- Послушай, - обратился к нему еврей, - ради того, чтобы добыть этот
самый выкуп, который ты с меня требуешь вопреки своей...
Тут он запнулся, опасаясь раздражить сердитого норманна. Но Фрон де
Беф рассмеялся и сам подсказал ему пропущенное слово:
- Вопреки моей совести, хотел ты сказать, Исаак? Что же ты запнулся?
Я тебе говорил, что я человек рассудительный и легко переношу упреки
проигравшей стороны, даже если проигравший - еврей. А ты не был так тер-
пелив, Исаак, в ту пору, как подавал жалобу на Жака Фиц-Доттреля за то,
что он обозвал тебя кровопийцей и ростовщиком, когда ты довел его до
полного разорения.
- Клянусь талмудом, - вскричал еврей, - ваша милость заблуждается:
Фиц-Доттрель замахнулся на меня кинжалом в моей собственной комнате за
то, что я попросил его возвратить занятые у меня деньги. Срок уплаты
долга наступил еще на пасху.
- Ну, это мне все равно, - сказал Фрон де Беф, - для меня интереснее
узнать, когда я получу свое серебро. Когда ты мне доставишь шекели, Иса-
ак?
- Пусть дочь моя Ревекка поедет в Йорк, - отвечал Исаак, - под охра-
ной ваших служителей, благородный рыцарь, и так скоро, как только всад-
нику возможно воротиться оттуда обратно, деньги будут доставлены сюда, и
вы сможете взвесить и смерить их вот тут, на полу.
- Твоя дочь? - молвил Фрон де Беф, как будто с удивлением. - Клянусь,
Исаак, жаль, что я этого не знал. Я думал, что эта чернобровая девушка -
твоя наложница, и по обычаю древних патриархов, подавших нам такой при-
мер, приставил ее служанкой к сэру Бриану де Буагильберу.
Вопль, вырвавшийся из груди Исаака при этих словах рыцаря, отозвался
во всех углах свода и так изумил обоих сарацин, что они невольно выпус-
тили из рук несчастного еврея. Он воспользовался этим, бросился на пол и
обхватил колени Реджинальда Фрон де Бефа.
- Сэр рыцарь, - сказал он, - бери все, что потребовал, бери вдесятеро
больше, разори меня, доведи до нищеты. Нет! Порази меня своим кинжалом,
изжарь на этом огне, но только пощади дочь мою, отпусти ее с честью, без
обиды. Заклинаю тебя тою женщиной, от которой ты рожден, пощади честь
беззащитной девушки! Она живой портрет моей умершей Рахили, последний
оставшийся мне залог ее любви, а их было у меня шестеро! Не лишай одино-
кого вдовца его единственной отрады. Неужели ты хочешь, чтобы родной
отец пожалел, что единственная дочь его не лежит рядом с матерью в скле-
пе наших предков?
- Жаль, - молвил норманн, в самом деле как будто тронутый, - жаль,
что я не знал об этом прежде. Я думал, что ваше племя ничего не любит,
кроме своих мешков с деньгами.
- Не думай о нас так низко, хоть мы и евреи, - сказал Исаак, спеша
воспользоваться минутой кажущегося сочувствия. - Ведь и загнанная лисица
и замученная дикая кошка любят своих детенышей, так же и притесненные,
презираемые потомки Авраамовы любят детей своих.
- Положим, что и так, - сказал Фрон де Беф, - вперед я буду знать
это, Исаак, ради тебя. Но теперь уже поздно. Я не могу изменить того,
что случилось или должно случиться. Я уже дал слово своему товарищу по
оружию, а слову своему я не изменю и для десяти евреев с десятью еврей-
ками в придачу. К тому же почему ты думаешь, что с девушкой приключится
беда, если она достанется Буагильберу?
- Неминуемо приключится! - воскликнул Исаак, ломая себе руки в смер-
тельной тоске. - Чего же иного ждать от храмовника, как не жестокости к
мужчинам и бесчестья для женщин?
- Нечестивый пес, - сказал Фрон де Беф, сверкнув глазами и, быть мо-
жет, радуясь найти предлог для гнева, - не смей поносить священный орден
рыцарей Сионского Храма! Придумывай способ уплатить мне обещанный выкуп,
не то я сумею заткнуть твою глотку!
