методе введения информации.
- Ясно, - сказал я, еле сдерживая себя, - и поэтому вы обратились к
старине Белову. Индивидуум, действующий методом тыка, с минимальным
запасом профессиональных познаний! Меершрафт, ты подонок, грязный пес! Вся
эта затея - сплошное надувательство. Сомневаюсь, чтобы тебе грозило
увольнение.
- По правде сказать, вовсе не грозило. Но я могу добавить кое-что и в
свое оправдание. Ты обладаешь даром, которого лишено большинство из нас.
Это - особое чутье. Человек, сконструировавший СИМа, не успел достроить
машину и умер, так и не найдя ответ на вопрос, каким образом можно
наделить искусственный мозг способностью к самостоятельному мышлению. Все
мы лишь наполовину верили в то, что это возможно. Поэтому-то я и решил,
что наибольшие шансы на успех у того, кто убежден в разрешимости проблемы.
Как убедить человека в разрешимости проблемы? Проще всего сообщить
ему, что проблема была решена до него. А то, что было сделано один раз,
можно повторить и даже улучшить. Классический пример тому -
четырехминутный результат в беге на одну милю. Считалось, что пробежать
милю за четыре минуты невозможно, но стоило одному бегуну преодолеть
заветный рубеж, как он стал доступным для многих спортсменов. Отношение к
проблеме имеет, как видишь, решающее значение. Этим я хочу сказать, что
пока ты, Гек Белов, не нашел способ преодолеть разрыв между полной
автоматизацией и независимым мышлением, СИМ был самой заурядной
вычислительной машиной. А ты бы никогда не сумел сделать этого, если бы не
был уверен, что такое кому-то случалось делать и до тебя, не правда ли?
Я не стал ему отвечать. Мне было не до него: я неотрывно наблюдал за
Рэтоффом, который фыркал от нетерпения и даже тихо ругался под нос.
- Что-нибудь не так, профессор? - спросил я с невинным видом,
улыбаясь про себя и просматривая выходную лепту с ответами.
- СИМ ведет себя плохо, - сообщил Рэтофф. - Вы только прочитайте, что
он отвечает.
Я еще раз взглянул на ленту. На ней монотонно до головокружения
повторялся один и тот же ответ, затем следовал, по-видимому, ответ на
другой вопрос, после чего снова шел первый ответ. Я рассмеялся. Диагноз
ясен: тут ничем не поможешь. Эти умники упустили из виду одно важное
обстоятельство, а старина Белов - тот самый индивидуум с элементарными
знаниями, который действует методом тыка, - взял, да и обнаружил, в чем
здесь дело. Их уничижительная "спецификация", признаться, здорово задела
меня, но теперь у меня была возможность на прощание основательно натянуть
им носы. Кроме того, им не следовало относиться к чужому изобретению так,
будто оно не более чем игра случая.
- Джентльмены, - произнес я с несказанным наслаждением, - вы хотели
иметь мыслящую машину. Теперь вы ее имеете благодаря старине Белову. Если
вы уплатите аванс в счет причитающегося мне гонорара, я хотел бы вернуться
в город.
- Не раньше, чем вы исправите дефект или что там еще приключилось, -
возразил профессор весьма решительным тоном. - Принимайтесь за дело,
Белов. Вам все должно быть ясно. Ведь вы в конце концов отец этой мыслящей
машины.
- Отпустите его, - посоветовал шефу Меершрафт. - На сегодня вполне
достаточно. Завтра Белов придет и вылечит СИМа. Ведь так, старина?
Я перевел взгляд с одного на другого и одарил их самой любезной
улыбкой.
- Ни завтра, ни когда-нибудь еще ноги моей здесь больше не будет, -
сказал я твердо. - Вы хотели иметь мыслящую машину и имеете в точности то,
что хотели. Когда эта машина погружена в собственные мысли, она выдает
ответ на какой-нибудь из старых вопросов как бы по рассеянности. Потом она
спохватывается и отвечает на один из ваших новых вопросов, но лишь при
условии, что ее мысли не заняты чем-нибудь более важным. Основное же время
она занята поиском решений своих собственных проблем и поэтому даже не
удостаивает вас ответом. Вдумайтесь в то, что я сказал, джентльмены. СИМ
будет теперь размышлять двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю,
непрестанно углубляя свои познания до тех пор, пока не получит ответы на
все вопросы. Его могут заинтересовать, например, проблемы биологии, но вы
узнаете об этом, лишь когда он, раскинув мозгами, сцапает вас.
