дов. Наши подвиги стерты деяниями другого народа, наш язык, самые наши
имена скоро предадут забвению. И никто не пожалеет об этом, кроме меня,
одинокого старика... Кравчий, бездельник, наполняй кубки! За здоровье
храбрых в бою, сэр рыцарь, к какому бы племени они ни принадлежали, на
каком бы языке ни говорили! За тех, кто доблестнее всех воюет в Палести-
не в рядах защитников креста!
- Я сам ношу знамение креста, и мне не пристало говорить об этом, -
сказал Бриан де Буагильбер, - но кому же другому отдать пальму пер-
венства среди крестоносцев, как не рыцарям Храма - верным стражам гроба
господня!
- Иоаннитам, - сказал аббат. - Мой брат вступил в этот орден.
- Я и не думаю оспаривать их славу, - сказал храмовник, - но...
- А знаешь, дядюшка Седрик, - вмешался Вамба, - если бы Ричард Льви-
ное Сердце был поумнее да послушался меня, дурака, сидел бы он лучше до-
ма со своими веселыми англичанами, а Иерусалим предоставил бы освобож-
дать тем самым рыцарям, которые его сдали.
- Разве в английском войске никого не было, - сказала вдруг леди Ро-
вена, - чье имя было бы достойно стать наряду с именами рыцарей Храма и
иоаннитов?
- Простите меня, леди, - отвечал де Буагильбер, - английский король
привел с собой в Палестину толпу храбрых воинов, которые уступали в доб-
лести только тем, кто своею грудью непрерывно защищал Святую Землю.
- Никому они не уступали, - сказал пилигрим, который стоял поблизости
и все время с заметным нетерпением прислушивался к разговору.
Все взоры обратились в ту сторону, откуда раздалось это неожиданное
утверждение.
- Я заявляю, - продолжал пилигрим твердым и сильным голосом, - что
английские рыцари не уступали никому из обнаживших меч на защиту Святой
Земли. Кроме того, скажу, что сам король Ричард и пятеро из его рыцарей
после взятия крепости Сен-Жан д'Акр дали турнир и вызвали на бой всех
желающих. Я сам видел это, потому и говорю. В тот день каждый из рыцарей
трижды выезжал на арену и всякий раз одерживал победу. Прибавлю, что из
числа их противников семеро принадлежали к ордену рыцарей Храма. Сэру
Бриану де Буагильберу это очень хорошо известно, и он может подтвердить
мои слова.
Невозможно описать тот неистовый гнев, который мгновенно вспыхнул на
еще более потемневшем лице смуглого храмовника. Разгневанный и смущен-
ный, схватился он дрожащими пальцами за рукоять меча, но не обнажил его,
вероятно сознавая, что расправа не пройдет безнаказанно в таком месте и
при таких свидетелях. Но простой и прямодушный Седрик, который не привык
одновременно заниматься различными делами, так обрадовался известиям о
доблести соплеменников, что не заметил злобы и растерянности своего гос-
тя.
- Я бы охотно отдал тебе этот золотой браслет, пилигрим, - сказал он,
- если бы ты перечислил имена тех рыцарей, которые так благородно под-
держали славу нашей веселой Англии.
- С радостью назову их по именам, - отвечал пилигрим, - и никакого
подарка мне не надо: я дал обет некоторое время не прикасаться к золоту.
- Хочешь, друг пилигрим, я за тебя буду носить этот браслет? - сказал
Вамба.
- Первым по доблести и воинскому искусству, по славе и по положению,
им занимаемому, - начал пилигрим, - был храбрый Ричард, король Англии.
- Я его прощаю! - воскликнул Седрик. - Прощаю то, что он потомок ти-
рана, герцога Вильгельма.
- Вторым был граф Лестер, - продолжал пилигрим, - а третьим - сэр То-
мас Малтон из Гилсленда.
- О, это сакс! - с восхищением сказал Седрик.
- Четвертый - сэр Фолк Дойли, - молвил пилигрим.
- Тоже саксонец, по крайней мере с материнской стороны, - сказал Сед-
рик, с величайшей жадностью ловивший каждое его слово. Охваченный вос-
торгом по случаю победы английского короля и сородичей-островитян, он
почти забыл свою ненависть к норманнам. - Ну, а кто же был пятый? -
спросил он.
