посвящено "Слово о полку Игореве"!): "...не щадя христиан, взял мечом
город Глебов у Переяславля, и немало зла приняли тогда безвинные христи-
ане: разлучен был отец с детьми своими, брат с братом, друг с другом,
подруга с подругою, и дочери от матерей отняты были, и пришло все в смя-
тение от полона и печали, живые мертвым завидуют, старцы печалуются,
юноши изранены люто, немилосердно".
Если убрать из этой записи имя русского князя, совсем не трудно при-
совокупить и эту летопись к сообщениям о "татарских зверствах..."
Коварство "татар", нарушивших на Калке данное князьям честное слово,
оказывается, имеет достаточно аналогов в русской истории.
В 1095 г. два половецких хана, Итлар и Китаи, приехали в Переяславль,
чтобы заключить мир с Владимиром Мономахом, которого историки называли
впоследствии "наиболее рыцарственным из русских князей того времени, на-
иболее уважавшим клятвы и договоры".
Интересно, как же вели себя тогда "менее" рыцарственные? События ра-
зыгрались следующим образом: хан Итлар со своими людьми вошел в город и
остановился на подворье воеводы Ратибора. Китаи стал возле городских ва-
лов, по тогдашнему обычаю приняв к себе в качестве заложника сына Моно-
маха, Святослава.
Ночью Ратибор, его сыновья, киевский боярин Словята и дружинники ста-
ли уговаривать Владимира перебить половцев. "Рыцарственный" князь пона-
чалу колебался, напоминая, что дал половцам клятву, однако оппоненты
выдвинули железный довод: известно, что половцы частенько нарушают клят-
вы, а значит, и эти двое ханов могут оказаться клятвопреступниками, так
что следует убить их раньше, чем успели проявить коварство...
Надо полагать, такая логика князя убедила быстро. Потому что дальней-
шее разворачивалось в бешеном темпе: еще до рассвета воины Словяты подк-
рались к стану Китана, выкрали молодого княжича, а потом перебили хана
со всеми его людьми. Надо полагать, это было проделано достаточно тихо -
в городе никто и не встревожился. Итлар и его люди утром как ни в чем не
бывало отправились в дом Владимира позавтракать и обогреться. Едва они
вошли в горницу, вылетело несколько потолочных досок, и прятавшиеся на
чердаке русские воины засыпали половцев градом стрел, уничтожив всех до
единого.
На этом, знаете ли, не кончилось. Русские войска помчались в степь, к
кочевьям убитых ханов, и застали половцев врасплох, не встретив ни ма-
лейшего сопротивления, - в кочевьях полагали, что их ханы сидят на чест-
ном пиру у Владимира, стоит мир, и опасаться нечего. Победители захвати-
ли богатую добычу - скот, добро, пленников.
Нужно ли удивляться, что на следующий год половцы в отместку дотла
выжгли город Юрьев-на-Роси?
"Татар" принято упрекать в том, что они злодейским образом убили нес-
кольких русских князей.
Снова - ничего нового. Лет двести до того русские князья убивали друг
друга, в том числе - родных братьев. И не всегда просто убивали - в 1098
г. внуки Ярослава Мудрого Святополк и Давид обманом захватили своего
племянника Василько Ростиславича, которому в ту же ночь княжеские конюхи
выкололи глаза. Когда Владимир Мономах принялся упрекать Святополка с
Давидом (то, что они сделали, даже на фоне тогдашних буйных нравов было
чем-то исключительным), братья, не моргнув глазом, заявили: Василько-де
"замышлял" против них, вот они и опередили...
В 1153 г. великий князь Изяслав вступил в сражение с галичанами. К
вечеру он велел своей дружине поднять галицкие стяги. Обманутые этой
хитростью рассеявшиеся по полю галичане стали собираться к ним - и попа-
дали в плен. Прикинув, что число пленных даже превосходит его собствен-
ную дружину, князь Изяслав велел перебить пленных, всех до единого
(спаслись только немногочисленные бояре). По словам позднейшего истори-
ка, "такое вероломство и варварство против русских людей со стороны од-
ного из наиболее любимых народом князей киевских вызвало у киевского ле-
тописца только следующее краткое замечание: "Великий плач был по всей
земле Галицкой"".