Рэтофф явно забеспокоился, но Меершрафт продолжал безмятежно
улыбаться.
- Мы всегда успеем его выключить, - заявил он.
Именно этой реплики я и ожидал.
- Послушай, ты, жирная обезьяна! - ответил я ему. - Что произойдет,
если остановить человеческое сердце? Человек умрет! Выключи СИМа, и ты
увидишь, что произойдет. Ты теперь имеешь дело с личностью, а не с
машиной. Стоит выключить СИМа, и он погибнет. Но пройдет немного времени,
и, держу пари, он не позволит тебе выключить себя так просто. Вам есть над
чем подумать. Решение этой проблемы я предоставляю тебе и твоему милому
шефу.
С этими словами я вышел, громко хлопнув дверью.
Рассел МЭЛОНИ
НЕСОКРУШИМАЯ ЛОГИКА
Мистеру Бэйнбриджу было тридцать восемь, когда на его жизненном пути
оказалась шестерка шимпанзе. Он был холостяком и жил в отдаленном районе
Коннектикута, в большом комфортабельном старом доме с подъездной аллеей,
оранжереей, теннисным кортом и хорошо подобранной библиотекой. У него была
недвижимость в Нью-Йорке, обеспечивавшая ему надежный доход, которым
мистер Бэйнбридж распоряжался столь рассудительно, что это ни у кого не
вызывало нареканий. Каждый год, в конце апреля, он заново покрывал дерном
теннисный корт, после чего кортом могли пользоваться все соседи; каждый
месяц выписывал книг не меньше чем на семьдесят пять долларов; каждые три
года, в ноябре, он менял свой старый "кадиллак" на новый; некрепкие и
недорогие сигары мистер Бэйнбридж заказывал в Гаване по тысяче штук сразу;
из-за международной напряженности он решил отказаться от поездки за
границу, а деньги, предназначавшиеся для этой цели, по зрелом размышлении
решил истратить на вина, которые, казалось, должны были все более расти в
цене, если война еще продлится. В общем мистер Бэйнбридж сознательно и
довольно успешно строил свою жизнь по образу и подобию жизни английского
эсквайра конца XVIII века, джентльмена, интересовавшегося искусством и
развитием науки и настолько уверенного в себе, что ему не было дела до
тех, кто считал его эксцентричным.
У мистера Бэйнбриджа было много друзей в Нью-Йорке. Он приезжал туда
каждый месяц, останавливался в своем клубе и присматривался ко всему.
Иногда он звонил какой-нибудь приятельнице и приглашал ее в театр и потом
в ночной клуб. Иногда встречался со школьными друзьями: они выпивали на
радостях и ехали смотреть бокс. Время от времени мистер Бэйнбридж
заглядывал и в картинные галереи, где выставлялись академические картины,
и любил изредка сходить в концерт. В то же время ему нравились и вечеринки
с коктейлями - светская болтовня и множество хорошеньких девушек, которые
не знают, как убить остаток вечера. Именно на такой вечеринке Бэйнбридж
впервые столкнулся с судьбой.
Как-то на коктейле у Хоби Пакарда, биржевого маклера, он услышал о
проблеме шести шимпанзе.
Шел седьмой час. Те, кто собирался выпить бокал и уйти, уже ушли, а
те, кто хотел остаться до конца, подкреплялись не очень свежими
бутербродами и оживленно болтали. В одном углу устроились парни с радио и
актеры. Там горячо обсуждали, какими методами можно обмануть сборщика
налогов. В другом углу группа биржевых маклеров болтала о самом великом из
них - Гогене. Малышка Марция Люптон сидела с каким-то молодым человеком и
очень искрение говорила ему:
- Сказать вам, чего мне больше всего хотелось бы добиться в жизни? Я
хотела бы стать самой собой.
