фарлонгов, держась впереди весь отрезок и сдав только в последнем рывке. 8
лошадь была замыкающей. Она закончила третьей, в полутора корпусах позади
фаворита, замыкая два корпуса на отрезке. Толпа прикинула, что если 8-я не
нагнала фаворита на семи фарлонгах, то как, к чертям собачьим, она сможет
нагнать его, если фарлонгов будет на один меньше? Толпа всегда уходила
домой, продувшись в пух и прах. Лошади, выигравшей заезд на семь
фарлонгов, в сегодняшних скачках не было.
-- Это 8-я лошадь, -- сказал я Ви.
-- Слишком короткое расстояние. Она никогда не разгонится, -- ответила
Ви.
8-я лошадь стояла 6-й на линии и шла как 9.
Я забрал выигрыш с предыдущего заезда, поставил 10 на победителя на 8-ю
лошадь. Если ставишь слишком тяжело, твоя лошадь проиграет. Или сам
передумаешь и слезешь со своей лошади. А десять на победителя -- славная
удобная ставка.
Фаворит выглядел хорошо. Он вышел из ворот первым, прижался к ограде и
оторвался на два корпуса. 8-я бежала широко, предпоследней, постепенно
тоже приближаясь к ограде. В начале отрезка фаворит по-прежнему выглядел
хорошо.
Паренек взялся за 8-ю лошадь, которая теперь шла пятой, широко, дал ей
попробовать хлыста. Тут фаворит начал мельчить шаг. Он сделал первую
четверть за 22 и 4/5, но и на середине отрезка фора в два корпуса у него
по-прежнему оставалась. И тут 8-я лошадь просто пронеслась мимо, с
ветерком -- и выиграла два с половиной корпуса. Я посмотрел на табло. Там
по-прежнему значилось 9 к 1.
Мы вернулись в бар. Ви по-настоящему возлегла на меня всем телом.
Я выиграл три из последних пяти заездов. В те годы заездов было всего
восемь вместо девяти. Как бы то ни было, и восьми на один день хватит. Я
купил парочку сигар, и мы сели ко мне в машину. Ви приехала сюда на
автобусе. Я остановился за квинтой, потом мы поехали ко мне.
12
Ви огляделась.
-- И что такой парень, как ты, делает в таком месте?
-- Об этом меня все девки спрашивают.
-- Крысиная дыра у тебя тут.
-- Не дает зазнаться.
-- Поехали ко мне.
-- Поехали.
Мы влезли в машину, и она сказала мне, где живет. Мы остановились
купить пару больших бифштексов, овощей, фигни для салата, картошки, хлеба
и еще выпить.
В вестибюле ее многоквартирного дома висела табличка:
ГРОМКИЙ ШУМ ИЛИ БЕСПОКОЙСТВО ЛЮБОГО РОДА
ВОСПРЕЩАЮТСЯ. ТЕЛЕВИЗОРЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВЫКЛЮЧЕНЫ В 22.00.
ЗДЕСЬ ЖИВУТ РАБОЧИЕ ЛЮДИ.
Большая табличка, красной краской.
-- Мне нравится эта часть, про телевизоры, -- сказал я ей.
Мы поднялись на лифте. У нее действительно была славная квартирка. Я
внес пакеты в кухню, нашел два стакана, разлил на двоих.
-- Вытаскивай барахло. Я сейчас вернусь.
Я вытащил барахло, разложил его в раковине. Выпил еще. Вернулась Ви.
Вся прикинутая. Сережки, высокие каблуки, коротенькая юбка. Нормально
выглядела.
Коренастая. Но хорошая задница и бедра, груди. Крутая кобылка.
-- Здрасьте, -- сказал я, -- я -- приятель Ви. Она сказала, что сейчас
вернется. Выпить хотите?
Она рассмеялась, и тут я сграбастал все это большое тело и вправил ей
поцелуй. Ее губы были холодны, как алмазы, но на вкус хороши.
-- Я проголодалась, -- сказала она. -- Давай приготовлю!
-- Я тоже проголодался. Я съем тебя!
Она засмеялась. Я коротко поцеловал ее, прихватив за жопу. Потом вышел
в переднюю комнату со стаканом в руке, сел, вытянул ноги, вздохнул.
Я мог бы здесь остаться, подумал я, деньги зарабатывать на скачках, а
она будет нянчиться со мной в плохие минуты, втирать мне масло в мослы,
готовить для меня, разговаривать со мной, ложиться со мною в постель.
Конечно, ссоры будут всегда. Такова природа Женщины. Им нравится взаимный
обмен грязным бельем, чуточку ора, немного драматизма. Затем -- обмен
заверениями. У меня обмен заверениями получался не очень хорошо.
