или трое старших стояли на помосте, за креслом Седрика, остальные держа-
лись в нижней части зала. Были тут слуги и другой породы: три мохнатые
борзые собаки из тех, с которыми охотились в ту пору за волками и оленя-
ми; несколько огромных поджарых гончих и две маленькие собачки, которых
теперь называют терьерами. Они с нетерпением ожидали ужина, но, угадывая
своим особым собачьим чутьем, что хозяин не в духе, не решались нарушить
его угрюмое молчание; быть может, они побаивались и белой дубинки, ле-
жавшей возле его прибора и предназначенной для того, чтобы предупреждать
назойливость четвероногих слуг. Один только страшный старый волкодав с
развязностью избалованного любимца подсел поближе к почетному креслу и
время от времени отваживался обратить на себя внимание хозяина, то кладя
ему на колени свою большую лохматую голову, то тычась носом в его ла-
донь. Но даже и его отстраняли суровым окриком: "Прочь, Болдер, прочь!
Не до тебя теперь!"
Дело в том, что Седрик, как мы уже заметили, был в дурном настроении.
Леди Ровена, ездившая к вечерне в какую-то отдаленную церковь, только
что вернулась домой и замешкалась у себя, меняя платье, промокшее под
дождем. О Гурте не было ни слуху ни духу, хотя давно уже следовало приг-
нать стадо домой. Между тем времена стояли тревожные, и можно было опа-
саться, что стадо задержалось из-за встречи с разбойниками, которых в
окрестных лесах было множество, или нападения какого-нибудь соседнего
барона, настолько уверенного в своей силе, чтобы пренебречь чужой
собственностью. А так как большая часть богатств саксонских помещиков
заключалась именно в многочисленных стадах свиней, особенно в лесистых
местностях, где эти животные легко находили корм, то у Седрика были ос-
новательные причины для беспокойства.
Вдобавок ко всему этому наш саксонский тан соскучился по любимому шу-
ту Вамбе, который своими шутками приправлял вечернюю трапезу и придавал
особый вкус вину и элю. Обычный час ужина Седрика давно миновал, а он
ничего не ел с самого полудня, что всегда способно испортить настроение
почтенному землевладельцу, как это нередко случается даже и в наше вре-
мя. Он выражал свое неудовольствие отрывистыми замечаниями, то бормоча
их про себя, то обращаясь к слугам, чаще всего к своему кравчему, подно-
сившему ему для успокоения время от времени серебряный стаканчик с ви-
ном.
- Почему леди Ровена так замешкалась?
- Она сейчас придет, только переменит головной убор, - отвечала одна
из женщин с той развязностью, " с какой любимая служанка госпожи обыкно-
венно разговаривает в наше время с главою семейства. - Вы же сами не за-
хотите, чтобы она явилась к столу в одном чепце и в юбке, а уж ни одна
дама в нашей округе не одевается скорее леди Ровены.
Такой неопровержимый довод как будто удовлетворил Сакса, который в
ответ промычал что-то нечленораздельное, потом заметил:
- Дай бог, чтобы в следующий раз была бы ясная погода, когда она пое-
дет в церковь святого Иоанна. Однако, - продолжал он, обращаясь к крав-
чему и внезапно повышая голос, словно обрадовавшись случаю сорвать свою
досаду, не опасаясь возражений, - какого черта Гурт до сих пор торчит в
поле? Того и гляди дождемся плохих вестей о нашем стаде. А ведь он всег-
да был старательным и осмотрительным слугой! Я уже подумывал дать ему
лучшую должность - хотел даже назначить его одним из своих телохраните-
лей.
Тут кравчий Освальд скромно осмелился заметить, что сигнал к тушению
огней был подан не более часа тому назад. Это заступничество было малоу-
дачным, потому что кравчий коснулся предмета, упоминание о котором было
невыносимо для слуха Сакса.
