общества, в котором собралось все, что есть в Англии могущественного и
прекрасного?
- Сэр рыцарь, - отвечал Ровена, - тот сарай, о котором вы упомянули с
таким презрением, с младенчества служил мне надежным приютом. Поверьте,
что если я когда-нибудь его покину, то не иначе, как с таким человеком,
который не станет презрительно отзываться о жилище, где я выросла и вос-
питывалась.
- Я угадываю вашу мысль, леди, - сказал де Браси, - хотя вы, может
быть, думаете, что выразились слишком неясно для моего понимания. Но не
воображайте, что Ричард Львиное Сердце когда-либо займет свой трон. Еще
менее того вероятно, чтобы его любимчик Уилфред Айвенго подвел вас к его
трону и представил ему вас как свою супругу. Другой претендент на вашу
руку, возможно, испытывал бы чувство ревности, но на мое решение не мо-
жет повлиять мысль об этой ребяческой и безнадежной страсти. Знайте, ле-
ди, что этот соперник находится в моей власти. От меня зависит выдать
тайну его пребывания в этом замке Реджинальду Фрон де Бефу, а если барон
узнает об этом, его ревность будет иметь худшие последствия, чем моя.
- Уилфред здесь? - молвила Ровена презрительно. - Это так же справед-
ливо, как то, что Фрон де Беф - его соперник.
Де Браси с минуту пристально смотрел на нее.
- Ты в самом деле не знала об этом? - спросил он. - Разве ты не зна-
ла, что в носилках Исаака везли Уилфреда Айвенго? Нечего сказать, при-
личный способ передвижения для крестоносца, взявшегося завоевать своею
доблестной рукой святой гроб! - И он презрительно рассмеялся.
- Да если бы он и был здесь, - сказала Ровена, принуждая себя гово-
рить равнодушно, хотя вся дрожала от охвативших ее мучительных опасений,
- в чем же он может быть соперником барону Фрон де Бефу? Чего ему бо-
яться, помимо кратковременного заключения в этом замке, а потом прилич-
ного выкупа, как водится между рыцарями?
- Неужели же и ты, Ровена, - сказал де Браси, - подобно всем женщи-
нам, думаешь, что на свете не бывает иного соперничества, кроме как
из-за ваших прелестей? Неужели ты не знаешь, что честолюбие и корысть
порождают не меньшую ревность, чем любовь? Наш хозяин Фрон де Беф будет
отстаивать свои права на богатое баронское поместье Айвенго с таким же
рвением, как если бы дело шло о любви какой-нибудь голубоглазой девицы.
Но взгляни благосклонно на мое сватовство, и раненому рыцарю нечего бу-
дет опасаться Реджинальда Фрон де Бефа, или тебе придется его оплаки-
вать, потому что он в руках человека, никогда не ведавшего жалости.
- Спаси его, ради господа бога! - молвила Ровена, теряя всю свою
твердость и холодея от ужаса при мысли об опасности, угрожающей ее воз-
любленному.
- Это я могу сделать и сделаю, - сказал де Браси. - Когда Ровена сог-
ласится стать женою де Браси, кто же осмелится подвергнуть насилию ее
родственника, сына ее опекуна, товарища ее детства? Но только твоя лю-
бовь может купить ему мое покровительство. Я не такой глупец, чтобы спа-
сать жизнь или устраивать судьбу человека, который может стать моим
счастливым соперником. Употреби свое влияние на меня в его пользу, и он
будет спасен. Но если ты не захочешь так поступить, Уилфред умрет, а ты
от этого не станешь свободнее.
- В холодной откровенности твоих речей, - сказала Ровена, - есть
что-то, что не вяжется с их ужасным смыслом. Я не верю, чтобы твои наме-
рения были так жестоки или твое могущество было так велико.
- Ну, льсти себя такой надеждой, пока не убедишься в противном, -
сказал де Браси. - Твой возлюбленный лежит раненый в стенах этого замка.
