с он или не трус, спокойный он или неспокойный, и только потом уже эти
категории национальности, крови, веры... Если я русский, то я веду себя
одним образом, если я христианин ¬ другим, если еврей ¬ третьим. Смешно!
Е.Р. Ты не предполагаешь, что со временем эссеистика будет отнимать
все больше сил и как-то отводить тебя от стихов?
И.Б. Ну, если это так, то это можно будет как-то пресечь... Я-то
смотрю на это неким диковатым образом. Я думаю, что если что-то тебя мо-
жет отвлечь, то вот тебе и красная цена... Ты знаешь, что мне Милош ска-
зал ¬ это была как бы одна из самых главных ремарок ¬ я только что прие-
хал в Штаты, жил в Анарборе, а он узнал, что я его переводить собирался.
И он мне присылает письмо, где пишет следующее: "Дорогой Бродский, я
слышал, что вы меня переводите. Я знаю, что вы переводили Галчинского и
хочу вам сказать, что я не Галчинский... И еще одно я хочу вам сказать:
я прекрасно понимаю, что вы, оказавшись вне стен отечества, обуреваемы
всякими страхами, что вы будете не в состоянии продолжать писать стихи.
И если это произойдет, то ничего страшного ¬ я видел, что здесь с людьми
происходит... И если вы не сможете, то это ваша красная цена, это озна-
чает, что вы можете работать только у себя дома, но это то, чего вы сто-
ите..."
Е.Р. Что ж... Весьма толково и ясно.
Подготовка текста и примечания Надежды Рейн
1Петер-шулле ¬ знаменитая немецкая гимназия, после революции ¬ обще-
образовательная школа.
2"Спартак" ¬ кинотеатр в Ленинграде.
3Промка ¬ Дом культуры Промкооперации на Петроградской стороне.
4О самой первой встрече с Иосифом Бродским Евгений Рейн вспоминает:
"Середина пятидесятых годов. Какие-то диковинные литературные кружки в
Ленинграде. Ходят слухи о новом поэте. Я не слышал ни одного выступления
Иосифа в ту пору. Кажется, он читал "Еврейское кладбище в Ленинграде" и
тотчас угодил в какую-то газетную травлю. Но произошло одно забавное
происшествие. Был мой первый вечер поэзии "городского масштаба". Прохо-
дил он в знаменитой Промке ¬ доме культуры Промкооперации на Петрогра
ской стороне. Я прочитал стишки, друзья похвалили. Вдруг слово попросил
юноша из публики. Выпустили его на трибуну неохотно. Председатель вечера
Лев Мочалов славился осторожностью.
Юноша в зеленой штормовке поднял руки к кумачовым плакатам, облепив-
шим зал. Это было время кампании за химизацию. "Химия, ¬ было написано
на плакате, ¬ это..." ¬ и далее шло перечисление всяческих незамедли-
тельных благ, что принесет с с бой химия. Юноша патетично прочел лозунг:
"Вот, ¬ сказал он, ¬ вот, чем дышит время, а о чем пишет Рейн?" Далее он
некой ловкой параболой сравнил мои стихи с лозунгами, уже отброшенными.
Все это походило на иронический розыгрыш.
Мочалов задумался и лишил оратора слова. Затем на трибуну поднялся
очередной мой приятель. Только три или четыре года спустя я сообразил,
что это был Бродский".
5Яков Аркадьевич Гордин, ленинградский историк, писатель, публицист,
в настоящий момент ¬ соредактор журнала "Звезда".
6Глеб Сергеевич Семенов, ленинградский поэт, известный как наставник
целого поколения молодых литераторов, руководитель литературных объеди-
нений в 50-70-е годы. Умер в 1975 г.
Упоминаемая Бродским "свара" с Глебом Семеновым произошла в начале
шестидесятых годов. Ни Иосиф Бродский, ни Евгений Рейн не входили ни в
какие литобъединения Глеба Семенова. Но обыкновенно раз в году им устра-
ивался своего рода "отчетный" веч р поэзии, где могли выступать поэты со
стороны. На одном из таких чтений Бродский попросил слова. Глеб Семенов
согласился дать ему возможность выступить с условием, что тот не будет
читать "Еврейское кладбище в Ленинграде", очень известное к тому времени
стихотворение, своего рода "визитная карточка" Бродского. В ответ на это
требование Бродский стал возражать и был поддержан своими почитателями,
начавшими скандировать: "Слово Бродскому!" В результате Бродский так и
не выступил.