Я начал улетать. В уме я уже переехал.
У Ви все кипело. Она вышла со своим стаканом, села мне на колени,
поцеловала, вложив язык мне в рот. Мой хуй напрягся и уперся ей в твердую
задницу. Я сжал ее в горсти. Стиснул.
-- Я хочу тебе кое-что показать, -- сказала она.
-- Я знаю, что хочешь, но давай подождем с часик после обеда.
-- О, я не это имею в виду.
Я дотянулся и дал ей языка.
Ви слезла с колен.
-- Нет, я хочу показать тебе фотографию мой дочери. Она в Детройте с
моей мамой. Но приедет сюда Осенью в школу.
-- Сколько ей?
-- Шесть.
-- А отец?
-- Я развелась с Роем. Сукин сын никуда не годился. Только кирял, да на
скачках играл.
-- О?
Она вынесла фотографию, вложила мне в руку. Я попытался что-нибудь там
различить. Фон был темным.
-- Слушай, Ви, она очень черная! Черт, у тебя что, соображения не
хватило сфотографировать ее на светлом фоне?
-- Это у нее от отца. Черный доминирует.
-- Ага, оно и видно.
-- Это снимала моя мама.
-- Я уверен, что у тебя хорошая дочь.
-- Да, она очень хорошая, в самом деле.
Ви поставила фотографию на место и ушла в кухню.
Вечное фото! Женщины с их фотографиями. Одно и то же, снова и снова. Ви
стояла в дверях кухни.
-- Не пей слишком много! Ты знаешь, что нам предстоит!
-- Не волнуйся, малышка, у меня для тебя кое-что есть. А пока
принеси-ка мне выпить! У меня был трудный день. Половину скотча, половину
воды.
-- Сам себе наливай, крутой нашелся.
Я вертанулся в кресле, включил телик.
-- Если хочешь еще один хороший день на скачках, женщина, то лучше
принеси мистеру Крутому выпить. И немедленно!
Ви, наконец, поставила на мою лошадь в последнем заезде. Ставка была
5/1 на лошадь, которая не показывала приличных результатов уже два года. Я
поставил на нее просто потому, что шло 5/1, когда надо было 20. Лошадь
выиграла 6 корпусов, без напряга. Они эту крошку нашпиговали от сраки до
ноздрей.
Я поднял глаза -- из-за плеча у меня тянулась рука со стаканом.
-- Спасибо, малышка.
-- Да, мой повелитель, -- рассмеялась она.
13
В постели передо мной что-то маячило, но сделать с ним я ничего не мог.
Лишь пыхтел, пыхтел и пыхтел. Ви была очень терпелива. Я все старался и
колбасил, но выпито было слишком много.
-- Прости, малышка, -- сказал я. Потом скатился. И уснул.
Затем меня что-то разбудило. То была Ви. Она меня раскочегарила и
теперь скакала сверху.
-- Давай, малышка, давай! -- сказал я ей.
Время от времени я выгибал дугой спину. Она смотрела на меня сверху
маленькими жадными глазками. Меня насиловала верховная желтая чародейка!
На какой-то миг это меня возбудило.
Затем я ей сказал:
-- Черт. Слезай, малышка. Это был трудный тяжелый день. Будет время и
получше.
Она сползла. Елда опала, как скоростной лифт.
14
Утром я слышал, как она ходит. Она все ходила, ходила и ходила.
Было примерно 10:30. Мне было худо. Я не хотел сталкиваться с ней. Еще
пятнадцать минут. Потом свалю.
Она потрясла меня:
-- Слушай, я хочу, чтобы ты ушел, пока не появилась моя подруга!
-- И что? И ее оттопырю.
-- Ага, -- засмеялась она, -- ну да.
Я встал. Закашлялся, подавился. Медленно влез в одежду.
-- От тебя чувствуешь себя тряпкой, -- сказал я ей. -- Не может быть,
что я такой плохой! Должно же во мне быть хоть что-то хорошее.
Я, наконец, оделся. Сходил в ванную и плеснул на лицо немного воды,
причесался. Если б и лицо тоже можно было причесать, подумал я, да вот
никак.
Я вышел.
-- Ви.
-- Да?
-- Не злись слишком сильно. Дело не в тебе. Дело в кире. Так уже было
раньше.
-- Ладно, тогда тебе не следует столько пить. Ни одной женщине не
нравится, если ее после бутылки ставят.
-- Чего ж ты на меня тогда ставила?
-- Ох, прекрати!
-- Послушай, тебе деньги нужны, крошка?
Я потянулся за бумажником и извлек двадцатку. Протянул ей.
-- Боже, какой ты милый в самом деле!
Рукой она провела мне по щеке, нежно поцеловала в уголок рта.
-- Веди машину осторожнее.
