почтовой зрелости, чем бы она ни была. Я шагал дальше, эффективный, почти
преданный своему делу.
Помню, один из почтальонов постарше показал мне на сердце и сказал:
-- Чинаски, когда-нибудь и до тебя дойдет, прямо вот сюда проникнет!
-- Что, инфаркт?
-- Преданность службе. Вот увидишь. Еще будешь гордиться.
-- Чушь!
Но тот человек был искренен.
Я думал о нем, пока шел.
Тут мне попалось заказное письмо с квитанцией.
Я подошел и позвонил в дверь. Открылось маленькое окошечко. Лица не
видно.
-- Заказное письмо!
-- Отойдите! -- произнес женский голос. -- Отойдите от двери, чтобы я
лицо увидела.
Ну вот, пожалуйста, подумал я, еще одна ненормальная.
-- Послушайте, дамочка, зачем вам мое лицо? Я могу оставить квитанцию в
ящике, придете и заберете свое письмо на почте. Документы не забудьте.
Я сунул квитанцию в ящик и начал спускаться с крыльца.
Дверь открылась, и она выскочила. На ней было одно из таких прозрачных
неглиже и никакого лифчика. Одни темно-синие трусики. Непричесана, волосы
торчат дыбом, как будто пытаются сбежать от нее. На физиономии, похоже,
что-то вроде крема, в основном -- под глазами. Кожа на теле белая, словно
никогда не видела солнца, нездоровый цвет лица. Рот раззявлен. На нем
осталось немного помады; сложена же она была вся...
Я все это отметил, пока она ко мне неслась. Я как раз засовывал
заказное письмо обратно в сумку.
Она заорала:
-- Отдайте мое письмо!
Я сказал:
-- Леди, вам придется...
Она выхватила у меня письмо и побежала к двери, открыла и заскочила
внутрь.
Черт возьми! Возвращаться без заказного письма или без подписи нельзя!
Там за все расписываться нужно!
-- ЭЙ!
Я погнался за ней и всунул ногу в щель как раз вовремя.
-- ЭЙ, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ!
-- Уходите! Уходите! Вы злой человек!
-- Слушайте, дамочка! Попробуйте понять! Вам нужно за это письмо
расписаться! Я не могу его вам просто так отдать! Вы грабите почту
Соединенных Штатов!
-- Уходите, злой человек!
Я налег на дверь всем весом и ввалился в комнату. Внутри было темно.
Все жалюзи опущены. Все жалюзи в доме были опущены.
-- ВЫ НЕ ИМЕЕТЕ ПРАВА ВХОДИТЬ КО МНЕ В ДОМ! ВОН!
-- А вы не имеете права грабить почту! Или отдавайте мне письмо, или
распишитесь. Тогда я уйду.
-- Хорошо. Хорошо. Распишусь.
Я показал ей, где расписываться, и дал ручку. Я смотрел на ее груди и
на нее остальную и думал: какая жалость, что она чокнутая, какая жалость,
какая жалость.
Она вернула мне ручку и подпись -- сплошные каракули. Открыла письмо,
начала читать, а я повернулся уходить.
Тут она оказалась в дверях, расставив руки. Письмо валялось на полу.
-- Злой злой злой человек! Вы пришли сюда изнасиловать меня!
-- Послушайте, леди, дайте пройти.
-- У ВАС ЗЛО НА ЛБУ НАПИСАНО!
-- Тоже мне, новость. А теперь пропустите!
Одной рукой я попытался ее оттолкнуть. Она вцепилась ногтями мне в
щеку, хорошенько так. Я уронил сумку, кепка скатилась, и когда я
промакивал кровь платком, она дотянулась и гребнула другую щеку.
-- АХ ТЫ ПИЗДА! ЧТО, НЕ ВСЕ ДОМА, К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ?
-- Вот видите? Видите? Вы злой!
Она прямо вся прижалась ко мне. Я схватил ее за жопу и впился в нее
ртом.
Эти груди ко мне прижимались, она вся ко мне приклеилась. Закинула
назад голову, подальше от меня -- -- Насильник! Насильник! Злой насильник!
Я нагнулся, ртом захватил ей одну сиську, переключился на другую.
-- Насилуют! Насилуют! Меня насилуют!
Она была права. Я спустил ей трусы, расстегнул ширинку, вставил, довел
ее так до кушетки. Мы оба на нее рухнули.
Она задрала ноги повыше.
-- НАСИЛУЮТ! -- вопила она.
Я ее кончил, застегнул молнию, подобрал сумку с почтой и вышел, оставив
ее спокойно таращиться в потолок...
Обед я пропустил, но все равно в график не уложился.
-- Ты опоздал на 15 минут, -- сказал Булыжник.
Я ничего не ответил.
Булыжник взглянул на меня.
-- Боже всемогущий, что у тебя с лицом? -- спросил он.
-- А у тебя? -- спросил его я.
