тояние духа было легче переносить, нежели угрызения пробудившейся совес-
ти. Среди всех пороков Фрон де Бефа, человека грубого и алчного, корыс-
толюбие было наиболее сильным: он предпочитал пренебрегать церковью и ее
служителями, нежели покупать себе отпущение грехов ценой золота и зе-
мельных угодий. Храмовник, безбожник совсем иного порядка, неправильно
понимал своего приятеля, говоря, что Фрон де Беф не в состоянии разумно
объяснить причины своего неверия и презрения к установленным обрядам,
ибо барон мог ответить на это, что церковь слишком дорого продает свои
товары, что духовную свободу, которую она пустила в продажу, можно было
купить, подобно должности старшего начальника Иерусалимского ордена, за
"огромную сумму", и Фрон де Беф предпочитал отрицать целебное действие
медицины, чтобы не платить врачу.
Но вот настала такая минута, когда все земные сокровища начали утра-
чивать свои прелести, и сердце жестокого барона, которое было не мягче
мельничного жернова, исполнилось страха, глядя в черную пучину будущего.
Лихорадочное состояние его тела еще более усиливало мучительную тревогу
души; его предсмертные часы проходили в борьбе проснувшегося ужаса с
привычным упорством непреклонного нрава - состояние безвыходное и страш-
ное, и можно сравнить его лишь с пребыванием в тех грозных сферах, где
раздаются жалобы без надежд, где угрызения совести не сопровождаются
раскаянием, где царствует сознание неизъяснимого мучения и наряду с ним
- предчувствие, что нет ему ни конца, ни утоления!
- Куда запропастились эти попы, - ворчал барон, - эти монахи, что за
такую дорогую цену устраивают свои духовные представления! Где теперь
все босоногие кармелиты, для которых старый Фрон де Беф основал монас-
тырь святой Анны, ограбил в их пользу своего наследника, отобрав у него
столько хороших угодий, тучных нив и выгонов? Где теперь эти жадные со-
баки? Небось пьянствуют где-нибудь, попивают эль либо показывают свои
фокусы у постели какого-нибудь подлого мужика!.. А меня, наследника их
благодетеля, меня, за кого они обязаны молиться по распоряжению
дарственной грамоты, эти неблагодарные подлецы допускают умирать без ис-
поведи и причащения, точно бездомную собаку, что бегает по выгону. Позо-
вите мне храмовника: он ведь тоже духовное лицо и может что-нибудь сде-
лать. Но нет: я лучше черту исповедуюсь, чем Бриану де Буагильберу, ко-
торому ни до рая, ни до ада нет дела. Слыхал я, что старые люди сами за
себя молятся, таким не надо ни просить, ни подкупать лицемерных попов.
Но я не смею.
- Вот как, Фрон де Беф сам сознается, что чего-то не смеет? - произ-
нес у его постели чей-то прерывистый, пронзительный голос.
Фрон де Беф был настолько потрясен и совесть его была так нечиста,
что, когда раздался этот вопрос, ему почудилось, будто он слышит голос
одного из тех бесов, которые, по суеверным понятиям того времени, обсту-
пают умирающего человека, стараясь рассеять и отвлечь его от благочести-
вых размышлений о вечном блаженстве.
Он содрогнулся, но, тотчас призвав на помощь обычную свою решимость,
воскликнул:
- Кто там? Кто ты, дерзающий отзываться на мои речи голосом, похожим
на карканье ночного ворона? Стань перед моей постелью, чтобы я мог ви-
деть тебя.
- Я твой злой дух, Реджинальд Фрон де Беф, - отвечал голос.
- Так покажись мне в своем телесном образе, коли ты настоящий бес, -
сказал умирающий рыцарь. - Не думай, что я испугаюсь тебя. Клянусь
страшным судом, если бы я мог бороться с ужасами, обступившими меня те-
перь, как прежде - с земными опасностями, то ни рай, ни ад не посмели бы
сказать, что я отступаю от борьбы.
- Думай о своих греха, Реджинальд Фрон де Беф, - сказал странный,
почти нечеловеческий голос, - думай о своем бунтарстве, о корыстолюбии,
об убийствах! Кто подстрекал распутного Джона против седого отца, против
великодушного брата?
- Кто бы ты ни был - бес, монах или черт, - ты изрыгаешь ложь! -
воскликнул Фрон де Беф. - Не я подстрекал Джона к восстанию, не я один.