- Разбойник, негодяй! - вскричал еврей, невзирая на свою полную бес-
помощность, будучи не в силах удержать страстного порыва. - Ничего тебе
не дам! Ни одного серебряного пенни не увидишь от меня, пока не возвра-
тишь мне дочь честно и без обиды!
- В уме ли ты, еврей? - сурово сказал норманн. - Или твоя плоть и
кровь заколдованы против каленого железа и кипящего масла?
- Мне все равно! - воскликнул Исаак, доведенный до отчаяния поруган-
ным чувством родительской любви. - Делай со мной что хочешь. Моя дочь -
поистине кровь и плоть моя, она мне в тысячу раз дороже моего тела, ко-
торое ты угрожаешь истерзать. Не видать тебе моего серебра! Ни одной се-
ребряной монетки не дам тебе, назарянин, хотя бы от этого зависело спа-
сение твоей окаянной души, осужденной на гибель за преступления. Бери
мою жизнь, коли хочешь, а потом рассказывай, как еврей, невзирая ни на
какие пытки, сумел досадить христианину.
- А вот посмотрим, - сказал Фрон де Беф. - Клянусь благословенным
крестом, которого гнушается твое проклятое племя, ты у меня отведаешь и
огня и острой стали. Раздевайте его, рабы, и привяжите цепями к решетке.
Несмотря на слабое сопротивление старика, сарацины сдернули с него
верхнее платье и только что собрались совсем раздеть его, как вдруг раз-
дались звуки трубы, которые трижды повторились так громко, что проникли
даже в глубины подземелья. В ту же минуту послышались голоса, призывав-
шие сэра Реджинальда Фрон де Бефа. Не желая, чтобы его застали за таким
бесовским занятием, свирепый барон дал знак невольникам снова одеть ев-
рея и вместе с прислужниками ушел из темницы, предоставив Исааку или
благодарить бога за свое спасение, или же оплакивать судьбу своей доче-
ри, в зависимости от того, чья участь его больше тревожила - своя ли
собственная или дочерняя.
Глава XXIII
Но если трогательность нежных слов
Не может вас ко мне расположить,
Тогда - как воин, а не как влюбленный -
Любить меня вас я заставлю силой.
"Два веронца"
Комната, в которую привели леди Ровену, была убрана с некоторой пре-
тензией на роскошь; помещая ее здесь, желали, по-видимому, выказать ей
особое уважение по сравнению с остальными пленниками. Но жена барона
Фрон де Бефа, жившая в этой комнате, умерла очень давно, и немногие ук-
рашения, сделанные по ее вкусу, успели обветшать. Обивка стен местами
порвалась и висела клочьями, кое-где она поблекла от солнца и истлела от
времени. Но как ни заброшена была эта комната, она была единственной,
которую нашли подходящей для саксонской наследницы.
Тут и оставили ее размышлять о своей судьбе, пока актеры, игравшие в
этой зловещей драме, готовились к исполнению своих ролей. Эти роли были
распределены на совещании, происходившем между Реджинальдом Фрон де Бе-
фом, де Браси и храмовником. Они долго и горячо спорили о тех выгодах,
которые каждый из них хотел извлечь для себя из этого дерзкого набега, и
наконец решили участь своих несчастных пленников.
Около полудня де Браси, ради которого и был затеян набег, явился вы-
полнять задуманное намерение, то есть добиваться руки и приданого леди
Ровены.
Было видно, что он не все время потратил на совещание со своими союз-
никами, так как успел нарядиться по последней моде того времени. Зеленый
кафтан и маска были отложены в сторону. Длинные, густые волосы его
обильными локонами ниспадали на богатый плащ, обшитый мехом. Бороду де
Браси сбрил начисто. "Камзол его спускался ниже колен, а пояс с прицеп-
ленной к нему тяжелой саблей был вышит золотом и застегнут золотой пряж-
кой. Мы уже имели случай упоминать о нелепой модной обуви того времени,
а носки башмаков Мориса де Браси, загнутые вверх и скрученные наподобие
бараньих рогов, могли бы взять первый приз на состязании в нелепости
костюма. Таков был изысканный наряд тогдашнего щеголя. Впечатление уси-
ливалось красивой наружностью рыцаря, осанка и манеры которого представ-
ляли смесь придворной любезности с военной развязностью.