Он может оказаться помехой для Фрон де Бефа в притязаниях на то, что для
Фрон де Бефа дороже чести и красоты. Что ему стоит одним ударом кинжала
или дротика прикончить соперника? И даже если бы Фрон де Беф не решился
на такое дело, стоит лекарю ошибиться лекарством или служителю выдернуть
подушку из-под головы больного, и дело обойдется без кровопролития.
Уилфред теперь в таком положении, что и от этого может умереть. Седрик
тоже.
- И Седрик тоже... - повторила Ровена. - Мой благородный, мой велико-
душный опекун! Я заслужила постигшее меня несчастье, если могла позабыть
о судьбе Седрика, думая о его сыне!
- Судьба Седрика также зависит от твоего решения, - сказал де Браси,
- советую тебе хорошенько подумать об этом.
До сих пор Ровена выдерживала свою роль с непоколебимой стойкостью,
потому что не считала опасность ни серьезной, ни неминуемой. От природы
она была кротка и застенчива, что физиономисты считают неразлучным с бе-
лизною кожи и светло-русыми волосами. Однако благодаря условиям воспита-
ния характер ее изменился Она привыкла к тому, что все, даже Седрик
(державший себя довольно деспотично по отношению к другим), преклонялись
перед ее волей, и приобрела тот сорт мужества и самоуверенности, который
развивается от постоянного почтения и внимательности со стороны всех ок-
ружающих. Она не представляла себе, как можно противиться ее воле или не
исполнять ее просьб и желаний.
Но под ее величавой самоуверенностью скрывалась мягкая и нежная душа.
Поэтому, когда леди Ровену постигла беда, угрожавшая ей самой, ее воз-
любленному и ее опекуну, когда ее воля столкнулась с волей сильного, ре-
шительного и бесчестного человека, притом имеющего власть над ней и ре-
шившегося воспользоваться своим могуществом, она упала духом и растеря-
лась.
Она обвела глазами вокруг себя, как бы ища помощи, издала несколько
прерывистых восклицаний, потом подняла сжатые руки к небу и разразилась
горькими слезами. Нельзя было видеть горе этого прелестного создания и
не тронуться таким зрелищем. Де Браси был тронут, хотя ощущал гораздо
больше смущения, чем сочувствия. Он зашел так далеко, что отступать было
уже поздно; однако ж Ровена была в таком состоянии, что ни уговорами, ни
угрозами нельзя было на нее подействовать. Он ходил взад и вперед по
комнате, тщетно стараясь успокоить перепуганную девушку и раздумывая,
что же ему теперь делать.
"Если, - думал он, - я позволю себе растрогаться слезами этой девицы,
как я возмещу себе утрату всех блестящих надежд, ради которых я пошел на
такой риск? Вдобавок, будут смеяться принц Джон и его веселые приспешни-
ки. Но я чувствую, что не гожусь для взятой на себя роли. Не могу равно-
душно смотреть на это прелестное лицо, искаженное страданием, на чудес-
ные глаза, утопающие в слезах. Уж лучше бы она продолжала держаться все
так же высокомерно, или я имел бы побольше той выдержки и жестокости,
что у барона Фрон де Бефа".
Волнуемый этими мыслями, он только пытался утешить Ровену уверениями,
что пока еще нет никаких оснований для такого отчаяния. Но эти речи вне-
запно были прерваны громкими звуками охотничьего рога, в ту же минуту
встревожившими и других обитателей замка, помешав им выполнить их раз-
личные корыстные или распутные планы. Де Браси пришлось покинуть краса-
вицу и поспешить в общий зал. Впрочем, он едва ли сожалел об этом, так
как его беседа с леди Ровеной приняла такой оборот, что ему было одина-
ково трудно как продолжать настаивать на своем, так и отказаться от сво-
их намерений.
Здесь мы считаем не лишним оговориться и привести доводы более
серьезные, нежели сцепление чисто романических событий, в подтверждение
того, что представленное нами печальное состояние нравов того времени
нимало не преувеличено нами. Прискорбно думать, что храбрые бароны, бо-
ровшиеся из-за английских вольностей с представителями коронной власти,
те самые бароны, которым мы обязаны существованием этих вольностей, были
сами по себе жесточайшими притеснителями и запятнали себя такими край-
ностями деспотизма, которые были противны не только английским законам,
но и велениям самой природы и простого человеколюбия. Но, увы, стоит нам
привести хоть одну из многочисленных страниц труда нашего известного ис-
торика Генри, собравшего столько ценного материала из летописей тогдаш-
него времени, чтобы доказать, что трудно выдумать что-либо мрачнее и
ужаснее того, что тогда творилось в действительности.