Нас было до пятидесяти рыцарей и баронов, цвет всех графств средней Анг-
лии. Лучше нас не было бойцов в государстве. Почему же я один должен от-
вечать за грех, совершенный полестней таких людей? Лживый бес, я прези-
раю тебя! Уходи и не смей больше являться. Если ты смертный - дай мне
умереть спокойно; если сатана - твой час еще не настал.
- Нет, я не дам тебе умереть спокойно, - повторил тот же голос. -
Умирая, ты будешь думать о своих злодеяниях, о стонах, раздававшихся в
этих стенах, о крови, впитавшейся в пол твоего замка.
- Твоя низкая злоба меня не собьет с толку! - возразил Фрон де Беф с
мрачным и натянутым смехом. - Что касается нечестивого еврея, то мой
поступок с ним был богоугодным делом; за что же тогда люди, обагряющие
свои руки кровью сарацин, почитаются святыми? Саксонские свиньи, которых
я уничтожил, были врагами моей родины, моего рода и моего повелителя.
Ха-ха! Как видишь, не удалось тебе меня пронять. Что, убежал? Я заставил
тебя молчать.
- Нет, гнусный отцеубийца, не заставил! - отвечал голос. - Подумай о
своем отце, припомни его смерть, вспомни зал пиршества, где пол был за-
лит его кровью, пролитой рукой его собственного сына.
- Ага, - произнес барон после довольно продолжительного молчания, -
ты знаешь это! Поистине ты дух зла, всеведущий, как говорят монахи. Я
считал эту тайну погребенной в моей груди и в груди той, которая была
искусительницей и участницей моего преступления. Уйди, бес, оставь меня!
Отыщи саксонскую колдунью Ульрику. Она одна могла бы поведать тебе то,
чему мы с ней были единственными свидетелями. Иди к ней, говорю я: она
омыла его раны и придала убитому вид умершего естественной смертью. Иди
к ней: она соблазнила меня, она уговорила меня совершить это гнусное де-
ло, она же и отплатила мне за него еще более гнусной наградой. Пускай же
и она отведает той муки, которой я теперь мучаюсь, - хуже этого не будет
и в аду.
- Она и так уже отведала этой муки, - сказала Ульрика, подходя к пос-
тели барона Фрон де Бефа. - Она давно пила из этой горькой чаши, но ее
горечь смягчилась теперь, когда она увидела, что и тебе приходится пить
из нее. Напрасно ты скрежещешь зубами, Реджинальд, и угрожаешь глазами,
нечего сжимать кулаки. Еще недавно твоя рука, подобно руке знаменитого
предка, передавшего тебе свое имя, могла одним ударом свалить быка, а
теперь она так же слаба и беспомощна, как моя.
- Подлая, лютая ведьма! - проговорил Фрон де Беф. - Зловещая сова!
Так это ты пришла издеваться над человеком, которого сама же погубила?
- Да, Реджинальд Фрон де Беф, - ответила она, - это я, Ульрика, дочь
убитого Торкиля Вольфгангера, сестра его зарезанных сыновей. Это я приш-
ла требовать отчета у тебя и всего твоего рода: что сталось с моим отцом
и семьей, с моим именем, с честью - со всем, что отнял у меня проклятый
род Фрон де Бефов? Подумай о перенесенных мною обидах и скажи: правду ли
я говорю? Ты был моим злым духом, а я хочу быть твоим. Я буду мучить те-
бя до последнего твоего вздоха.
- Мерзкая фурия, - воскликнул Фрон де Беф, - ты не будешь свиде-
тельницей моего конца! Эй, Жиль, Клеман, Юстес, Сен-Мор, Стивен! Схвати-
те эту проклятую ведьму и сбросьте ее с высоты стен! Она предала нас
саксонцам! Эй, Сен-Мор, Клеман, подлые трусы, рабы, куда вы запропасти-
лись?
- Ну-ка, позови их еще, доблестный барон, - молвила старуха со злоб-
ной усмешкой, - созывай своих вассалов, пригрози им за промедление кну-
том и тюрьмой. Но знай, могучий вождь, что отныне не будет тебе ни отве-
та, ни помощи, ни повиновения. Слышишь ты эти страшные звуки? - продол-
жала она, внезапно меняя тон; до них вновь доносился оглушительный шум
разгоревшейся битвы. - Эти крики возвещают падение твоего дома. Скреп-
ленное потоками крови могущество баронов Фрон де Бефов потрясено до са-
мых основ руками тех врагов, которых ты так презирал. Ведь там саксы,
Реджинальд! Презренные саксы берут приступом стены твоего замка! Что же
ты лежишь тут, как избитый холоп? Ведь саксы овладевают твоей твердыней!