- Дьявол бы побрал этот сигнальный колокол, - воскликнул Седрик, - и
того мучителя, который его выдумал, да и безголового раба, который смеет
говорить о нем по-саксонски саксонским же ушам!.. Сигнальный колокол, -
продолжал он, помолчав. - Как же... Сигнальный колокол заставляет поря-
дочных людей гасить у себя огонь, чтобы в темноте воры и разбойники мог-
ли легче грабить. Да, сигнальный колокол! Реджинальд Фрон де Беф и Фи-
липп де Мальвуазен знают пользу сигнального колокола не хуже самого
Вильгельма Ублюдка и всех прочих норманских проходимцев, сражавшихся под
Гастингсом. Того и гляди услышу, что мое имущество отобрано, чтобы спас-
ти от голодной смерти их разбойничью шайку, которую они могут содержать
только грабежами. Мой верный раб убит, мое добро украдено, а Вамба...
Где Вамба? Кажется, кто-то говорил, что и он ушел с Гуртом?
Освальд ответил утвердительно.
- Ну вот, час от часу не легче! Стало быть, и саксонского дурака тоже
забрали служить норманскому лорду. Да и правда: все мы дураки, коли сог-
лашаемся им служить и терпеть их насмешки; будь мы от рождения полоумны-
ми, и то у них было бы меньше оснований издеваться над нами. Но я отом-
щу! - воскликнул он, вскакивая с кресла и хватаясь за рогатину при одной
мысли о воображаемой обиде. - Я подам жалобу в Главный совет - у меня
есть друзья, есть и сторонники. Я вызову норманна на честный бой, как
подобает мужчине. Пускай выступит в панцире, в кольчуге, во всех доспе-
хах, придающих трусу отвагу. Мне случалось вот таким же дротиком проби-
вать ограды втрое толще их боевых щитов. Может, они считают меня стари-
ком, но я им покажу, что, хотя я и одинок и бездетен, все-таки в жилах
Седрика течет кровь Херварда! О Уилфред, Уилфред, - произнес он горест-
но, - если бы ты мог победить свою безрассудную страсть, твой отец не
оставался бы на старости лет как одинокий дуб, простирающий свои поло-
манные и оголенные ветви навстречу налетающей буре!
Эти мысли, по-видимому, превратили его гнев в тихую печаль. Он отло-
жил в сторону дротик, сел на прежнее место, понурил голову и глубоко за-
думался. Вдруг его размышления прервал громкий звук рога; в ответ на не-
го все собаки в зале, да еще штук тридцать псов со всей усадьбы, подняли
оглушительный лай и визг. Белой дубинке и слугам пришлось немало потру-
диться, пока удалось утихомирить псов.
- Эй, слуги, ступайте же к воротам! - сказал Седрик, как только в за-
ле поутихло и можно было расслышать его слова. - Узнайте, какие вести
принес нам этот рог. Посмотрим, какие бесчинства и хищения учинены в мо-
их владениях.
Минуты через три возвратившийся слуга доложил, что приор Эймер из аб-
батства Жорво и добрый рыцарь Бриан де Буагильбер, командор доблестного
и досточтимого ордена храмовников, с небольшою свитой просят оказать им
гостеприимство и дать ночлег на пути к месту турнира, назначенного непо-
далеку от Ашби де ла Зуш на послезавтра.
- Эймер? Приор Эймер? И Бриан де Буагильбер? - бормотал Седрик. - Оба
норманны... Но это все равно, норманны они или саксы, - Ротервуд не дол-
жен отказать им в гостеприимстве. Добро пожаловать, раз пожелали здесь
ночевать. Приятнее было бы, если б они проехали дальше. Но неприлично
отказать путникам в ужине и ночлеге; впрочем, я надеюсь, что в качестве
гостей и норманны будут держать себя поскромнее. Ступай, Гундиберт, -
прибавил он, обращаясь к дворецкому, стоявшему за его креслом с белым
жезлом в руке. - Возьми с собой полдюжины слуг и проводи приезжих в по-
мещение для гостей. Позаботься об их лошадях и мулах и смотри, чтобы
никто из их свиты ни в чем не терпел недостатка. Дай им переодеться, ес-
ли пожелают, разведи огонь, подай воды для омовения, поднеси вина и эля.
Поварам скажи, чтобы поскорее прибавили что-нибудь к нашему ужину, и ве-
ли подавать на стол, как только гости будут готовы. Скажи им, Гундиберт,
что Седрик и сам бы вышел приветствовать их, но не может, потому что дал
обет не отходить дальше трех шагов от своего помоста навстречу гостям,
если они не принадлежат к саксонскому королевскому дому. Иди. Смотри,
чтобы все было как следует: пусть эти гордецы не говорят потом, что гру-
биян Сакс показал себя жалким скупцом.
