нежностью следила за движениями своего отца, который взволнованно шагал
взад и вперед. По временам он всплескивал руками и возводил глаза к по-
толку, как человек, удрученный великим горем.
- О Иаков, - восклицал он, - о вы, праведные праотцы всех двенадцати
колен нашего племени! Я ли не выполнял всех заветов и малейших правил
Моисеева закона, за что же на меня такая жестокая напасть? Пятьдесят це-
хинов сразу вырваны у меня когтями тирана!
- Мне показалось, отец, - сказала Ревекка, - что ты охотно отдал
принцу Джону золото.
- Охотно? Чтоб на него напала язва египетская! Ты говоришь - охотно?
Так же охотно, как когда-то в Лионском заливе собственными руками швырял
в море товары, чтобы облегчить корабль во время бури. Я одел тогда кипя-
щие волны в свои лучшие шелка, умастил их пенистые гребни миррой и алоэ,
украсил подводные пещеры золотыми и серебряными изделиями! То был час
неизреченной скорби, хоть я и собственными руками приносил такую жертву!
- Но эта жертва была угодна богу для спасения нашей жизни, - сказала
Ревекка, - и разве с тех пор бог отцов наших не благословил твою торгов-
лю, не приумножил твоих богатств?
- Положим, что так, - отвечал Исаак, - а что, если тиран вздумает на-
ложить на них свою руку, как он сделал сегодня, да еще заставит меня
улыбаться, пока он будет меня грабить? О дочь моя, мы с тобой обездолен-
ные скитальцы! Худшее зло для нашего племени в том и заключается, что,
когда нас оскорбляют и грабят, все кругом только смеются, а мы обязаны
глотать обиды и смиренно улыбаться!
- Полно, отец, - воскликнула Ревекка, - и мы имеем некоторые преиму-
щества! Правда, эти язычники жестоки и деспотичны, однако и они до неко-
торой степени зависят от детей Сиона, которых преследуют и презирают.
Если бы не наши богатства, они были бы не в состоянии ни содержать войс-
ко во время войны, ни давать пиров после побед; а то золото, что мы им
даем, с лихвою возвращается снова в наши же сундуки. Мы подобны той тра-
ве, которая растет тем пышнее, чем больше ее топчут. Даже сегодняшний
блестящий турнир не обошелся без помощи презираемого еврея и только по
его милости мог состояться.
- Дочь моя, - сказал Исаак, - ты затронула еще одну струну моей печа-
ли! Тот добрый конь и богатые доспехи, что составляют весь чистый барыш
моей сделки с Кирджат Джайрамом в Лестере, пропали. Да, пропали, погло-
тив заработок целой недели, целых шести дней, от одной субботы до дру-
гой! Впрочем, еще посмотрим, может быть это дело будет иметь лучший ко-
нец. Он, кажется, в самом деле добрый юноша!
- Но ведь ты, - возразила Ревекка, - наверное, не раскаиваешься в
том, что отплатил этому рыцарю за его добрую услугу.
- Это так, дочь моя, - сказал Исаак, - но у меня так же мало надежды
на то, что даже лучший из христиан добровольно уплатит свой долг еврею,
как и на то, что я своими глазами увижу стены и башни нового храма.
Сказав это, он снова зашагал по комнате с недовольным видом, а Ревек-
ка, понимая, что ее попытки утешить отца только заставляют его жало-
ваться на новые и новые беды и усиливают мрачное настроение, решила воз-
держаться от дальнейших замечаний. (Решение в высшей степени мудрое, и
мы бы посоветовали всем утешителям и советчикам в подобных случаях сле-
довать ее примеру.)
Между тем совсем стемнело, и вошедший слуга поставил на стол две се-
ребряные лампы, горящие фитили которых были погружены в благовонное мас-
ло; другой слуга принес драгоценные вина и тончайшие яства и расставил
их на небольшом столе из черного дерева, выложенном серебром. В то же
время он доложил Исааку, что с ним желает поговорить назареянин (так ев-
реи называли между собою христиан). Кто живет торговлей, тот обязан во
всякое время отдавать себя в распоряжение каждого посетителя, желающего
вести с ним дело. Исаак поспешно поставил на стол едва пригубленный ку-
бок с греческим вином, сказал дочери: "Ревекка, опусти покрывало" - и
приказал слуге позвать пришедшего.