Он приветствовал Ровену, сняв перед ней свой бархатный берет, укра-
шенный золотым аграфом с изображением архангела Михаила, поражающего
дьявола. В то время он грациозным движением руки пригласил ее сесть. Так
как леди Ровена продолжала стоять, рыцарь снял перчатку с правой руки,
намереваясь подвести ее к креслу. Но леди Ровена жестом отклонила эту
любезность и сказала:
- Если я нахожусь в присутствии моего тюремщика, сэр рыцарь, - а обс-
тоятельства таковы, что я не могу думать иначе, - то узнице приличнее
стоя выслушать свой приговор.
- Увы, прелестная Ровена, - отвечал де Браси, - вы находитесь в при-
сутствии пленника ваших прекрасных глаз, а не тюремщика. Это де Браси
должен получить приговор.
- Я не знаю вас, сэр, - заявила она, выпрямляясь с гордым видом ос-
корбленной знатной красавицы, - я не знаю вас, а дерзкая фамильярность,
с которой вы обращаетесь ко мне на жаргоне трубадура, не оправдывает
разбойничьего насилия.
- Твои прелести, - продолжал де Браси в том же тоне, - побудили меня
совершить поступки, недостаточно почтительные по отношению к той, кого я
избрал царицей моего сердца и путеводною звездой моих очей.
- Повторяю вам, сэр рыцарь, что я не знаю вас, и напоминаю вам, что
ни один мужчина, носящий рыцарскую цепь и шпоры, не должен позволять се-
бе навязывать свое общество беззащитной даме.
- Что я вам незнаком, в том действительно заключается мое несчастье,
- сказал де Браси, - однако позвольте надеяться, что имя де Браси небе-
зызвестно, оно звучит иногда в песнях и речах менестрелей и герольдов,
восхваляющих рыцарские подвиги на турнирах или на поле битв.
- Так и предоставь менестрелям и герольдам восхвалять тебя, сэр ры-
царь, - сказала Ровена. - Им это приличнее, чем тебе самому. Скажи мне,
кто из них увековечит в песне или в записях турниров достопамятный под-
виг нынешней ночи - победу, одержанную над стариком и горстью робких
слуг, а также и добычу, доставшуюся победителю, - несчастную девушку,
против воли увезенную в разбойничий замок?
- Вы несправедливы, леди Ровена, - сказал рыцарь, смутившись и прини-
мая свой обычный тон, - вы сами бесстрастны и потому не находите оправ-
дания пылкой страсти другого человека, хотя бы она была вызвана вашей
красотой.
- Прошу вас, сэр, - сказала Ровена, - прекратить эти речи! Они при-
личны странствующим менестрелям, но вовсе не подходят рыцарям и дворя-
нам... Я в самом деле принуждена сесть, потому что вы, по-видимому, ни-
когда не кончите произносить такие пошлости, каких и у всякого уличного
певца хватит до самого рождества.
- Гордая девица, - с досадой сказал де Браси, - видя, что на все его
изысканные любезности она отвечает пренебрежением, - гордая девица, я
тебе докажу, что и моя гордость не меньше твоей. Знай же, что я заявил
претензии на твою руку тем способом, какой наиболее соответствует твоему
нраву. При твоем характере тебя легче покорить с оружием в руках, чем
светскими обычаями и учтивыми речами.
- Когда учтивые слова прикрывают грубые поступки, - сказала Ровена, -
они похожи на рыцарский пояс на подлом рабе. Я не удивлюсь, что сдержан-
ность так трудна для вас. Вам было бы лучше сохранить одежду и речь раз-
бойника, чем скрывать воровские дела под личиной деликатных манер и лю-
безных фраз.
- Твой совет хорош, - сказал норманн, - и на том смелом языке, кото-
рый оправдывает смелое дело, я скажу тебе: или ты вовсе не выйдешь из
этого замка, или выйдешь супругой Мориса де Браси. Я не привык к неуда-
чам в своих предприятиях, а для норманского дворянина нет надобности оп-
равдываться перед саксонской девицей, которой он делает честь, предлагая
ей свою руку. Ты горда, Ровена, но тем более ты годишься мне в жены. И
каким иным способом можешь ты достигнуть высших почестей, как не союзом
со мною? Как иначе избавишься ты от жизни в жалком деревенском сарае,
где саксы спят вповалку со своими свиньями, составляющими все их бо-
гатство? Как займешь иначе подобащее тебе почетное положение среди того
