на поле показался рыцарь, скакавший во весь опор по направле-
нию к арене... Сотни голосов закричали: "Заступник, заступник!" - и,
невзирая на суеверный страх перед колдуньей, толпа громкими кликами при-
ветствовала въезд рыцаря в ограду ристалища. Но, увидев его вблизи, зри-
тели были разочарованы. Лошадь его, проскакавшая многие мили во весь
дух, казалось, падала от усталости, да и сам всадник, так отважно прим-
чавшийся на арену, еле держался в седле от слабости, или от усталости,
или от того и другого.
На требование герольда объявить свое имя, звание и цель своего прибы-
тия рыцарь ответил смело и с готовностью:
- Я, добрый рыцарь дворянского рода, приехал оправдать мечом и копьем
девицу Ревекку, дочь Исаака из Йорка, доказать, что приговор, против нее
произнесенный, несправедлив и лишен основания, объявить сэра Бриана де
Буагильбера предателем, убийцей и лжецом, в подтверждение чего готов
сразиться с ним на сем ристалище и победить с помощью божьей, заступни-
чеством богоматери и святого Георгия.
- Прежде всего, - сказал Мальвуазен, - приезжий обязан доказать, что
он настоящий рыцарь и почетной фамилии. Наш орден не дозволяет своим за-
щитникам выступать против безымянных людей.
- Мое имя, - сказал рыцарь, открывая забрало своего шлема, - более
известно, чем твое, Мальвуазен, да и род мой постарше твоего. Я Уилфред
Айвенго.
- Я сейчас не стану с тобой драться, - сказал храмовник глухим, изме-
нившимся голосом. - Залечи сперва свои раны, достань лучшего коня, и
тогда, быть может, я сочту достойным себя выбить из твоей головы этот
дух ребяческого удальства.
- Вот как, надменный храмовник, - сказал Айвенго, - ты уже забыл, что
дважды был сражен моим копьем? Вспомни ристалище в Акре, вспомни турнир
в Ашби! Припомни, как ты похвалялся в столовом зале Ротервуда и выложил
свою золотую цепь против моего креста с мощами в залог того, что будешь
драться с Уилфредом Айвенго ради восстановления твоей потерянной чести.
Клянусь моим крестом и святыней, что хранится в нем, если ты сию же ми-
нуту не сразишься со мной, я тебя обесславлю, как труса, при всех дворах
Европы и в каждой прецептории твоего ордена!
Буагильбер в нерешительности взглянул на Ревекку, потом с яростью
воскликнул, обращаясь к Айвенго:
- Саксонский пес, бери свое копье и готовься к смерти, которую сам на
себя накликал!
- Дозволяет ли мне гроссмейстер участвовать в сем поединке? - сказал
Айвенго.
- Не могу оспаривать твои права, - сказал гроссмейстер, - только
спроси девицу, желает ли она признать тебя своим заступником. Желал бы и
я, чтобы ты был в состоянии, более подходящем для сражения. Хотя ты
всегда был врагом нашего ордена, я все-таки хотел бы обойтись с тобой
честно.
- Нет, пусть будет так, как есть, - сказал Айвенго, - ведь это - суд
божий, его милости я и поручаю себя... Ревекка, - продолжал он, подъехав
к месту, где она сидела, - признаешь ли ты меня своим заступником?
- Признаю, - отвечала она с таким волнением, какого не возбуждал в
ней и страх смерти. - Признаю, что ты защитник, посланный мне провидени-
ем. Однако ж, нет, нет! Твои раны еще не зажили. Не бейся с этим надмен-
ным человеком. Зачем же и тебе погибать?
Но Айвенго уж поскакал на свое место, опустил забрало и взялся за
копье. То же сделал и Буагильбер. Его оруженосец, застегивая забрало
шлема у храмовника, заметил, что лицо Буагильбера, которое все утро ос-
тавалось пепельно-бледным, несмотря на множество разных страстей, обуре-
вавших его, теперь вдруг покрылось багровым румянцем.
Когда оба бойца встали на места, герольд громким голосом трижды про-
возгласил:
- Исполняйте свой долг, доблестные рыцари! После третьего раза он
отошел к ограде и еще раз провозгласил, чтобы никто, под страхом немед-
ленной смерти, не дерзнул ни словом, ни движением препятствовать или
вмешиваться в этот честный поединок. Гроссмейстер, все время державший в
руке перчатку Ревекки, наконец бросил ее на ристалище и произнес роковое
слово:
- Начинайте! Зазвучали трубы, и рыцари понеслись друг на друга во
весь опор. Как все и ожидали, измученная лошадь Айвенго и сам ослабевший
всадник упали, не выдержав удара меткого копья храмовника и напора его
могучего коня. Все предвидели такой исход состязания. Но несмотря на то,
что копье Уилфреда едва коснулось щита его противника, к общему удивле-
нию всех присутствующих, Буагильбер покачнулся в седле, потерял стремена
и упал на арену.
Айвенго высвободил ногу из-под лошади и быстро поднялся, стремясь по-
пытать счастья с мечом в руках. Но противник его не вставал. Айвенго
наступил ногой ему на грудь, приставил конец меча к его горлу и велел
ему сдаваться, угрожая иначе немедленной смертью. Буагильбер не отвечал.
- Не убивай его, сэр рыцарь! - воскликнул гроссмейстер. - Дай ему ис-
поведаться и получить отпущение грехов, не губи и душу и тело. Мы приз-
наем его побежденным.
Гроссмейстер сам сошел на ристалище и приказал снять шлем с побежден-
ного рыцаря. Его глаза были закрыты, и лицо пылало все тем же багровым