Едва Ревекка успела опустить на свое прекрасное лицо длинную фату из
серебряной вуали, как дверь отворилась и вошел Гурт, закутанный в широ-
кие складки своего норманского плаща. Наружность его скорее внушала по-
дозрение, чем располагала к доверию, тем более что, входя, он не снял
шапки, а еще ниже надвинул ее на хмурый лоб.
- Ты ли Исаак из Йорка? - сказал Гурт по-саксонски.
- Да, это я, - отвечал Исаак на том же наречии; ведя торговлю в Анг-
лии, он свободно говорил на всех языках, употребительных в пределах Бри-
тании. - А ты кто такой?
- До этого тебе нет дела, - сказал Гурт.
- Столько же, сколько и тебе до моего времени, - сказал Исаак. - Как
же я стану с тобой разговаривать, если не буду знать, кто ты такой?
- Очень просто, - отвечал Гурт, - платя деньги, я должен знать, тому
ли лицу я плачу, а тебе, я думаю, совершенно все равно, из чьих рук ты
их получишь.
- О бог отцов моих! Ты принес мне деньги? Ну, это совсем другое дело.
От кого же эти деньги?
- От рыцаря Лишенного Наследства, - сказал Гурт. - Он вышел победите-
лем на сегодняшнем турнире, а деньги шлет тебе за боевые доспехи, кото-
рые, по твоей записке, доставил ему Кирджат Джайрам из Лестера. Лошадь
уже стоит в твоей конюшне; теперь я хочу знать, сколько следует уплатить
за доспехи.
- Я говорил, что он добрый юноша! - воскликнул Исаак в порыве радост-
ного волнения. - Стакан вина не повредит тебе, - прибавил он, подавая
свинопасу бокал такого чудесного напитка, какого Гурт сроду еще не про-
бовал. - А сколько же ты принес денег?
- Пресвятая дева! - молвил Гурт, осушив стакан и ставя его на стол. -
Вот ведь какое вино пьют эти нечестивцы, а истинному христианину прихо-
дится глотать один только эль, да еще такой мутный и густой, что он не
лучше свиного пойла! Сколько я денег принес? - продолжал он, прерывая
свои нелюбезные замечания. - Да небольшую сумму, однако для тебя будет
довольно. Подумай, Исаак, надо же и совесть иметь.
- Как же так, - сказал Исаак, - твой хозяин завоевал себе добрым
копьем отличных коней и богатые доспехи. Но, я знаю, он хороший юноша. Я
возьму доспехи и коней в уплату долга, а что останется сверх того, верну
ему деньгами.
- Мой хозяин уже сбыл с рук весь этот товар, - сказал Гурт.
- Ну, это напрасно! - сказал еврей. - Никто из здешних христиан не в
состоянии скупить в одни руки столько лошадей и доспехов. Но у тебя есть
сотня цехинов в этом мешке, - продолжал Исаак, заглядывая под плащ Гур-
та, - он тяжелый.
- У меня там наконечники для стрел, - соврал Гурт без запинки.
- Ну хорошо, - сказал Исаак, колеблясь между страстью к наживе и вне-
запным желанием выказать великодушие. - Коли я скажу, что за доброго ко-
ня и за богатые доспехи возьму только восемьдесят цехинов, тут уж мне ни
одного гульдена барыша не перепадет. Найдется у тебя столько денег, что-
бы расплатиться со мной?
- Только-только наберется, - сказал Гурт, хотя еврей запросил гораздо
меньше, чем он ожидал, - да и то мой хозяин останется почти ни с чем.
Ну, если это твое последнее слово, придется уступить тебе.
- Налей-ка себе еще стакан вина, - сказал Исаак. - Маловато будет
восьмидесяти цехинов: совсем без прибыли останусь. А как лошадь, не по-
лучила ли она каких-нибудь повреждений? Ох, какая жестокая и опасная бы-
ла эта схватка! И люди и кони ринулись друг на друга, точно дикие быки
бешанской породы. Немыслимо, чтобы коню от того не было никакого вреда.
- Конь совершенно цел и здоров, - возразил Гурт, - ты сам можешь ос-
мотреть его. И, кроме того, я говорю прямо, что семидесяти цехинов за
глаза довольно за доспехи, а слово христианина, надеюсь, не хуже еврейс-
кого: коли не хочешь брать семидесяти, я возьму мешок (тут он потряс им
так, что червонцы внутри зазвенели) и снесу его назад своему хозяину.
