галстук. - Эти пули должны были перерезать сонную артерию и разбить
позвонки!
- Ну да, так и случилось, - ответил капрал Куку.
- И сколько же вам тогда было лет?
- Да вроде бы четыреста тридцать восемь.
- Тридцать восемь?
- Я сказал - четыреста тридцать восемь.
Конечно, сумасшедший.
- Родились в тысяча девятьсот седьмом году? - спросил я.
- В тысяча пятьсот седьмом, - поправил капрал Куку, поглаживая шрам
на голове. И продолжал почти мечтательно (речь его выдавала беспросветную
тупость, низменную хитрость, тревогу, подозрительность и гнусный расчет. В
полутьме капрал Куку поглядывал на меня алчным, оценивающим взглядом и
ощупывал пуговицы на гимнастерке, словно проверяя, надежно ли укрыты от
нескромных взоров его драгоценные шрамы): - Вот послушайте, - неторопливо
говорил он, - я вам только чуть намекну. Ведь одни намеки вам не продать,
верно? Вы же газетчик. Вы, конечно, мигом смекнете, что к чему и что вам
от этого очистится, да ведь я все сразу и не выложу, так что надеяться вам
не на что. А мне хоть гром греми, надо снова приняться за работу, ясно? И
мне нужна монета.
- На розы, кур, пчел и скипидар? - спросил я.
Он на секунду замялся, погладил голову и сказал:
- Ну... В общем да.
- Вас беспокоит этот шрам?
- Только ежели выпью.
- А как вы его заполучили?
- В битве при Турине.
- Не знаю такой битвы. Когда она была?
- Как это когда? Та самая битва при Турине.
- Значит, вас ранили в той самой битве при Турине, да? А когда она
была?
- В тысяча пятьсот тридцать шестом или тридцать седьмом. Король
Франсуа послал нас против маркиза де Гас. Враг стоял насмерть, но мы
прорвались. Вот тут-то я в первый раз понюхал пороху.
- Так вы там были, капрал?
- Ясно, был. Только тогда я не был капралом и звали меня не Куку, а
Лекокю. А настоящее мое имя - Лекок. Я родом из Ивето. Там я работал у
одного, его звали Николя, он торговал полотном... Такой был... - И минуты
две или три капрал в самых крепких выражениях излагал мне все, что думал о
Николя. Потом, поостыв немного, продолжал: - Короче говоря, Дениза
сбежала, и все ребятишки в городе стали распевать: "Лекок, Лекок, Лекокю,
Лекокю..." Ну, я убрался оттуда ко всем чертям и пошел в армию... Видите,
ничего я вам толком покуда не сказал, на этом вам не заработать, ясно? Это
пока что одни намеки, ясно? Ну вот: мне тогда было под тридцать, здоров
как бык. И вот король Франсуа послал нас в Турин, а господин де Монтаган в
то время командовал пехотой. А мой командир капитан ле Ра привел нас на
одну горку и поставил там. Стычка была короткая, а уж досталось нам...
Каждый дрался, как мог, а потом к нам прорвались остальные, мы пошли в
наступление и тут-то я его и заполучил.
И Куку погладил свой шрам.
- Как же это вышло? - спросил я.
- Алебардой треснули. Знаете, что это за штука? Такой тяжеленный
топор на длиннющей рукояти. Если с алебардой умеешь обращаться, можно
разрубить человека до пояса, ясно? И ударил бы он попрямее... ну тогда я
бы, верно, с вами сейчас не разговаривал. А я ее увидал, ясно? И присел,
да поскользнулся в луже крови и упал боком. Но все равно, алебарда меня
настигла. Удар пришелся по голове, вот он, шрам. Тут все стало черно, бело
и опять черно, и больше я ничего не помню. А помереть-то я еще не помер,
ясно? Очнулся - вижу, надо мной наш военный доктор, без шлема, в одной
кирасе, руки по локоть в крови, и кровь эта наша, солдатская, уж не
сомневайтесь, сами знаете, каковы наши армейские лекари.
- Знаю, знаю, - подтвердил я примирительно. - Так вы говорите, было
это в тысяча пятьсот тридцать седьмом году?