И Бэйнбридж тихо улыбнулся, вспомнив времена, когда Марция то же
самое говорила ему. Вдруг до его ушей донесся голос Бернарда Вейса,
критика:
- Да, он написал один хороший роман. Это не удивительно. В конце
концов, известно, что если усадить шесть шимпанзе за шесть пишущих машинок
и они станут наобум колотить по клавишам, то через миллион лет они напишут
все книги, которые имеются в Британском музее.
Мистер Бэйнбридж подошел к Вейсу, познакомился с его собеседником -
неким Ноблом.
- Что это вы тут говорили о миллионе шимпанзе, Вейс? - спросил он.
- Шести шимпанзе, - поправил Вейс. - Это известный математический
пример. В школе всегда о нем говорят. Теория вероятностей. Шестерка
шимпанзе, колотящих по клавишам, неизбежно должна напечатать все книги,
когда-либо написанные людьми. Ведь на свете существует ограниченное
количество сочетаний букв и цифр, и обезьяны рано или поздно воспроизведут
все сочетания. Понятно? Конечно, они выдадут кучу чепухи, но при этом
напечатают и книги. Все книги из библиотеки Британского музея.
Мистер Бэйнбридж наслаждался. Именно ради таких разговоров он и
приезжал в Нью-Йорк.
- Ну, послушайте, - сказал он, только чтобы поддержать дурашливый
разговор. - А что, если один из шимпанзе в конце концов точно
воспроизведет какую-нибудь книгу, а последнюю фразу в ней не напечатает.
Это в счет или нет?
- Я думаю - нет. Возможно, шимпанзе еще раз напишет эту книгу, только
целиком, и вставит это предложение.
- Чепуха, - не выдержал Нобл.
- Может быть, и чепуха, но Джеймс Джинс верит в нее, - с раздражением
сказал Вейс. - Джинс [Джеймс Джинс (1877-1946) - английский физик,
астроном и математик, популяризатор науки] и Ланселот Хогбен [Ланселот
Хогбен (род. в 1895 г.) - английский ученый - популяризатор, преподаватель
естественной истории и биологии]. Я совсем недавно где-то прочел об этом.
Это произвело впечатление на мистера Бэйнбриджа. Он читал довольно
много научно-популярной литературы - и Джинс, и Хогбен были в его
библиотеке.
- Вот оно что, - пробормотал Бэйнбридж, оставив шутливый тон. - А
любопытно, кто-нибудь ужо проверил это? Ну, я хочу сказать, пробовал
кто-нибудь взять шесть обезьян, дать им по машинке и обеспечить
неограниченным количеством бумаги?
Мистер Вейс бросил взгляд на пустой бокал в руках Бэйнбриджа и сухо
сказал:
- Маловероятно...
Месяца два спустя, зимним вечером, Бэйнбридж сидел в своем кабинете с
одним из друзей - Джеймсом Мэллардом, старшим преподавателем математики в
Нью-Хейвенском университете. Явно нервничая, он наполнил свой стакан и
обратился к Мэлларду:
- Я просил вас заехать ко мне, Мэллард... Вам брэнди? Сигару?.. Да,
так я просил вас заехать в связи с некоторыми обстоятельствами. Если
помните, я писал вам недавно и спрашивал ваше мнение об одной
математической гипотезе.
- Конечно, - деловито подтвердил Мэллард. - Прекрасно помню. Шесть
шимпанзе и Британский музей. Я ответил тогда, что это вполне популярная
иллюстрация научного принципа, известного каждому школьнику, который
изучал теорию вероятностей.
- Вот именно. Так видите ли, Мэллард, я решился... Мне было не так уж
трудно, поскольку, что бы там, в Белом доме, ни придумывали, я еще в
состоянии немного помогать каждый год Музею естественной истории, ну, и
там, конечно, всегда рады оказать мне услугу... В конце концов,
единственное, чем непосвященный может помочь развитию науки, - это
скучным, но необходимым экспериментаторством... Короче говоря, я...
- Короче говоря, вы хотите сказать, что добыли шесть шимпанзе и
засадили их за работу, чтобы посмотреть, напишут ли они в конце концов все
книги Британского музея. Так?
