доставлено мелкопоместным фермерам, так называемым иоменам, так что эти
места можно приравнять к партеру наших театров. Что же касается просто-
народья, то оно должно было размещаться на дерновых скамьях, устроенных
на склонах ближайших холмов, что давало зрителям возможность созерцать
желанное зрелище поверх галерей и отлично видеть все, что совершалось на
арене.
Кроме того, несколько сот человек уселось на ветвях деревьев, окайм-
лявших поляну; даже колокольня ближайшей сельской церкви была унизана
зрителями.
По самой середине восточной галереи, как раз против центра арены, бы-
ло устроено возвышение, где под балдахином с королевским гербом стояло
высокое кресло вроде трона. Вокруг этой почетной ложи толпились пажи,
оруженосцы, стража в богатой одежде, и по всему было видно, что она
предназначалась для принца Джона и его свиты. Напротив королевской ложи,
в центре западной галереи, возвышался другой помост, украшенный еще
пестрее, хотя не так роскошно. Там также был трон, обитый алой и зеленой
тканью, он был окружен множеством пажей и молодых девушек, самых краси-
вых, каких могли подобрать, все они были нарядно одеты в причудливые
костюмы, тоже зеленого и алого цветов. Ложа была убрана флагами и знаме-
нами, на которых были изображены пронзенные сердца, пылающие сердца, ис-
текающие кровью сердца, луки, колчаны со стрелами и тому подобные эмбле-
мы торжества Купидона. Тут же красовалась пышная надпись, гласившая, что
этот почетный трон предназначен для королевы любви и красоты. Но кто бу-
дет этой королевой, было неизвестно.
А тем временем зрители разных званий толпами направлялись к арене.
Уже немало ссорились из-за того, что многие пытались занять неподобающие
им места. В большинстве случаев споры довольно бесцеремонно разрешались
стражей, которая для убеждения наиболее упорных спорщиков пускала в ход
рукояти своих мечей и древки секир. Когда же препирательства из-за мест
происходили между более важными лицами, их претензии решались двумя мар-
шалами ратного поля: Уильямом де Вивилем и Стивеном де Мартивалем. Эти
маршалы, вооруженные с головы до ног, разъезжали взад и вперед по арене,
поддерживая среди публики строгий порядок.
Мало-помалу галереи наполнились рыцарями и дворянами; их длинные ман-
тии темных цветов составляли приятный контраст с более светлыми и весе-
лыми нарядами дам, которых здесь было еще больше, чем мужчин, хотя каза-
лось бы, что такие кровавые и жестокие забавы малопривлекательны для
прекрасного пола. Нижние галереи и проходы вскоре оказались битком наби-
ты зажиточными иоменами и мелкими дворянами, которые по бедности или
незначительному положению в свете не решались занять более почетные мес-
та. Само собою разумеется, что именно в этой части публики чаще всего
происходили недоразумения из-за прав на первенство.
- Нечестивый пес! - восклицал пожилой человек, потертая одежда кото-
рого свидетельствовала о бедности, а меч на боку, кинжал за поясом и зо-
лотая цепь на шее говорили о претензиях на знатность. - Сын волчицы, уб-
людок! Как ты смеешь толкать христианина, да еще и норманна из благород-
ной дворянской фамилии Мондидье!
Эти резкие слова были обращены не к кому другому, как к нашему знако-
мому, Исааку, который, на этот раз богато разодетый, в великолепном пла-
ще, протискивался сквозь толпу, стараясь найти место в переднем ряду
нижней галереи для своей дочери, красавицы Ревекки. Она приехала к нему
в Ашби и теперь, уцепившись за его руку, тревожно оглядывалась кругом,
испуганная общим недовольством, вызванным, по-видимому, поведением ее
отца. Мы видели, что Исаак бывал труслив в некоторых случаях, но здесь
он знал, что ему бояться нечего. При таком стечении народа ни один из
самых корыстных и злобных его притеснителей не решился бы его обидеть.
На подобных сборищах евреи находились под защитой общих законов, а если
этого было недостаточно, в толпе дворян всегда оказывалось несколько
знатных баронов, которые из личных выгод были готовы за них вступиться.
