Она позлатит наши могилы и увековечит наше имя!
- Слава? - повторила Ревекка. - Неужели та ржавая кольчуга, что висит
в виде траурного герба над темным и сырым склепом рыцаря, или то полус-
тертое изваяние с надписью, которую невежественный монах с трудом может
прочесть в назидание страннику, - неужели это считается достаточной наг-
радой за отречение от всех нежных привязанностей, за целую жизнь, прове-
денную в бедствиях ради того, чтобы причинять бедствия другим? Или есть
сила и прелесть в грубых стихах какого-нибудь странствующего барда, что
можно добровольно отказаться от семейного очага, от домашних радостей,
от мирной и счастливой жизни, лишь бы попасть в герои баллад, которые
бродячие менестрели распевают по вечерам перед толпой подвыпивших без-
дельников?
- Клянусь душою Херварда, - нетерпеливо сказал рыцарь, - ты говоришь,
девушка, о том, чего не можешь знать! Тебе хотелось бы потушить чистый
светильник рыцарства, который только и помогает нам распознавать, что
благородно, а что низко. Рыцарский дух отличает доблестного воителя от
простолюдина и дикаря, он учит нас ценить свою жизнь несравненно ниже
чести, торжествовать над всякими лишениями, заботами и страданиями, не
страшиться ничего, кроме бесславия. Ты не христианка, Ревекка, оттого и
не ведаешь тех возвышенных чувств, которые волнуют душу благородной де-
вушки, когда ее возлюбленный совершает высокий подвиг, свидетельствующий
о силе его любви. Рыцарство! Да знаешь ли ты, девушка, что оно источник
чистейших и благороднейших привязанностей, опора угнетенных, защита оби-
женных, оплот против произвола властителей! Без него дворянская честь
была бы пустым звуком.
И свобода находит лучших покровителей в рыцарских копьях и мечах!
- Правда, - сказала Ревекка, - я происхожу из такого племени, которое
отличалось храбростью только при защите собственного отечества и даже в
те времена, когда оно еще было единым народом, не воевало иначе, как по
велению божества или ради защиты страны от угнетения. Звуки труб больше
не оглашают Иудею, и ее униженные сыны стали беспомощными жертвами гоне-
ния. Правду ты сказал, сэр рыцарь: доколе бог Иакова не явит из среды
своего избранного народа нового Гедеона или Маккавея, не подобает ев-
рейской девушке толковать о сражениях и о войне.
Гордая девушка произнесла последние слова таким печальным тоном, ко-
торый ясно показывал, как глубоко она чувствует унижение своего народа.
Быть может, к этому чувству примешивалось еще горькое сознание, что Ай-
венго считает ее чуждой вопросам чести и не способной ни питать в своей
душе высокие чувства, ни высказывать их.
"Как мало он меня знает, - подумала про себя Ревекка, - если вообра-
жает, что в моей душе живут лишь трусость и низость, раз я себе позволи-
ла неодобрительно отозваться о рыцарстве назареян! Как бы я была счаст-
лива, если бы богу было угодно источить всю мою кровь по капле, чтобы
вывести из плена колено Иудино! Да что я говорю! Хотя бы этой ценой гос-
подь позволил мне освободить моего отца и его благодетеля из оков при-
теснителей. Тогда эти высокомерные христиане увидели бы, что дочь изб-
ранного богом народа умирает так же храбро, как и любая из суетных наза-
рейских девушек, хвастающихся происхождением от какого-нибудь мелкого
вождя с дикого, холодного Севера!"
Она посмотрела на раненого рыцаря и проговорила про себя:
"Он спит! Истомленный ранами и душевной тревогой, воспользовался ми-
нутой затишья, чтобы погрузиться в сон. Разве это преступление, что я
смотрю на него, и, может быть, в последний раз! Кто знает, пройдет нем-
ного времени, и эти красивые черты не будут более оживлены энергией и
смелостью, которые не покидают их даже и во сне? Лицо осунется, уста
раскроются, глаза нальются кровью и остановятся. И тогда каждый подлый
трус из проклятого замка волен будет попирать ногами этого гордого и
благородного рыцаря, и он останется недвижим... А отец мой? О мой отец!