На фоне всего этого сущим ангелом и голубиной душой выглядит старший
сын Мономаха Мстислав. Враждуя с полоцкими князьями, он каким-то образом
ухитрился захватить большинство из них вместе с женами и детьми. И, по-
садив на ладьи, отправил в Царьград к своему родственнику императору Ио-
анну Комнину. Там князья, по некоторым известиям, поступили на импера-
торскую службу и отличились в походах против сарацин. А ведь мог и пото-
пить в Днепре всех поголовно...
(Столь же кротким нравом отличался князь Владислав II, сын польского
короля Болеслава Храброго. Прогневавшись на одного из своих бояр, он ве-
лел отрезать бедняге язык и выколоть глаза - но не препятствовал покале-
ченному сбежать на Русь. А мог бы и повесить...)
В этой связи стоит отметить, что в "Повести о битве на Калке" есть
место, которому решительно нельзя доверять. Я имею в виду строки: "Соб-
равшись, богатыри решили, что если они будут служить князьям в разных
княжествах, то поневоле перебьют друг друга, поскольку между князьями на
Руси постоянные раздоры и частые сражения. И приняли они решение служить
одному великому князю в матери всех городов Киеве".
Увы, эта сцена, якобы относящаяся к 1223 г., вовсе не подтверждается
сведениями из реальной жизни. Дружинники, то есть профессиональные вои-
ны, жившие исключительно захваченной в битвах добычей и "данями", никак
не могли, подрывая основы собственного благополучия, собраться все вмес-
те и провозгласить "вечный мир". Более жизненна другая сцена: когда один
из русских князей пошел в поход на русский же город и уже готов был по-
кончить дело миром, его собственные дружинники, настроившиеся на добычу,
резко этому воспротивились, заявив: " Мы их не целовать пришли". И фор-
менным образом вынудили князя начать приступ...
Особо подчеркиваю: все вышеизложенное ни в малейшей степени не отли-
чается от общеевропейской "практики". Такие уж времена стояли. Во Фран-
ции, скажем, идея национального государства, где обитают "французы", ро-
дилась только во второй половине XVII века. Только к 1445 г. удалось
ввести практику, когда все официальные документы королевства писались
исключительно на французском языке. До того во многих провинциях их сос-
тавляли на местных наречиях. Собственно французский употреблялся только
в Париже и примыкавшей к нему области Иль-де-Франс. На юге был в ходу
"романский язык", или "разговорная латынь". В Лимузене говорили на "ле-
мози", а в Провансе - на "пруенсаль". На севере был в ходу диалект
"ойль", на юге - "ок". Эти диалекты до сих пор в ходу. Можно вспомнить
роман Мерля "Мальвиль" - его герои с юга Франции то и дело вынуждены пе-
реходить с местного языка на французский, потому что их другпарижанин
местного попросту не понимает...
Вполне естественно, что люди, говорившие на разных языках, ощущали
себя "иностранцами" по отношению к тем, чей язык был непонятен. На Руси
не было столь углубленных языковых различий, но, как видим, новгородцы
без всякого внутреннего сопротивления торговали пленными суздальцами, а
рязанцы - киевлянами (за долгие века до "невольничьих рынков Крыма"!).
Милый штришок, свидетельствующий о нравах той эпохи: москвичи час-
тенько именовали рязанцев "полоумными людищами", а те, в свою очередь,
любили говаривать, что "против московских трусов надобно брать не ору-
жие, а веревки, чтобы вязать их".
Стоит ли удивляться, что сам Владимир Мономах, рассказывая о взятии
Минска, в котором принимал участие, сознается: во взятом городе не оста-
лось в живых "ни челядина, ни скотины"?
Между прочим, в глазах современников тех событий вся эта череда осад,
захватов городов и безжалостного грабежа выглядела несколько иначе, чем
в наших. Несмотря на писаные законы вроде "Русской правды" и "Салическо-
го кодекса", от Бискайского залива до уральских гор действовало так на-
зываемое "право обычая" (в Италии - "сейзина", в Германии - "гевер").