Кроме того, Исааку было хорошо известно, что принц Джон хлопочет о том,
чтобы занять у богатых евреев в Йорке крупную сумму денег под залог дра-
гоценностей и земельных угодий. Исаак сам имел близкое отношение к этому
и отлично знал, как хотелось принцу поскорее его уладить. А потому он
был уверен, что в случае неприятных столкновений принц непременно засту-
пится за него.
Исаак смело протискивался вперед и неосторожно толкнул норманского
дворянина. Однако жалобы старика возбудили негодование окружающих. Рос-
лый иомен в зеленом суконном платье, с дюжиной стрел за поясом, с сереб-
ряным значком на груди и огромным луком в руке, резко повернулся, лицо
его, потемневшее от загара и ветров как каленый орех, вспыхнуло гневом,
и он посоветовал еврею запомнить, что хоть он и надулся, как паук, выса-
сывая кровь своих несчастных жертв, но что пауков терпят, пока они смир-
но сидят по углам, а как только они вылезут на свет - их давят. Его уг-
розы, резкий голос и суровый взгляд заставили еврея попятиться. Очень
вероятно, что Исаак и убрался бы подальше от столь опасного соседства,
если бы в эту минуту общее внимание не было отвлечено появлением на аре-
не принца Джона и его многочисленной и веселой свиты. Свита эта состояла
частью из светских, частью из духовных лиц, столь же нарядно одетых и
державших себя не менее развязно, чем их сотоварищи-миряне. В числе ду-
ховных был и приор из Жорво, в самом изящном костюме, какой по своему
сану он мог себе позволить. Мех и золото обильно украшали его одежду, а
носки его сапог были загнуты так высоко, что перещеголяли и без того не-
лепую тогдашнюю моду. Они были такой величины, что подвязывались не к
коленям, а к поясу, мешая всаднику вставить ногу в стремя. Впрочем, это
не смущало галантного аббата. Быть может, он даже рад был случаю выка-
зать в присутствии такой многочисленной публики и в особенности дам свое
искусство держаться на коне, обходясь без стремян. Остальная свита прин-
ца Джона состояла из его любимцев - начальников наемного войска, нес-
кольких баронов, распутной шайки придворных и рыцарей ордена Храма и ио-
аннитов.
Здесь не лишним будет заметить, что рыцари этих двух орденов счита-
лись врагами Ричарда: во время бесконечных распрей в Палестине между Фи-
липпом Французским и английским королем они приняли сторону Филиппа.
Всем было известно, что именно благодаря этим распрям все победы Ричарда
над сарацинами оказались бесплодными, а его попытки взять Иерусалим за-
кончились неудачей; плодом же завоеванной славы было только ненадежное
перемирие, заключенное с султаном Саладином. По тем же политическим со-
ображениям, которые руководили их собратьями в Святой Земле, храмовники
и иоанниты, жившие в Англии и Нормандии, присоединились к партии принца
Джона, не имея причин желать ни возвращения Ричарда в Англию, ни воцаре-
ния его законного наследника, принца Артура.
Со своей стороны, принц Джон ненавидел и презирал уцелевшую саксонс-
кую знать и старался при любом случае всячески ее унизить. Он понимал,
что саксонские феодалы вместе с остальным саксонским населением Англии
враждебно относятся к его проискам, опасаясь дальнейшего ограничения
своих старинных прав, чего они могли ожидать от такого необузданного ти-
рана, каким был принц Джон.
Окруженный своими приближенными, принц Джон выехал на арену верхом на
резвом коне серой масти и с соколом на руке. На нем был великолепный
пурпурный с золотом костюм, а на голове - роскошная меховая шапочка, ук-
рашенная драгоценными каменьями, из-под которой падали на плечи длинные
локоны. Он ехал впереди, громко разговаривая и пересмеиваясь со своей
свитой и дерзко, как это свойственно членам королевской фамилии, расс-
матривал красавиц, украшавших своим присутствием верхние галереи.