- Боги и бесы! - вскричал раненый рыцарь. - О, если бы хоть на минуту
воротилась моя прежняя сила, чтобы дотащиться до места боя и умереть как
подобает рыцарю!
- И не думай об этом, храбрый воин! - возразила она. - Ты умрешь не
как честный воин, а как лисица в своей норе, когда крестьяне поджигают
хворост вокруг ее логова.
- Врешь, ненавистная старуха! - воскликнул Фрон де Беф. - Мои слуги -
отважные молодцы, мои стены крепки и высоки! Мои ратные товарищи не по-
боятся любого полчища саксов, хотя бы их вождями были сам Хенгист и Хор-
са! Это боевой клич храмовника и воинов - вольной дружины покрывает шум
битвы. Клянусь честью, когда мы зажжем потешный костер на радостях нашей
победы, ты сгоришь в нем - и тело и кости твои сгорят! А я доживу до то-
го времени, когда буду знать, что ты из земного огня попала в адское
пламя, в то сатанинское царство, которое никогда еще не порождало худше-
го беса, чем ты.
- Думай что хочешь, - отвечала Ульрика, - пока не убедишься в дру-
гом... Да нет, - сказала она, прерывая самое себя, - можешь и сейчас уз-
нать свою участь, которую не могут предотвратить ни все твое могущество,
ни сила и отвага, хотя она подготовлена моими слабыми руками. Замечаешь
ли ты удушливый дым, который черными клубами ходит по комнате? Ты, может
быть, думаешь, что у тебя в глазах темнеет и начинается предсмертное
удушье? Нет, Реджинальд, тому причина иная. Ты помнишь про хворост и
дрова, что сложены внизу, под этими комнатами?
- Женщина! - воскликнул Фрон де Беф вне себя от ярости. - Неужели ты
подожгла его? Так и есть - замок объят пламенем!
- Да, пожар разгорается быстро, - сказала Ульрика с устрашающим спо-
койствием. - Вскоре я подам сигнал осаждающим, чтобы они смелее теснили
тех, кто бросится тушить пожар. Прощай, Фрон де Беф! Пускай Миста, Ско-
гула и Зернебок, божества древних саксов, или бесы, как зовут их нынеш-
ние монахи, займут место утешителей у твоего смертного одра - Ульрика
покидает тебя. Но знай, если это может тебя утешить, знай, что Ульрика
пойдет с тобой одной дорогой и разделит твою кару, как делила твои зло-
деяния. Прощай, отцеубийца, прощай навсегда! И пусть каждый камень этих
сводов обретет язык и повторяет: "Отцеубийца!"
С этими словами она вышла из комнаты, и Фрон де Беф расслышал, как
заскрипел громадный ключ и два раза повернулся в дверном замке, лишив
его всякой надежды на спасение. В исступлении и тревоге он стал изо всех
сил звать на помощь слуг и союзников:
- Стивен и Сен-Мор! Клеман и Жиль! Я сгорю здесь без помощи. Помоги-
те, помогите! Храбрый Буагильбер, отважный де Браси! Это я, Фрон де Беф,
призываю вас! Это я, ваш хозяин, предатели вассалы! Ваш союзник, сорат-
ник, вероломные рыцари-обманщики! Пусть проклятия разразятся над вашими
малодушными головами за то, что вы бросили меня на погибель!.. Но они не
слышат, не могут слышать: мой голос заглушается шумом битвы. А дым все
гуще, все чернее, уже огонь пробивается сквозь пол. О, хоть бы один гло-
ток чистого воздуха, а там пусть гибель! - В безумном припадке отчаяния
и тоски несчастный то отдавал какие-то боевые приказания, то бормотал
невнятные речи, проклиная себя самого, и род человеческий, и сами небе-
са.
- Вон показались красные языки пламени сквозь густой дым! - восклицал
он. - Сатана идет против меня под знаменем своей стихии. Прочь, злой
дух! Я не пойду за тобой без моих товарищей! Все, все тебе предназначе-
ны, все защитники этих стен. Ты думаешь, Фрон де Беф согласится пойти к
тебе один? Нет! И безбожный храмовник, и распутный де Браси, и Ульрика,
гнусная развратница, и слуги, что помогали мне во всем, и саксонские