Грубо говоря, свершившийся факт как раз и становился законным аргумен-
том. Если у западноевропейского герцога или русского князя хватало сил
захватить какой-то город - сие автоматически и давало ему права владе-
ния. С этим обычаем в свое время оказались бессильны справиться даже
римские папы...
Доходило, как водится, до курьезов, когда некое событие, совершившись
два-три раза, превращалось в обычай. В начале IX в., когда в королевских
погребах однажды не хватило вина, несколько бочек попросили у монастыря
Сен-Дени. А потом... стали требовать такое же количество каждый год в
качестве обязательной повинности. Чтобы ее отменить, понадобился особый
королевский указ...
В Ардре какой-то сеньор завел у себя медведя. Местные жители, которым
нравилось смотреть, как мишка дерется с собаками, неосмотрительно пред-
ложили его кормить. Косолапый вскоре помер, но сеньор требовал, чтобы
ему и впредь приносили пищу в таких же количествах. Неудивительно, что
распространилась даже особая формула "о ненанесении ущерба": когда ко-
роль просил денег у вассалов, а епископ недолгого приюта у коллеги, тот,
кого просили об услуге, непременно подсовывал на подпись договорчик со
стандартным оборотом: "Оказываемая мною любезность не должна быть впос-
ледствии обращена в постоянную повинность с моей стороны"...
Мы, кажется, отвлеклись... Вернемся к "татарам".
Итак, дополнительным аргументом в пользу того, что "вторжение" наск-
возь выдумано, является еще и то, что мнимое "вторжение" не внесло в
русскую жизнь ничего нового. Все, что творилось при "татарах", существо-
вало и раньше в той или иной форме. Нет ни малейших следов присутствия
иного этноса, иных обычаев, иных правил, законов, установлений. Погромы,
грабежи, клятвопреступления и убийства - всему этому с небывалой лег-
костью находятся аналоги в прежней русской истории. Вплоть до торговли
пленниками.
А примеры особо отвратительных "татарских зверств" при ближайшем
рассмотрении оказываются вымышленными. Как это было с В. Чивилихиным,
сделавшим потрясающее открытие: оказывается, при осаде Козельска татары
рубили павших на куски, вытапливали из них жир и этим жиром как раз спа-
лили город...
Откуда же взял Чивилихин эти сенсационные факты?
Оказывается, позаимствовал из труда нашего старого знакомого, извест-
ного сказочника Плано Карпини. Это Карпини посреди прочих фантазий вотк-
нул и такую: "...они обычно берут иногда жир людей, которых убивают, и
выливают его в растопленном виде на дома, и везде, где огонь попадает на
этот жир, он горит, как сказать, неугасимо".
О "неугасимости" человеческого жира - конечно же, наврано. Излишне
добавлять, что ни один автор, кроме Карпини, о столь экстраординарном
обычае "монголов" не сообщает.
Кстати говоря, обнаружились любопытные совпадения книги Матфея Па-
рижского о "зверских нравах диких татар" и... древних пропагандистских
трудов русских книжников о половцах. И там, и здесь "дикие кочевники"
взахлеб пьют кровь, за обе щеки наворачивают человечину, едят собак, па-
даль, волков, лисиц... И там, и здесь не приводится никаких конкретных
примеров - хотя бы раз назвали имя бедняги, которого "дикие кочевники"
слопали по своему обычаю. Нет подробностей. Не уточняется, кого съели
кочевники, где, когда и при каких обстоятельствах. Повторяю, сходство
столь поразительное, что я отныне подозреваю, что Матфей попросту прочи-
тал старые русские рукописи, зачеркнул повсюду "половцев" и вписал на их
место "татар"...
Даже Чивилихин, ненавидевший "татаровей" столь люто, словно они спа-
лили его собственную дачу и охально изобидели его собственную супругу,
однажды расслабился интеллектом настолько, что вывел примечательные
строки: "народная память хранила имена и деяния богатырей, олицетворяв-
ших сопротивление грабителям и захватчикам, которые слились в СОБИРА-