Даже те, кто замечал в наружности принца выражение разнузданной дер-
зости, крайнего высокомерия и полного равнодушия к чувствам других лю-
дей, не могли отрицать того, что он не лишен некоторой привлекательнос-
ти, свойственной открытым чертам лица, правильным от природы и приучен-
ным воспитанием к выражению приветливости и любезности, которые легко
принять за естественное простодушие и честность. Такое выражение лица
часто и совершенно напрасно также принимают за признак мужественности и
чистосердечия, тогда как под ними обычно скрываются беспечное равнодушие
и распущенность человека, сознающего себя, независимо от своих душевных
качеств, стоящим выше других благодаря знатности происхождения, или бо-
гатства, или каким-нибудь иным случайным преимуществам.
Однако большинство зрителей не вдавалось в такие глубокие размышле-
ния. Для них достаточно было увидеть великолепную меховую шапочку принца
Джона, его пышную мантию, отороченную дорогими соболями, его сафьяновые
сапожки с золотыми шпорами и, наконец, ту грацию, с какой он управлял
своим конем, чтобы прийти в восторг и приветствовать его громкими клика-
ми.
Принц весело гарцевал вокруг арены. Внезапно внимание его было прив-
лечено продолжавшейся суматохой, вызванной притязаниями Исаака на лучшее
место. Зоркий взгляд Джона мигом разглядел еврея, но гораздо более при-
ятное впечатление произвела на него красивая дочь Сиона, боязливо
прильнувшая к руке своего старого отца.
И в самом деле, даже на взгляд такого строгого ценителя, каким был
Джон, прекрасная Ревекка могла с честью выдержать сравнение с самыми
знаменитыми английскими красавицами. Она была удивительно хорошо сложе-
на, и восточный наряд не скрывал ее фигуры. Желтый шелковый тюрбан шел к
смуглому оттенку ее кожи; глаза блестели, тонкие брови выгибались горде-
ливой дугой, белые зубы сверкали, как жемчуг, а густые черные косы рас-
сыпались по груди и плечам, прикрытым длинной симаррой из пурпурного
персидского шелка с вытканными по нему цветами всевозможных оттенков,
спереди прикрепленной множеством золотых застежек, украшенных жемчугом,
- все вместе создавало такое чарующее впечатление, что Ревекка могла со-
перничать с любой из прелестнейших девушек, сидевших вокруг. Ее платье
было застегнуто жемчужными запонками; три верхние запонки были расстег-
нуты, так как день был жаркий, и на открытой шее было хорошо видно брил-
лиантовое ожерелье с подвесками огромной ценности; страусовое перо,
прикрепленное к тюрбану алмазным аграфом, также сразу бросалось в глаза,
и хотя горделивые дамы, сидевшие на верхней галерее, презрительно погля-
дывали на прелестную еврейку, втайне они завидовали ее красоте и бо-
гатству.
- Клянусь лысиной Авраама, - сказал принц Джон, - эта еврейка - обра-
зец тех чар и совершенств, что сводили с ума мудрейшего из царей. Как ты
думаешь, приор Эймер? Клянусь тем храмом мудрого Соломона, которого наш
еще более мудрый братец Ричард никак не может взять, она хороша, как са-
ма возлюбленная в Песни Песней.
- Роза Сарона и Лилия Долин, - отвечал приор. - Однако, ваша свет-
лость, вы не должны забывать, что она не более как еврейка.
- Эге! - молвил принц, не обратив никакого внимания на его слова. - А
вот и мой нечестивый толстосум... Маркиз червонцев и барон сребреников
препирается изза почетного места с оборванцами, у которых в карманах,
наверно, не водится ни одного пенни. Клянусь святым Марком, мой денежный
вельможа и его хорошенькая еврейка сейчас получат места на верхней гале-
рее. Эй, Исаак, это кто такая? Кто она тебе, жена или дочь? Что это за
восточная гурия, которую ты держишь под мышкой, точно это шкатулка с
твоей казной?
- Это дочь моя Ревекка, ваша светлость, - отвечал Исаак с низким пок-
лоном, нимало не смутившись приветствием принца, в котором сочетались
насмешка и любезность.
- Ну, ты, мудрец! - сказал принц с громким хохотом, которому тотчас