-- Конечно, крошка.
Я вел машину осторожнее -- до самого ипподрома.
15
Меня притащили в кабинет советника в одну из задних комнаток второго
этажа.
-- Ну-ка, посмотрим, как ты выглядишь, Чинаски.
Он оглядел меня.
-- Ой! Ты плохо выглядишь. Я лучше таблетку приму.
И, конечно же, он открыл пузырек и проглотил одну.
-- Ладно, мистер Чинаски, нам бы хотелось знать, где вы были последние
два дня?
-- В трауре.
-- В трауре? В трауре по чему?
-- Похороны. Старый друг. Один день -- труп упаковать. Другой день --
помянуть.
-- Но вы не позвонили, мистер Чинаски.
-- Н-да.
-- А я хочу вам кое-что сказать, Чинаски, не для записи.
-- Валяйте.
-- Когда вы не звоните, знаете, что вы этим говорите?
-- Нет.
-- Мистер Чинаски, вы говорите: На хуй этот почтамт!
-- Правда?
-- И, мистер Чинаски, вы знаете, что это значит?
-- Нет, что это значит?
-- Это значит, мистер Чинаски, что почтамт пошлет на хуй вас!
Тут он откинулся назад и посмотрел на меня.
-- Мистер Фезерс, -- сказал я ему, -- вы можете идти к черту.
-- Не залупайся, Генри. Я могу устроить тебе веселую жизнь.
-- Просьба обращаться на вы и называть меня полным именем, сэр. Я прошу
элементарного уважения.
-- Вы просите у меня уважения, но...
-- Правильно. Мы знаем, где вы оставляете машину, мистер Фезерс.
-- Что? Это угроза?
-- Черные меня здесь любят, Фезерс. Я их одурачил.
-- Черные вас любят?
-- Они дают мне попить. Я даже ебу их женщин. Или пытаюсь.
-- Хорошо. Это выходит из-под контроля. Просьба вернуться на свое
рабочее место.
Он протянул мне повестку. Забеспокоился, бедняга. Не одурачивал я
черных.
Никого я не одурачивал, кроме Фезерса. Но он же не виноват, что
забеспокоился.
Одного надзирателя столкнули с лестницы. Другому располосовали задницу.
Третьего ткнули ножом в живот, пока он ждал зеленого сигнала светофора,
чтобы перейти улицу в 3 часа утра. Перед самым центральным участком. Мы
его больше никогда не видели.
Фезерс вскоре после нашего с ним разговора перевелся из центрального
почтамта. Точно не знаю, куда. Но подальше от него.
16
Однажды утром, часов в 10, зазвонил телефон:
-- Мистер Чинаски?
Я узнал голос и начал обласкивать себя.
-- Умммм, -- ответил я.
Это была мисс Грэйвз, сука та.
-- Вы спали?
-- Да, да, мисс Грэйвз, но продолжайте. Все в порядке, все в порядке.
-- Что ж, вы получили доступ.
-- Уммм, уммм.
-- Следовательно, мы уведомили плановый класс.
-- Уммхмм.
-- И вам надлежит сдать свой ГМ1 через две недели, начиная с
сегодняшнего дня.
-- Что? Погодите минуточку...
-- Это все, мистер Чинаски. Приятного вам дня.
Она повесила трубку.
17
Ладно, я взял план и стал связывать все с сексом и возрастом. Тут этот
парень живет в этом доме с тремя бабами. Одну он хлещет ремнем (ее имя --
название улицы, а возраст -- номер сектора); другую вылизывает (то же), а
третью шворит по-старинке (то же). А тут -- все эти пидарасы, и одному из
них (его зовут Манфред-Авеню) 33 года... и т.д., и т.п.
Я уверен, что меня бы до стеклянной клетки просто не допустили, если б
знали, о чем я думал, глядя на эти карточки. Все они были мне как старые
друзья.
Все равно, однако, некоторые из моих оргий перемешались. В первый раз я
выкинул 94.
Через десять дней, когда я вернулся, то уже твердо знал, кто из них что
кому делает.
Я раскидал все 100 процентов за пять минут.
И получил официальное письмо с поздравлениями от Городского
Почтмейстера.
18
Вскоре после этого меня ввели в штат, что давало мне восемь часов ночной
смены, а это гораздо лучше 12-ти, и оплаченный отпуск. Из 150 или 200
человек, что пришли сюда в первый раз, нас осталось только двое.
Потом я познакомился на почте с Дэвидом Джэнко. Молодой, белый, чуть за
двадцать. Я совершил ошибку и заговорил с ним, что-то по поводу
классической музыки. Случилось так, что я торчал на классической музыке,
поскольку это единственное, что я мог слушать, когда пил пиво в постели