- Нет, нет, - сказал Исаак, так и быть, выкладывай таланты... то есть
шекели... то есть восемьдесят цехинов, и увидишь, что я сумею тебя поб-
лагодарить.
Гурт выложил на стол восемьдесят цехинов, а Исаак, медленно пересчи-
тав деньги, выдал ему расписку в получении коня и денег за доспехи.
У еврея руки дрожали от радости, пока он завертывал первые семьдесят
золотых монет; последний десяток он считал гораздо медленнее, разговари-
вая все время о посторонних предметах, и по одной спускал монеты в ко-
шель. Казалось, что скаредность борется в нем с лучшими чувствами, по-
буждая опускать в кошель цехин за цехином, в то время как совесть внуша-
ет, что надо хоть часть возвратить благодетелю или по крайней мере наг-
радить его слугу. Речь Исаака была примерно такой:
- Семьдесят один, семьдесят два; твой хозяин - хороший юноша. Семьде-
сят три... Что и говорить, превосходный молодой человек... Семьдесят че-
тыре... Эта монета немножко обточена сбоку... Семьдесят пять... А эта и
вовсе легкая... Семьдесят шесть... Если твоему хозяину понадобятся
деньги, пускай обращается прямо к Исааку из Йорка... Семьдесят семь...
То есть, конечно, с благонадежным обеспечением...
Тут он помолчал, и Гурт уже надеялся, что остальные три монеты избег-
нут участи предыдущих.
Однако счет возобновился:
- Семьдесят восемь... И ты тоже славный парень... Семьдесят девять...
И, без сомнения, заслуживаешь награды.
Тут Исаак запнулся и поглядел на последний цехин, намереваясь пода-
рить его Гурту. Он подержал его на весу, покачал на кончике пальца,
подбросил на стол, прислушиваясь к тому, как он зазвенит. Если бы монета
издала тупой звук, если бы она оказалась хоть на волос легче, чем следо-
вало, великодушие одержало бы верх; но, к несчастью для Гурта, цехин по-
катился звонко, светился ярко, был новой чеканки и даже на одно зерно
тяжелее узаконенного веса. У Исаака не хватило духу расстаться с ним, и
он, как бы в рассеянности, уронил его в свой кошель, сказав:
- Восемьдесят штук; надеюсь, что твой хозяин щедро наградит тебя. Од-
нако ж, - прибавил он, пристально глядя на мешок, бывший у Гурта, - у
тебя тут, наверное, еще есть деньги?
Гурт осклабился, что означало у него улыбку, и сказал:
- Пожалуй, будет еще столько же, как ты сейчас сосчитал.
Гурт сложил расписку, бережно спрятал ее в свою шапку и заметил:
- Только смотри у меня, коли ты расписку написал неправильно, я тебе
бороду выщиплю.
С этими словами, не дожидаясь приглашения, он налил себе третий ста-
кан вина, выпил его и вышел не прощаясь.
- Ревекка, - сказал еврей, - этот измаилит чуть не надул меня. Впро-
чем, его хозяин - добрый юноша, и я рад, что рыцарь добыл себе и золото
и серебро, и все благодаря быстроте своего коня и крепости своего копья,
которое, подобно копью Голиафа, могло соперничать в быстроте с ткацким
челноком.
Он обернулся, ожидая ответа от дочери, но оказалось, что ее нет в
комнате: она ушла, пока он торговался с Гуртом.
Между тем Гурт, выйдя в темные сени, оглядывался по сторонам, сообра-
жая, где же тут выход. Вдруг он увидел женщину в белом платье с серебря-
ной лампой в руке. Она подала ему знак следовать за ней в боковую комна-
ту. Гурт сначала попятился назад. Во всех случаях, когда ему угрожала
опасность со стороны материальной силы, он был груб и бесстрашен, как
кабан, но он был боязлив во всем, что касалось леших, домовых, белых
женщин и прочих саксонских суеверий так же, как его древние германские
предки. Притом он помнил, что находится в доме еврея, а этот народ, по-
мимо всех других неприятных черт, приписываемых ему молвою, отличался
еще, по мнению простонародья, глубочайшими познаниями по части всяких
чар и колдовства. Однако же после минутного колебания он повиновался
знакам, подаваемым привидением. Последовав за ним в комнату, он был при-
ятно изумлен, увидев, что это привидение оказалось той самой красивой
еврейкой, которую он только что видел в комнате ее отца и еще днем заме-