Горе дочери твоей, если она позабыла о твоих сединах, заглядевшись на
золотистые кудри юности! Не за то ли покарал Иегова недостойную дочь,
которая думает о пленном чужестранце больше, чем о своем отце, забывает
о бедствиях Иудеи и любуется красотой иноверца? Но я вырву эту слабость
из своего сердца, хотя бы оно разодралось на куски и истекло кровью!"
Она плотнее закуталась в покрывало и, отвернувшись от постели ранено-
го рыцаря, села к нему спиной, укрепляя (или по крайней мере стараясь
укрепить) свой дух не только против внешних зол, но и против тех преда-
тельских чувств, которые бушевали в ней самой.
Глава XXX
Взгляни на ложе смертное его.
Совсем не так, на крыльях слез и вздохов.
Безгрешная душа взлетает ввысь,
Как жаворонок, что взмывает к небу
На утренней росе, под ветерком, -
Ансельм иначе умирает.
Старинная пьеса
Во время затишья, которое наступило после первого успеха нападающих,
пока одна партия укреплялась на завоеванных позициях, а вторая готови-
лась к обороне, храмовник и Морис де Браси сошлись в большом зале замка.
- Где Фрон де Беф? - спросил де Браси, который ведал обороной замка с
противоположной стороны. - Правду ли говорят, будто он убит?
- Нет, жив, - отвечал храмовник хладнокровно, - жив пока; но, будь на
его плечах та же бычья голова, что нарисована у него на щите, и будь она
закована хоть в десять слоев железа, ему бы все-таки не удалось устоять
против этой роковой секиры. Еще несколько часов, и Фрон де Беф отправит-
ся к праотцам. Мощного соратника лишился в его лице принц Джон.
- Зато сатане большая прибыль, - заметил де Браси. - Вот что значит
кощунствовать над ангелами и святыми угодниками и приказывать валить их
изображения и статуи на головы этим мерзавцам иоменам!
- Ну и глуп же ты! - сказал храмовник. - Твое суеверие равно безбожию
Реджинальда Фрон де Бефа. Оба вы одинаково безрассудны: один - в своей
вере, другой - в своем неверии.
- Benedicite, сэр рыцарь! - сказал де Браси. - Прошу, не давай воли
своему языку. Клянусь царицей небесной, я лучший христианин, чем ты и
члены твоего братства. Недаром поговаривают, что в лоне святейшего орде-
на рыцарей Сионского Храма водится немало еретиков, и сэр Бриан де Буа-
гильбер из их числа.
- Теперь нам не до молвы, - сказал храмовник, - подумаем лучше о том,
как бы нам отстоять замок... Ну, что ты скажешь об этих подлых иоменах,
как они дерутся на твоей стороне замка?
- Дерутся как сущие дьяволы, - отвечал де Браси. - Великое множество
их подступило к стенам под предводительством чуть ли не того самого плу-
та, который выиграл приз в стрельбе из лука, - я узнал его рог и пере-
вязь. Вот результат хваленой политики старого ФицУрса - ведь это он под-
задоривал этих проклятых рабов бунтовать против нас. Если бы на мне не
было непробиваемой брони, этот негодяй семь раз подстрелил бы меня так
же хладнокровно, как матерого оленя. В каждую спайку моего панциря он
попадал длиннейшей стрелой. Не носи я под панцирем испанской кольчуги,
мне бы несдобровать.
- Но вы все-таки удержали за собой позицию? - спросил храмовник. - Мы
свою башню потеряли.
- Это серьезная потеря! - сказал де Браси. - Под прикрытием этой баш-
ни негодяи могут подступить к замку гораздо ближе. Если не смотреть за
ними в оба, того и гляди они проберутся в какой-нибудь незащищенный угол
или в забытое окошко и застанут нас врасплох. Нас так мало, что нет воз-
можности оборонять каждый пункт. Люди и без того жалуются, что чуть
только высунешься из-за стены, сейчас на тебя посыплется столько стрел,
сколько не попадает в приходскую мишень под праздник. Вот и Фрон де Беф
при смерти; стало быть, нечего ждать помощи от его бычьей головы и зве-
риной силы. Как вы полагаете, сэр Бриан, не договориться ли нам в силу
необходимости с этими мерзавцами, выдав им пленников?