Дворецкий и несколько слуг ушли исполнять приказания хозяина, а Сед-
рик обратился к кравчему Освальду и сказал:
- Приор Эймер... Ведь это, если не ошибаюсь, родной брат того самого
Жиля де Мольверера, который ныне стал лордом Миддлгемом.
Освальд почтительно наклонил голову в знак согласия.
- Его брат занял замок и отнял земли и владения, принадлежавшие го-
раздо более высокому роду - роду Уилфгора Миддлгемского. А разве все
норманские лорды поступают иначе? Этот приор, говорят, довольно веселый
поп и предпочитает кубок с вином и охотничий рог колокольному звону и
требнику. Ну, да что говорить. Пускай войдет, я приму его с честью. А
как ты назвал того, храмовника?
- Бриан де Буагильбер.
- Буагильбер? - повторил в раздумье Седрик, как бы рассуждая сам с
собой, как человек, который живет среди подчиненных и привык скорее об-
ращаться к себе самому, чем к другим, - Буагильбер?.. Это имя известное.
Много говорят о нем и доброго и худого. По слухам, это один из храбрей-
ших рыцарей ордена Храма, но он погряз в обычных для них пороках: горд,
дерзок, злобен и сластолюбив. Говорят, что это человек жестокосердый,
что он не боится никого ни на земле, ни на небе. Так отзываются о нем те
немногие воины, что воротились из Палестины. А впрочем, он переночует у
меня только одну ночь; ничего, милости просим и его. Освальд, начни боч-
ку самого старого вина; подай к столу лучшего меду, самого крепкого эля,
самого душистого мората, шипучего сидра, пряного пигмента и налей самые
большие кубки! Храмовники и аббаты любят добрые вина и большие кубки.
Эльгита, доложи леди Ровене, что мы не станем сегодня ожидать ее выхода
к столу, если только на то не будет ее особого желания.
- Сегодня у нее будет особое желание, - отвечала Эльгита без запинки,
- последние новости из Палестины ей всегда интересно послушать.
Седрик метнул на бойкую служанку гневный взор. Однако леди Ровена и
все, кто ей прислуживал, пользовались особыми привилегиями и были защи-
щены от его гнева. Он сказал только:
- Придержи язык! Иди передай твоей госпоже мое поручение, и пусть она
поступает как ей угодно. По крайней мере здесь внучка Альфреда может по-
велевать как королева.
Эльгита ушла из зала.
- Палестина! - проговорил Сакс. - Палестина... Сколько ушей жадно
прислушивается к басням, которые приносят из этой роковой страны распут-
ные крестоносцы и лицемерные пилигримы. И я бы мог спросить, и я бы мог
осведомиться и с замирающим сердцем слушать сказки, которые рассказывают
эти хитрые бродяги, втираясь в наши дома и пользуясь нашим гостепри-
имством... Но нет, сын, который меня ослушался, - не сын мне, и я забо-
чусь о его судьбе не более, чем об участи самого недостойного из тех лю-
дишек, которые, пришивая себе на плечо крест, предаются распутству и
убийствам да еще уверяют, будто так угодно богу.
Нахмурив брови, он опустил глаза и минуту сидел в таком положении.
Когда же он снова поднял взгляд, створчатые двери в противоположном кон-
це зала распахнулись настежь, и, предшествуемые дворецким с жезлом и че-
тырьмя слугами с пылающими факелами, поздние гости вошли в зал.
Глава IV Свиней, козлов, баранов кровь текла;
На мрамор туша брошена вола;
Вот мясо делят, жарят на огне,
И свет играет в розовом вине.
Без почестей Улисс на пир пришел:
Его в сторонке за треногий стол
Царевич усадил...
"Одиссея", книга 21
Аббат Эймер воспользовался удобным случаем, чтобы сменить костюм для
верховой езды на еще более великолепный, поверх которого надел затейливо
вышитую мантию. Кроме массивного золотого перстня, являвшегося знаком
его духовного сана, он носил еще множество колец с драгоценными камнями,
хотя это и запрещалось монастырским уставом, обувь его была из тончайше-
го испанского сафьяна, борода подстрижена так коротко, как только это
допускалось его саном, темя прикрыто алой шапочкой с нарядной вышивкой.
