любима и сама любила. Теперь я раба, несчастная и приниженная. Пока я
была красива, я была игрушкой страстей своих хозяев, а с тех пор как
красота моя увяла, я стала предметом их ненависти и презрения. Разве
удивительно, отец мой, что я возненавидела род человеческий и больше
всего то племя, которому я была обязана такой переменой в моей судьбе?
Разве хилая и сморщенная старуха, изливающая свою злобу в бессильных
проклятиях, может забыть, что когда-то она была дочерью благородного та-
на Торкилстонского, перед которым трепетали тысячи вассалов?
- Ты дочь Торкиля Вольфгангера! - сказал Седрик, пятясь от нее. -
Ты... ты родная дочь благородного сакса, друга моего отца и его ратного
товарища?
- Друг твоего отца! - воскликнула Урфрида. - Стало быть, передо мной
Седрик, по прозвищу Сакс, потому что у благородного Херварда Ротервудс-
кого только и был один сын, и его имя хорошо известно среди его сопле-
менников. Но если точно ты Седрик из Ротервуда, что означает твое мона-
шеское платье? Неужели и ты отчаялся спасти свою родину и в стенах мо-
настыря обрел пристанище от притеснений?
- Все равно, кто бы я ни был, - сказал Седрик. - Продолжай, несчаст-
ная, свой рассказ об ужасах и преступлениях. Да, преступлениях, ибо то,
что ты осталась в живых, - преступление.
- Да, я преступница, - отвечала несчастная старуха. - Страшные, чер-
ные, гнусные преступления тяжким камнем давят мне грудь, их не в силах
искупить даже огонь посмертных мучений. Да, в этих самых комнатах, за-
пятнанных чистой кровью моего отца и моих братьев, в этом доме я жила
любовницей их убийцы, рабой его прихотей, участницей его наслаждений.
Каждое мое дыхание, каждое мгновение моей жизни было преступлением.
- Несчастная женщина! - воскликнул Седрик. - В то время когда друзья
твоего отца, молясь об упокоении души его и всех его сыновей, не забыва-
ли в своих молитвах помянуть имя убиенной Ульрики, пока все мы оплакива-
ли умерших и чтили их память, ты жила! Жила, чтобы заслужить наше омер-
зение и ненависть... Жила в союзе с подлым тираном, умертвившим всех,
кто был тебе всего ближе и дороже, с тираном, пролившим кровь младенцев,
чтобы не оставить в живых ни одного отпрыска славного и благородного ро-
да Торкиля Вольфгангера. Вот с каким злодеем ты жила... да еще предава-
лась наслаждениям беззаконной любви!
- В беззаконном союзе - да, но не в любви, - возразила старуха, -
скорее в аду есть место для любви, чем под этими нечестивыми сводами.
Нет, в этом я не могу упрекнуть себя. Не было минуты, даже в часы прес-
тупных ласк, чтобы я не ненавидела Фрон де Бефа и всю его породу.
- Ненавидела его, а все-таки жила! - воскликнул Седрик. - Несчастная!
Разве у тебя под рукой не было ни кинжала, ни ножа, ни стилета? Счастье
твое, что тайны норманского замка - все равно что могильные тайны! Если
бы я только представил себе, что дочь Торкиля живет в гнусном союзе с
убийцей своего отца, меч истого сакса разыскал бы тебя и в объятиях тво-
его любовника!
- Неужели действительно ты заступился бы за честь рода Торкиля? -
сказала Ульрика (отныне мы можем отбросить ее второе имя - Урфрида). -
Тогда ты настоящий сакс, каким прославила тебя молва! Даже в этих прок-
лятых стенах, окутанных загадочными тайнами, даже здесь произносили имя
Седрика, и я, жалкая и униженная тварь, радовалась при мысли о том, что
есть еще на свете хоть один мститель за наше несчастное племя. У меня
тоже бывали часы мщения. Я подстрекала наших врагов к ссорам и во время
их пьяного разгула возбуждала среди них смертельную вражду. Я видела,
как лилась их кровь, слышала их предсмертные стоны! Взгляни на меня,
Седрик, не осталось ли на моем увядшем и гнусном лице каких-нибудь черт,
напоминающих Торкиля?
- Не спрашивай об этом, Ульрика, - отвечал Седрик с тоской и отвраще-
нием. - Так мертвец напоминает живого, когда бес оживляет бездыханный
труп, вызывая его из могилы.