-- Ты о чем?
-- Не грузись.
15
Я опять был с похмелья, опять установилась жара -- всю неделю 100
градусов.
Каждую ночь происходило пьянство, а с раннего утра и каждый день --
Булыжник и невозможность всего.
Некоторые парни носили африканские шлемы от солнца и темные очки, а я
-- я был примерно одинаков, дождь ли, солнце: в драной одежде, а башмаки
настолько древние, что гвозди постоянно впивались мне в подошвы. В ботинки
я подкладывал кусочки картона. Но помогало это лишь временно -- скоро
гвозди снова вгрызались мне в пятки.
Виски и пиво вытекали из меня, фонтанировали из подмышек, а я гнал себе
дальше с этой тяжестью на спине, будто с крестом, вытаскивая журналы,
доставляя тысячи писем, шатаясь, приваренный к щеке солнца.
Какая-то тетка на меня заорала:
-- ПОЧТАЛЬОН! ПОЧТАЛЬОН! ЭТО НЕ СЮДА!
Я оглянулся. Она стояла в квартале от меня вниз по склону, а я уже и
так отставал от графика.
-- Послушайте, леди, положите это письмо на ящик сверху! Завтра заберем!
-- НЕТ! НЕТ! Я ХОЧУ, ЧТОБ ВЫ ЕГО ЗАБРАЛИ СЕЙЧАС!
Она размахивала этой сранью до самых небес.
-- Леди!
-- ЗАБЕРИТЕ! ЭТО НЕ НАМ!
О боже мой.
Я уронил мешок. Затем снял кепку и швырнул ее на траву. Она скатилась
на проезжую часть. Я ее бросил и пошел к тетке. Полквартала.
Я подошел и выхватил эту дрянь у нее из рук, повернулся, пошел.
То была реклама! Почтовое отправление третьего класса. Что-то насчет
распродажи одежды за полцены.
Я подобрал с дороги свою кепку, натянул на голову. Взгромоздил мешок на
левую сторону хребта, зашагал снова. 100 градусов.
Проходил мимо одного дома, и за мной выскочила женщина.
-- Почтальон! Почтальон! У вас разве письма для меня нет?
-- Леди, если я не положил его вам в ящик, это значит, что почты для
вас нет.
-- Но я же знаю, что у вас для меня письмо!
-- С чего вы взяли?
-- Потому что мне позвонила сестра и сказала, что напишет.
-- Леди, у меня нет для вас письма.
-- Я знаю, что есть! Я знаю, что есть! Я знаю, что оно там!
Она потянулась к пачке писем у меня в руке.
-- НЕ ТРОЖЬТЕ ПОЧТУ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ, ЛЕДИ! ДЛЯ ВАС СЕГОДНЯ НИЧЕГО
НЕТ!
Я повернулся и пошел.
На крыльце стояла еще одна тетка.
-- Вы сегодня поздно.
-- Да, мэм.
-- А где постоянный почтальон?
-- Он умирает от рака.
-- Умирает от рака? Гарольд умирает от рака?
-- Правильно, -- сказал я.
Я вручил ей почту.
-- СЧЕТА! СЧЕТА! СЧЕТА! -- завопила она. -- И ЭТО ВСЕ, ЧТО ВЫ МНЕ
МОЖЕТЕ ПРИНЕСТИ? ЭТИ СЧЕТА?
-- Да, мэм, это все, что я могу вам принести.
Я повернулся и ушел.
Я же не виноват, что они пользовались телефонами, и газом, и светом, и
все свои вещи покупали в кредит. Однако, если я приносил им счета, они на
меня орали -- как будто я просил их устанавливать себе телефон или
присылать телик за 350 баксов без начального платежа.
Следующей остановкой было небольшое двухэтажное строение, довольно
новое, с 10 или 12 квартирами. Почтовый ящик с замком стоял спереди, под
козырьком крыльца. Наконец-то, хоть чуточку тени. Вставляю в замок ключ,
открываю.
-- ПРИВЕТ, ДЯДЯ СЭМ! КАК ПОЖИВАЕШЬ СЕГОДНЯ?
Это было громко. Не ожидал я услышать голос этого мужика из-за спины.
Он просто заорал на меня, а с бодуна я нервный. Я аж подскочил от
неожиданности. Это уж слишком. Я вытащил ключ из замка и обернулся. Кроме
сетчатой двери ничего не видно. Кто-то там стоял. Под кондиционером и
невидимый.
-- Черт бы вас побрал! -- сказал я, -- не называйте меня Дядей Сэмом! Я
вам не Дядя Сэм!
-- О, так ты один из этих умников, э? За пару центов я б вышел и тебе
по заднице надавал!
Я поднял сумку и грохнул ею об пол. Журналы и письма разлетелись.
Придется весь отрезок перекладывать. Я сорвал с головы кепку и шваркнул о
цемент.