- Что? - воскликнул храмовник. - Выдать наших пленников и стать все-
общим посмешищем? Какие доблестные вояки: сумели ночной порой напасть на
беззащитных проезжих и взять их в плен, а среди бела дня не сумели защи-
тить крепкий замок против скопища какихто бродяг и воров под предводи-
тельством шутов да свинопасов! Стыдись подавать подобные советы, Морис
де Браси. Пусть этот замок обрушится на меня и похоронит мое тело и мой
позор, прежде чем я соглашусь на такую низкую и бесславную сделку.
- Ну что же, пойдем защищать стены, - молвил де Браси беспечно. - Еще
не родился тот человек, будь он хоть турок или храмовник, который бы
меньше меня ценил жизнь. Но, надеюсь, нет ничего позорного в том, что
мне хотелось бы иметь теперь под рукой человек сорок бойцов из моей
храброй дружины. О мои бравые копьеносцы! Если бы вы знали, как туго
приходится сегодня вашему начальнику, то я бы скоро увидел свое знамя
над вашими пиками! И тогда мы мигом бы справились с этими подлыми бун-
товщиками!
- Мечтать можешь о чем угодно, - сказал храмовник, - но подумай, как
бы получше наладить оборону с теми воинами, которые у нас налицо. Это
большею частью слуги барона Фрон де Бефа, заслужившие ненависть местного
населения тысячью дерзких поступков.
- Тем лучше, - сказал де Браси, - значит, эти рабы будут защищаться
до последней капли крови, лишь бы ускользнуть от мщения крестьян. Идем
же и будем драться, Бриан де Буагильбер. Останусь ли я жив или умру -
увидишь, что сегодня поведение Мориса де Браси будет достойно родовитого
и благородного дворянина.
- По местам! - воскликнул храмовник.
И оба пошли на стены, чтобы сделать все возможное для обороны крепос-
ти. Они оба считали, что наиболее опасным пунктом были ворота напротив
той передовой башни, которой успел овладеть неприятель. Правда, эта баш-
ня отделялась от самого замка глубоким рвом, наполненным водою, и осаж-
дающим нельзя было иначе подступиться к стенам и атаковать ворота, как
преодолев это препятствие. Тем не менее и храмовник и де Браси полагали,
что если осаждающие будут действовать по тому плану, который уже обнару-
жил их предводитель, то они при помощи отчаянного натиска постараются
привлечь к этому пункту главные силы защитников замка, а тем временем
примут все меры, чтобы использовать малейшую оплошность обороняющихся в
других местах. Ввиду малочисленности защитников замка рыцари могли
только расставить по всем стенам часовых, чтобы они в случае неожиданно-
го нападения немедленно подняли тревогу. Было решено, что де Браси зай-
мется обороной ворот против передовой башни, а храмовник наберет человек
двадцать в резерв, готовых защитить любое место замка, которое окажется
под угрозой нападения.
Утрата передовой башни ухудшила положение осажденных еще и потому,
что, хотя стены замка были гораздо выше этой башни, осажденные не могли,
как прежде, определить движение неприятеля. Разбросанные по лугу деревья
и кустарники так близко подходили к боковым воротам башни, что осаждаю-
щие имели возможность незаметно для противника провести туда сколько
угодно людей. Поэтому де Браси и храмовник не могли предугадать, где
именно развернется главное наступление, и их воины, несмотря на свою от-
вагу, все время находились под гнетом тревожной неизвестности, как всег-
да бывает, когда люди, окруженные врагами, не знают ни времени нападе-
ния, ни способов атаки, подготовляемой неприятелем.
Между тем властелин осажденного замка лежал на смертном одре, испыты-
вая телесные и душевные муки. У него не было обычного утешения всех хан-
жей того суеверного времени, надеявшихся заслужить прощение и искупить
свои грехи щедрыми пожертвованиями на церковь и этим способом притупить
свой страх. И хотя купленное таким путем успокоение было не более похоже
на душевный мир, следующий за искренним раскаянием, чем сонное оцепене-
ние от опиума похоже на здоровый и натуральный сон, все-таки такое сос-