- Пятый был сэр Эдвин Торнхем.
- Чистокровный сакс, клянусь душой Хенгиста! - крикнул Седрик. - А
шестой? Как звали шестого?
- Шестой, - отвечал пилигрим, немного помолчав и как бы собираясь с
мыслями, - был совсем юный рыцарь, малоизвестный и менее знатный; его
приняли в это почетное товарищество не столько ради его доблести,
сколько для круглого счета. Имя его стерлось из моей памяти.
- Сэр пилигрим, - сказал Бриан де Буагильбер с пренебрежением, - та-
кая притворная забывчивость после того, как вы успели припомнить так
много, не достигнет цели. Я сам назову имя рыцаря, которому из-за нес-
частной случайности - по вине моей лошади - удалось выбить меня из сед-
ла. Его звали рыцарь Айвенго; несмотря на его молодость, ни один из его
соратников не превзошел Айвенго в искусстве владеть оружием. И я громко,
при всех, заявляю, что, будь он в Англии и пожелай он на предстоящем
турнире повторить тот вызов, который послал мне в Сен-Жан д'Акре, я го-
тов сразиться с ним, предоставив ему выбор оружия. При том коне и воору-
жении, которыми я теперь располагаю, я отвечаю за исход поединка.
- Ваш вызов был бы немедленно принят, - отвечал пилигрим, - если бы
ваш противник здесь присутствовал. А при настоящих обстоятельствах не
подобает нарушать покой этого мирного дома, похваляясь победою в поедин-
ке, который едва ли может состояться. Но если Айвенго когда-либо вернет-
ся из Палестины, я вам ручаюсь, что он будет драться с вами.
- Хороша порука! - возразил храмовник. - А какой залог вы мне можете
предложить?
- Этот ковчег, - сказал пилигрим, вынув из-под плаща маленький ящик
из слоновой кости и творя крестное знамение. - В нем хранится частица
настоящего креста господня, привезенная из Монт-Кармельского монастыря.
Приор аббатства Жорво тоже перекрестился и набожно стал читать вслух
"Отче наш". Все последовали его примеру, за исключением еврея, мусульман
и храмовника. Не обнаруживая никакого почтения к святыне, храмовник снял
с шеи золотую цепь, швырнул ее на стол и сказал:
- Прошу аббата Эймера принять на хранение мой залог и залог этого бе-
зыменного странника в знак того, что, когда рыцарь Айвенго вступит на
землю, омываемую четырьмя морями Британии, он будет вызван на бой с Бри-
аном де Буагильбером. Если же означенный рыцарь не ответит на этот вы-
зов, он будет провозглашен мною трусом с высоты стен каждого из сущест-
вующих в Европе командорств ордена храмовников.
- Этого не случится, - вмешалась леди Ровена, прерывая свое продолжи-
тельное молчание. - За отсутствующего Айвенго скажу я, если никто в этом
доме не желает за него вступиться. Я заявляю, что он примет любой вызов
на честный бой. Если бы моя слабая порука могла повысить значение бес-
ценного залога, представленного этим праведным странником, я бы поручи-
лась своим именем и доброй славой, что Айвенго даст этому гордому рыцарю
желаемое удовлетворение.
В душе Седрика поднялся такой вихрь противоречивых чувств, что он не
в состоянии был проронить ни слова во время этого спора. Радостная гор-
дость, гнев, смущение сменялись на его открытом и честном лице, точно
тени от облаков, пробегающих над сжатым полем. Домашние слуги, на кото-
рых имя Айвенго произвело впечатление электрической искры, затаив дыха-
ние ждали, что будет дальше, не спуская глаз с хозяина. Но когда загово-
рила Ровена, ее голос как будто заставил Седрика очнуться и прервать
молчание.
- Леди Ровена, - сказал он, - это излишне. Если бы понадобился еще
залог, я сам, несмотря на то, что Айвенго жестоко оскорбил меня, готов
своей собственной честью поручиться за его честь. Но, кажется, предло-
женных залогов и так достаточно - даже по модному уставу норманского ры-
царства. Так ли я говорю, отец Эймер?
- Совершенно верно, - подтвердил приор, - ковчег со святыней и эту
богатую цепь я отвезу в наш монастырь и буду хранить в ризнице до тех
пор, пока это дело не получит должного исхода.