-- А НУ, ВЫХОДИ ОТТУДА СУКИН СЫН! ОХ, ГОСПОДИ ВСЕМОГУЩИЙ, ПРОШУ ТЕБЯ!
ВЫХОДИ
ОТТУДА! ВЫХОДИ, ВЫХОДИ ОТТУДА!
Я был готов его зарезать.
Никто не вышел. Ни звука. Я посмотрел на сетчатую дверь. Ничего. Как
будто квартира пуста. На какой-то миг я подумал зайти. Потом повернулся,
опустился на колени и стал собирать письма и журналы. Работа без
сортировочного ящика. Через двадцать минут я все разложил. Засунул
несколько писем в ящик, кинул журналы прямо на крыльцо, закрыл дверцу,
повернулся и снова посмотрел на сетчатую дверь.
По-прежнему ни звука.
Я заканчивал маршрут, ходил и думал: ну что ж, он позвонит и скажет
Джонстону, что я ему угрожал. Когда вернусь, лучше подготовиться к худшему.
Я распахнул дверь: Булыжник сидел за столом, что-то читал.
Я стоял, глядя на него сверху вниз, ждал.
Булыжник глянул на меня, перевел взгляд на то, что читал.
Я продолжал стоять, дожидаясь.
Булыжник продолжал читать.
-- Ну, -- наконец, вымолвил я, -- что там с этим?
-- Что там с чем? -- Булыжник поднял голову.
-- СО ЗВОНКОМ? ГОВОРИ, ЧТО ТАМ СО ЗВОНКОМ! НЕ СИДИ ПРОСТО ТАК!
-- С каким звонком?
-- Тебе что, насчет меня не звонили?
-- Звонили? Что случилось? Ты что там делал? Что ты натворил?
-- Ничего.
Я пошел и сдал свое барахло.
Парень не позвонил. Никакая не милость с его стороны. Он, вероятно,
подумал, что если позвонит, я вернусь.
По пути к ящику я прошел мимо Булыжника.
-- Что ты там натворил, Чинаски?
-- Ничего.
Мои действия настолько заморочили Булыжника, что он забыл мне сообщить,
что я задержался на 30 минут, и не записал мне опоздание.
16
Как-то ранним утром я раскладывал почту рядом с Д.Г. Так его все и
называли:
Д.Г. На самом деле, его звали Джордж Грин. Но уже очень много лет его
звали просто Д.Г., и некоторое время спустя он стал похож на Д.Г. Он
работал почтальоном с двадцати лет, а сейчас ему было под семьдесят.
Голоса у него уже не было. Он не разговаривал. Он кряхтел. Но даже когда
он кряхтел, произносил он немного. Его и не любили, и не презирали. Он
просто был. Все лицо его изрыли морщины: странные овраги и курганы
непривлекательной плоти. Никакого света оно не излучало. Просто задубевший
старикан, делающий свое дело: Д.Г. Глаза как пустые комочки глины,
оброненные в глазницы. Самое лучшее, если о нем не думал и не смотрел на
него.
Но Д.Г., при всем своем старшинстве, работал на одном из самых легких
маршрутов, на самом краешке богатого района. Фактически, район можно было
считать богатым. Дома хоть и старые, но большие, в основном -- в два этажа.
Широкие газоны стригли и освежали садовники-японцы. Там жили какие-то
кинозвезды. Знаменитый карикатурист. Автор бестселлеров. Два бывших
губернатора.
Никто никогда с тобой не заговаривал. Ты никогда никого не видел.
Единственное, в самом начале маршрута, где стояли дома подешевле, тебя
доставали дети. Я имею в виду, что Д.Г. был холостяком. И у него был такой
свисток. В начале маршрута он становился, высокий и прямой, вытаскивал
большой свисток и дул в него, а слюна летела во все стороны. Сообщал
детям, что он пришел. Для детей он носил конфеты. И те выбегали, и он
раздавал им конфеты, идя вдоль по улице. Старый добрый Д.Г.
Я узнал про конфеты в первый раз, когда получил его маршрут. Булыжнику
не хотелось мне его давать, слишком легкий, но иногда ничего другого ему
не оставалось. И вот я шел, а этот малец выскочил и спрашивает:
-- Эй, а где моя конфетка?
И я ответил:
-- Какая конфетка?
И малец сказал:
-- Моя конфетка! Я хочу свою конфетку!
-- Слушай, пацан, -- сказал я, -- ты, должно быть, сумасшедший. Тебя
что, мама просто так на улицу отпускает?
Мальчик посмотрел на меня очень странно.
Но однажды Д.Г. попал в беду. Старый добрый Д.Г. Он встретил в своем
квартале новую маленькую девочку. И дал ей конфетку. И сказал:
-- Ох, какая же ты хорошенькая девочка! Я бы хотел, чтобы у меня такая
же была!
А ее мать сидела у окошка, все слышала и выскочила с воплями, обвиняя