- Пусть будет так, - ответила Ульрика, - а когда-то это бесовское ли-
цо могло посеять вражду между старшим Фрон де Бефом и его сыном Реджи-
нальдом. То, что потом случилось, следовало бы навеки скрыть под покро-
вом адской тьмы, но я подниму завесу и на мгновение покажу тебе то, от
чего мертвецы встают из гробов и громко вопиют. Долго разгоралась глухая
вражда между тираном отцом и его свирепым сыном. Долго я тайно раздувала
эту противоестественную ненависть. Она вспыхнула в час пьяного разгула,
и за своим собственным столом мой обидчик пал от руки родного сына...
Вот какие тайны прячутся под этими сводами. Развалитесь на куски, прок-
лятые своды, - продолжала она, подняв глаза вверх, - рухните, стены, и
задавите всех, кому известна эта чудовищная тайна!
- А ты, преступная и несчастная, - сказал Седрик, - что же сталось с
тобой после смерти твоего любовника?
- Угадывай, но не спрашивай. Я осталась здесь и жила, пока преждевре-
менная старость не обезобразила мое лицо. И тогда меня стали осыпать
обидами и клеймить презрением там, где прежде слушались и преклонялись
передо мною. Прежде было широкое поле для моей мстительности и злобы, а
тут я была вынуждена ограничить мою месть мелкими кознями раздраженной
служанки или пустой бранью беспомощной старухи; с высоты своей одинокой
башни обречена была я слушать отголоски пиров, в которых прежде участво-
вала, или крики и стоны новых жертв насилия!
- Ульрика, - сказал Седрик, - мне кажется, что в глубине сердца ты
все еще не перестала сожалеть об утрате тех радостей, которые покупала
ценою злодеяний; как же ты дерзаешь обратиться к человеку, облаченному в
эти священные одежды? Подумай, несчастная, если бы сам святой Эдуард
явился сюда во плоти, что мог бы он сделать для тебя? Царственный испо-
ведник имел от бога дар исцелять телесные язвы, но язвы души исцеляются
одним лишь господом богом.
- Погоди, суровый прорицатель! - воскликнула она. - Скажи, что значат
новые и страшные чувства, которые с недавних пор стали одолевать меня в
моем одиночестве? Почему давно минувшие дела встают передо мною, внушая
неодолимый ужас? Какая участь постигнет за гробом ту, которой бог судил
пережить на земле столько страданий? Не лучше ли мне обратиться к бо-
жествам наших некрещеных предков, к Водену, Герте и Зернебоку, к Мисте и
Скогуле, чем переносить те страшные видения, которые терзают меня и ная-
ву и во сне?
- Я не священник, - сказал Седрик, с отвращением отшатываясь от нее,
- я не священник, хотя и надел монашеское платье.
- Монах ты или мирянин, мне все равно, - ответила Ульрика. - За пос-
ледние двадцать лет я, кроме тебя, не видала никого, кто бы боялся бога
и уважал человека. Скажи, неужели мне нет надежды на спасение?
- Я думаю, что тебе пора покаяться, - сказал Седрик. - Прибегни к мо-
литве и покаянию, и дай тебе боже обрести прощение. Но я не могу и не
хочу оставаться больше с тобой.
- Постой еще минуту, - сказала Ульрика, - не покидай меня теперь, сын
друга моего отца. Иначе тот демон, что управлял моей жизнью, может ввес-
ти меня во искушение отомстить тебе за твое безжалостное презрение. Как
ты думаешь, долго ли пришлось бы тебе прожить на свете, если бы Фрон де
Беф застал Седрика Сакса в своем замке и в такой одежде? Он и так уже не
спускал с тебя глаз, как хищный сокол с добычи.
- Что ж, пускай, - сказал Седрик. - Пусть он и клювом и когтями рас-
терзает меня, и все-таки мой язык не произнесет ни единого слова лжи. Я
умру саксом, правдивым в речах и честным на деле. Отойди прочь! Не при-
касайся ко мне и не задерживай меня. Сам Реджинальд Фрон де Беф не так
омерзителен для моих глаз, как ты, низкое и развратное существо.