- Может, и в тридцать шестом, точно не припомню. Ну вот, очнулся я,
увидал доктора, а он в это время разговаривает с каким-то другим доктором,
того-то мне не видно, а вокруг раненые орут, все просят, чтобы их поскорее
прикончили и избавили от мучений... зовут священника... Сущий ад! Голова у
меня разрублена, мозги вроде ветерок обдувает, в ушах гудит, трещит
что-то... Ни шевельнуться, ни заговорить не могу, а все вижу и слышу, что
кругом творится... Доктор посмотрел на меня и говорит...
Капрал Куку умолк.
- Что же он сказал? - осторожно напомнил я.
- Вот вы читаете вашу книжонку, а сами ничего-то в ней не понимаете,
- буркнул капрал Куку, - "Pipeur ou hasardeur de dez" и прочее, хотя все
это и напечатано черным по белому. Сейчас я вам все растолкую. Доктор
сказал вроде так: "Подите сюда, сэр, и взгляните. У этого малого мозги
вылезли наружу. Примени я эликсир Тэриака, его бы уж давно похоронили и
забыли. А эликсира Тэриака у меня не оказалось, делать было нечего, я и
влил ему свой. И вот, смотрите: он открыл глаза! И, обратите внимание,
кости черепа сближаются и что-то вроде новой кожи затягивает рану! Значит,
мое лечение правильное, и бог исцелит его". А тот, другой, которого мне не
видно, отвечает: "Не делайте глупостей, Амбруаз, вы только зря тратите
время и лекарства на этого покойника". Мой доктор поглядел на меня и
тронул пальцами мои глаза. Я моргнул. А тот, другой, и говорит: "Ну зачем
вам тратить время и лекарства на мертвецов?"
А я как моргнул, так уж больше не могу открыть глаза. И не вижу
ничего, а слышу все очень хорошо. Услыхал эти его слова и перетрусил
ужасно: зароют, думаю, живьем. А шевельнуться никак не могу. Но мой доктор
говорит: "Прошло уже пять дней, а тело у этого бедняги все еще живое, и
хоть я и очень устал, я пока в здравом уме и могу поклясться, что он
сейчас открывал глаза". И крикнул кому-то: "Жан, давай сюда мой эликсир!"
И говорит тому, другому: "С вашего позволения, сэр, я буду лечить этого
солдата, пока он окончательно не оживет или окончательно не умрет. А
сейчас я волью ему в рану еще моего снадобья".
И тут я почувствовал: что-то льется мне прямо в голову. Ну и боль же
была! Точно прямо в мозг ледяную воду льют... "Крышка мне", - подумал я, и
опять весь застыл и ничего не помнил, а потом очнулся совсем в другом
месте. Молодой доктор тоже был там, только без кирасы и в каком-то мягком
колпаке. Теперь уж я мог двигаться и говорить и попросил попить. Как
доктор услыхал, что я говорю, он даже рот раскрыл, точно закричать хотел,
но не закричал и дал мне какого-то вина в чашке. Только руки у него
тряслись, так что на бороду мне попало больше вина, чем в рот. В ту пору и
у меня была борода вроде вашей, только побольше и погуще. Вдруг слышу -
кто-то бежит ко мне по комнате, вижу - мальчишка лет
пятнадцати-шестнадцати. Он было тоже рот раскрыл, хотел что-то сказать, а
доктор как схватит его за горло и говорит: "Молчи, Жан, если хочешь в
живых остаться, молчи!" А парень говорит: "Учитель, ты воскресил его из
мертвых!" А доктор отвечает: "Коли хочешь быть жив, молчи, а то не
миновать тебе костра". Тут я опять заснул, а как проснулся, вижу:
маленькая комнатка, окна все закрыты, и в очаге огонь пылает, жара, точно
в пекле. И доктор тут, и зовут его Амбруаз Паре. Вы часом не читали
чего-нибудь про Амбруаза Паре?
- Вы имеете в виду Амбруаза Паре, который был хирургом в армии
Франциска Первого?
- Про него я вам и толкую, разве не понятно? - отвечал капрал Куку. -
Франсуа Первый, он же и Франциск Первый, был наш главнокомандующий, когда
мы воевали с Карпом Пятым. Вся эта драка началась между Францией и
Италией, вот мне и раскололи голову в битве при Турине. Ведь я вам так и
сказал, верно?
- Верно. Ну что ж, мой почтеннейший друг, прожив на свете четыреста с
лишним лет, вы уж, наверно, исполнились премудрости, знаний и опыта у вас
должно теперь быть не меньше, чем у библиотеки Британского музея!
- Это как? - спросил капрал Куку.