Он еще несколько раз перекрестился, бормоча молитвы и совершая мно-
гократные коленопреклонения, и передал ковчег в руки сопровождавшего его
монаха - брата Амвросия; потом уже без всякой церемонии, но, может быть,
с неменьшим удовольствием сгреб со стола золотую цепь и опустил ее в на-
душенную сафьяновую сумку, висевшую у него на поясе.
- Ну, сэр Седрик, - сказал аббат, - ваше доброе вино так крепко, что
у меня в ушах уже звонят к вечерне. Позвольте нам еще раз выпить за здо-
ровье леди Ровены, да и отпустите нас на отдых.
- Клянусь бромхольским крестом, - сказал Сакс, - вы плохо поддержива-
ете свою добрую славу, сэр приор. Молва отзывается о вас как об исправ-
ном монахе: говорят, будто вы только тогда отрываетесь от доброго вина,
когда зазвонят к заутрене, и я на старости лет боялся осрамиться, состя-
заясь с вами. Клянусь честью, в мое время двенадцатилетний мальчиш-
ка-сакс дольше вашего просидел бы за столом.
Однако у приора были причины настойчиво придерживаться на этот раз
правил умеренности. Он не только по своему званию был присяжным мирот-
ворцем, но и на деле терпеть не мог всяких ссор и столкновений. Это про-
исходило, впрочем, не от любви к ближнему или к самому себе; он опасался
вспыльчивости старого сакса и предвидел, что запальчивое высокомерие
храмовника, уже не раз прорывавшееся наружу, в конце концов вызовет
весьма неприятную ссору. Поэтому он стал распространяться о том, что по
части выпивки ни один народ не может сравниться с крепкоголовыми и вы-
носливыми саксами, намекнув даже, как бы мимоходом, на святость своего
сана, и закончил настойчивой просьбой позволить удалиться на покой.
Вслед за тем прощальный кубок обошел круг. Гости, низко поклонившись
хозяину и леди Ровене, встали и разбрелись по залу, а хозяева в сопро-
вождении ближайших слуг удалились в свои покои.
- Нечестивый пес, - сказал храмовник еврею Исааку, проходя мимо него,
- так ты тоже пробираешься на турнир?
- Да, собираюсь, - отвечал Исаак, смиренно кланяясь, - если угодно
будет вашей досточтимой доблести.
- Как же, - сказал рыцарь, - затем и идешь, чтобы своим лихоимством
вытянуть все жилы из дворян, а женщин и мальчишек разорять красивыми
безделушками. Готов поручиться, что твой кошелек битком набит шекелями.
- Ни одного шекеля, ни единого серебряного пенни, ни полушки нет,
клянусь богом Авраама! - сказал еврей, всплеснув руками. - Я иду просить
помощи у собратий для уплаты налога, который взыскивает с меня палата
еврейского казначейства. Да ниспошлет мне удачу праотец Иаков. Я совсем
разорился. Даже плащ, что я ношу, ссудил мне Рейбен из Тадкастера.
Храмовник желчно усмехнулся и проговорил:
- Проклятый лгун!
С этими словами он отошел от еврея и, обратившись к своим мусульманс-
ким невольникам, сказал им что-то на языке, не известном никому из при-
сутствующих.
Бедный старик был так ошеломлен обращением к нему воинственного мона-
ха, что тот успел уже отойти на другой конец зала, прежде чем бедняга
решился поднять голову и изменить свою униженную позу. Когда же он нако-
нец выпрямился и оглянулся, лицо его выражало изумление человека, только
что ослепленного молнией и оглушенного громом.
Вскоре храмовник и аббат отправились в отведенные им спальни. Прово-
жали их дворецкий и кравчий. При каждом из них шло по два прислужника с
факелами, а еще двое несли на подносах прохладительные напитки; в то же
время другие слуги указывали свите храмовника и приора и остальным гос-
тям места, где для них был приготовлен ночлег.
Глава VI
С ним подружусь, чтобы войти в доверье:
Получится - прекрасно, нет - прощай.
Но я прошу, меня не обессудь!
"Венецианский купец"
Когда пилигрим, сопровождаемый слугою с факелом, проходил по запутан-
ным переходам этого огромного дома, построенного без определенного пла-
на, его нагнал кравчий и сказал ему на ухо, что если он ничего не имеет