- Ну, будь по-твоему, - сказала Ульрика. - Ступай своей дорогой и по-
забудь в своем высокомерии, что стоящая перед тобой старуха была дочерью
друга твоего отца. Иди своим путем. Я останусь одна. Зато и мое мщение
будет делом только моих рук. Никто не станет мне помогать, но все услы-
шат о том деянии, на которое я отважусь. Прощай! Твое презрение оборвало
последнюю связь мою с миром. Ведь я надеялась, что мои несчастья смогут
пробудить сострадание в моих соплеменниках.
- Ульрика, - сказал Седрик, тронутый ее словами, - ты так много вы-
несла и претерпела в этой жизни, так неужели ты будешь предаваться отча-
янию именно теперь, когда глаза твои узрели твои преступления, когда те-
бе необходимо принести покаяние?
- Седрик, - отвечала Ульрика, - ты мало знаешь человеческое сердце.
Чтобы жить так, как я жила, нужно носить в своей душе безумную жажду
наслаждений, мести и гордое сознание своей силы. Напиток, слишком ядови-
тый для человеческого сердца, но отказаться от него нет силы. Старость
не дает наслаждений, морщинистое лицо перестает пленять, а мстительность
выдыхается, размениваясь на бессильные проклятия. Тогда-то возникают уг-
рызения совести, а с ними - бесплодные сожаления о прошлом и безнадеж-
ность в будущем. И когда все остальные сильные побуждения покидают нас,
мы становимся похожи на бесов в аду, которые могут ощущать угрызения, но
не раскаиваться никогда... Для раскаяния здесь нет места... Однако твои
речи пробудили во мне новую душу. Правду ты сказал: те, кому не страшна
смерть, способны на все. Ты указал мне средства к отмщению, и будь уве-
рен, что я ими воспользуюсь. Доселе в моей иссохшей груди наряду с мще-
нием боролись еще другие страсти; отныне оно одно воцарится в ней. Ты
сам скажешь потом, что, какова бы ни была жизнь Ульрики, ее смерть была
достойна дочери благородного Торкиля. Перед стенами этого проклятого
замка собралась боевая дружина - ступай, веди их скорее в атаку. Когда
же увидишь красный флаг на боковой башне, в восточном углу крепости,
наступай смелее - норманнам будет довольно дела и внутри замка, и вы
сможете прорваться, невзирая на их стрелы и пращи. Иди, прошу тебя. Вы-
полняй свое назначение, а меня предоставь моей судьбе.
Седрик охотно расспросил бы Ульрику подробнее о ее планах, но в эту
минуту раздался суровый голос Реджинальда Фрон де Бефа:
- Куда девался этот бездельник монах? Клянусь богом, я сделаю из него
мученика, если он вздумает сеять предательство среди моей челяди!
- Какое верное чутье у нечистой совести! - молвила Ульрика. - Но ты
не обращай на него внимания, уходи скорее к своим. Возгласи боевой клич
саксов, и пусть они запоют свою воинственную песнь. Моя месть послужит
им припевом.
Сказав это, она исчезла в боковую дверь, а Реджинальд Фрон де Беф во-
шел в комнату. Седрик не без труда принудил себя отвесить гордому барону
смиренный поклон, на который тот отвечал небрежным кивком.
- Долго же тебя задержали кающиеся грешники, мой отец! Впрочем, тем
лучше для них, потому что это их последняя исповедь. Ты приготовил их к
смерти?
- Я нашел их, - сказал Седрик, кое-как стараясь изъясняться по-фран-
цузски, - готовыми к самому худшему исходу, так как они знают, кто их
хозяин.
- Это что же такое, монах! Твоя речь смахивает на саксонское произно-
шение! - сказал фрон де Беф.
- Я воспитывался в обители святого Витольда, что в Бертоне, - отвечал
Седрик.
- Вот как, - молвил барон. - Было бы лучше, если бы ты был норманном.
Но нечего делать - других гонцов нет. Этот Витольдов монастырь в Бертоне
просто совиное гнездо. Давно пора разорить его до основания. Скоро нас-
танет такое время, что ни ряса, ни кольчуга не спасут сакса.
- Да будет воля божия, - проговорил Седрик голосом, дрожавшим от
сдержанной ярости, которую Фрон де Беф принял за проявление страха.
- Вижу, - сказал он, - что у тебя душа ушла в пятки и ты уже вообра-
зил себе, что наши воины ворвались в вашу трапезную и хозяйничают в ва-
ших погребах. Но окажи мне сегодня услугу, и, что бы ни случилось с ос-
тальной братией, обещаю тебе, что ты сможешь жить так же безопасно, как