- А как же, это всем известно, - ответил я. - Ведь философ или,
скажем, ученый по-настоящему что-то постигает, лишь когда жизнь его уже на
исходе. Чего бы он не отдал, лишь бы прожить еще лет пятьсот! Да за
пятьсот лет он бы с радостью продал душу дьяволу! Ведь, как известно,
знание - это сила, и за такой срок он вполне мог бы стать владыкой мира!
- Чушь собачья, - возразил капрал Куку. - Все это, может, и годится
для разных там философов, эти бы знай гнули свое и, глядишь, под конец и
научились бы... ну хотя бы превращать железо в золото или вроде того. А
взять, к примеру, игрока в бейсбол или боксера: на что им пятьсот лет
жизни? Что еще они могут, кроме как гонять мяч или лупить кулаками? Да вот
взять хоть вас - что бы вы стали делать?
- Вы совершенно правы, капрал, - сказал я. - Я бы все мои пятьсот лет
так и стучал на машинке и пускал бы деньги на ветер, так что никогда не
стал бы ни умнее, ни богаче, чем сейчас.
- Нет, погодите, - прервал он, ткнув меня в плечо твердым, как
железо, пальцем и пытливо вглядываясь в меня. - Вы бы писали и писали
всякие там книжки. Ведь вам платят проценты, так за пятьсот лет деньжищ у
вас набралось бы столько, что вам их нипочем не прожить. А как быть мне? Я
только и умею, что воевать. И плевать я хотел на всякую там философию. Я в
этом ни уха, ни рыла не смыслю. И не поумнел я ничуть, каким был в
тридцать лет, такой и сейчас. И читать никогда не читал и не стану. Нет, я
хочу одного: купить себе заведение вроде ресторана Джека Демпсея на
Бродвее.
- Да ведь вы говорили, что хотите выращивать розы и разводить пчел,
кур и еще какую-то ерунду, - заметил я.
- Ну да, так и есть.
- А как же с Джеком Демпсеем? Как же вы совместите ресторан на
Бродвее с розами, пчелами и прочим?
- Понимаете, дело вот в чем... - начал капрал Куку. - ...Я уже
рассказал вам, как доктор Паре залечил мне голову. Ну вот, как я стал
немного подниматься с постели, он еще долго держал меня у себя в доме и,
уж поверьте, кормил и поил всем что ни на есть лучшим, хоть сам-то он жил
вовсе не богато. Да, ходил он за мной, как за родным сыном, куда лучше,
чем когда-то мой собственный отец: цыплята, яйца в вине - все, что только
душе угодно. Стоило мне сказать: "А хорошо бы попробовать пирога с
жаворонками", - и пожалуйста: пирог на столе. Говорю: "Док, вино вроде бы
кисловато", и тут же передо мной бутылка аликанте. Недели две или три
прошло и я, поздоровел и раздобрел, как никогда в жизни. Но тут стал я
вроде беспокоиться и говорю ему: "Пора мне убираться восвояси". А доктор
Паре сказал, чтобы я еще остался у него. А я сказал: "Доктор, я живой
человек, и мне надо зарабатывать себе на кусок хлеба. А в армии можно
неплохо заработать".
Тогда доктор Паре предложил мне несколько золотых монет, чтобы только
я остался у него в доме еще на месяц. Деньги-то я взял, но сразу понял:
тут что-то неладно, и решил хоть умри разузнать, в чем дело. Ведь он -
армейский хирург, а я-то всего-навсего солдатишка-пехотинец. Ясное дело,
тут что-то не так. Я и притворился дурачком, а сам глядел в оба. И еще
свел я дружбу с Жаном, ну с тем парнишкой, что помогал доктору. Он был
большеглазый, худющий, одна нога короче другой. И он думал, что сильнее
меня нет никого на свете, потому что я мог двумя пальцами раздавить
грецкий орех и взвалить на спину большой стол фунтов пятьсот весом. Он мне
сколько раз говорил, как ему хотелось бы стать таким же сильным. А он и
родился хилым, и доктор Паре спас ему жизнь. Ну вот, я и взялся за
мальчишку как следует и скоро разобрался, что этому доктору от меня надо.
Вы-то их знаете, этих докторов.
Капрал Куку подтолкнул меня локтем, и я сказал:
- Знаю, знаю, валяйте дальше.
- Ну так вот, в ту пору они всегда лечили "инфекционные раны" кипящим