"Саксонская хроника" описывает, какие жестокости учиняли в царствова-
ние короля Стефана важные бароны и владельцы замков, которые были все
сплошь норманны; это описание служит разительным доказательством того,
на какие неистовства были они способны, когда разжигались их буйные
страсти:
"Они жестоко угнетали бедняков, заставляя строить себе замки; а когда
замки были готовы, они наполняли их порочными людьми, скорее дьяволами,
которые хватали без разбора мужчин и женщин, в случае если подозревали,
что у них есть деньги, ввергали в темницы и подвергали мучениям более
лютым, чем те, которые претерпевали святые мученики. Одних они душили,
забивая им рот грязью, других вешали за ноги, или за голову, или за
большие пальцы, а под ними разводили огонь. Иным обвязывали головы ве-
ревками с узлами и затягивали узлы, пока не лопались черепа; других бро-
сали в подземелья, кишевшие змеями и жабами..."
Но мы не будем терзать читателя дальнейшими описаниями этих страшных
дел.
Другим, пожалуй наиболее сильным, примером того, каковы были горькие
плоды завоевания, является следующий исторический факт. Принцесса Ма-
тильда, дочь шотландского короля, а впоследствии английская королева,
племянница Эдгара Этлинга и мать императрицы германской, следовательно -
дочь, супруга и мать коронованных особ, воспитываясь в Англии, принужде-
на была в ранней молодости постричься в монахини, так как это было для
нее единственным средством спастись от распутных преследований норманс-
ких дворян. Таково было единственное объяснение, данное ею этому поступ-
ку на великом собрании английского духовенства, когда она призвана была
заявить, по какой причине приняла монашеский сан. Духовенство признало
правильность этой меры, а также и настоятельность причин, ее вызвавших,
дав, таким образом, несомненное и убедительное подтверждение того, что в
то время существовала столь значительная распущенность нравов. Духо-
венство так и выразилось в своем постановлении: всем известно, что после
завоевания Англии королем Вильгельмом его норманские витязи, возгордив-
шись столь великою победой, не признавали никаких законов, исключая сво-
ей злой воли, и не только отняли у завоеванных саксов все их земельные
угодья и имущество, но посягали на честь их жен и дочерей с самой нео-
бузданной наглостью; а потому в то время и вошло в обычай, что женщины и
девицы благородных фамилий постригались в монахини, ища защиты в стенах
монастырских не по призванию, но единственно ради спасения своей чести
от необузданного распутства мужчин.
Таковы были развращенность и падение тогдашних нравов, по единодушно-
му свидетельству собравшегося духовенства, как рассказывает летописец
Идмер. Считаем излишним приводить дальнейшие доказательства правдоподоб-
ности описанных сцен, а также и тех, которые встретятся дальше, хотя мы
приняли за основание своего рассказа только те факты, которые передает
нам менее достоверная саксонская рукопись.
Глава XXIV
Как лев, я покорю свою невесту.
Дуглас
Пока описанные нами сцены происходили в различных частях замка, ев-
рейка Ревекка ожидала решения своей участи, запертая в дальней уединен-
ной башне. Сюда привели ее двое замаскированных слуг и втолкнули в ма-
ленькую комнату, где она очутилась лицом к лицу со старой колдуньей, ко-
торая, сидя за пряжей, мурлыкала себе под нос саксонскую песню в такт
своему веретену, танцевавшему по полу. При входе Ревекки старуха подняла
голову и уставилась на красивую еврейку с той злобной завистью, с какой
старость и безобразие, сочетающиеся с болезненным состоянием, взирают на
юность и красоту.
- Убирайся прочь отсюда, старый сверчок! - сказал один из спутников