7Борис Понизовский, известный в Ленинграде театральный режиссер-аван-
гардист, хозяин литературного салона в шестидесятые годы. Умер в 1996 г.
8Ленинградский университет размещается в здании Двенадцати Коллегий,
построенном в начале XVIII в. архитектором Доменико Трезини. Он органи-
зовал фасад в виде одинаковых, не сильно выступающих, двенадцати ризали-
тов, каждый из которых име т самостоятельное завершение, так что упоми-
нание о "самой главной Коллегии" здесь не совсем точно. При Петре I в
этом здании размещались учрежденные им министерства ¬ коллегии.
9Леонид Виноградов, ленинградский поэт и драматург. Ныне живет в
Москве.
10Марина Павловна Басманова, подруга Бродского в шестидесятые годы,
адресат его любовной лирики.
11Юрий Орестович Цехновицер (далее Цех), художник, фотограф и архи-
тектор. В его знаменитой квартире на Адмиралтейской набережной часто со-
бирались поэты, художники ¬ друзья Бродского. Умер в 1993 г.
12Лариса Георгиевна Степанова, ленинградский филолог-итальянист.
13Речь идет о попытке Е.А.Евтушенко опубликовать в журнале "Юность"
подборку стихов Бродского сразу после возвращения того из ссылки. Из-за
внесения редактором отдела поэзии Н.Злотниковым цензурной правки в ав-
торские тексты Бродский от публикац и отказался.
14"Гран Мейзон" ¬ "Большой Дом" ¬ так в Ленинграде в разговорном оби-
ходе называют КГБ, располагающееся по сей день в огромном доме в конце
Литейного проспекта.
15Чеслав Милош, известный польский поэт, романист, эссеист, лауреат
Нобелевской премии, друг Бродского. Живет в США.
генрих cапгир
лувр
1
не тот кипящий
под стеклянной -
площадь подземная -
пирамида
не тот уставленный -
посетители
не тот увешенный -
потолки
не с улицы Риволи -
толпы туристов
не с набережной Сены -
солнечно и пустынно
не с угла Комеди Франсе -
золотая сидит на коне
воплощая величие нации -
и даже не из Парижа -
из Аньера
из квартиры моей дочери
дверь открыл в коридор -
и вошел
сразу пусто и свет -
вспомнишь Пруста:
не то остров
не то помещение
просматривается насквозь
где-то картины
иду на авось
трогаю: стены
где картины?
не видно ни стен
ни картин -
один
но слышу: рядом - выше
и дальше как снаружи
перекрикиваются как на стройке
блоки скрипят - подъемник
ближе - кашляют шаркают
идет развеска картин
обернулся - весь на свету!
бородатые в латах
меня окружают стражники
один из них поднял фонарь
я молод и зол
я их начальник
я скалю зубы
будто мне все нипочем
слуга отвернулся
и гладит борзую
(дугою белая в пятнах)
в тени мой противник
укрылся шляпой и -
ничего не происходит
кинжалом клянусь мадонной!
сейчас! напрягаю мышцы
сыплются чешуйки краски
холст вздулся буграми
трещит -
разорвался как взорвался!
противника - пополам!
дева выпала из окна
из корсажа - свежайшие яблоки -
из моего во внешнее время
бегущее как таракан
испачканный красками
мой мучитель - создатель!
еще с подмалевка
торчат воротник и усы
все в той же позиции -
ты виноват! -
запечатлел запечатал
(сам остался там
на фоне сияющих окон
как и тот - бронза
плечом и коленом
и кусок черствеющей булки
две глиняных кружки вино..)
я - письмо неизвестно куда
хотя почему я - письмо?
я - огонь горю в фонаре
я потрескался и запылился
но еще освыещаю лица
бородатые - охра с сиеной
снизу их кто-то рассматривает
что там - не осветить
кто там - не разглядеть
потусторонний мир
от которого старая рама
оберегая лепная
все событие обнимая
как мама
что есть картина?
сооружение
не проще гильотины
на уровне Нового Моста
со всеми его зеваками
и бледными неблесами
и смотрит в окно
бровастое солнце художника
из-под потрепанной шляпы -
обрадовалось простору
выставленного холста
в лавке на рю дю Темпль
что в квартале Маре...
обернулся к приятелю:
то что мне нужно
для моей композиции
они в Академии -
облезлые парики
подавай им размер для Лувра
поедем к Мадлен!
2
прояснить реальность стараюсь -
проясняется лишь Солярис
где все - игра и пена в море
не то в потустороннем мире -
там царствует необходимость
и там входя в покои Лувра
похожий на хромого мавра
Мадам! - воскликнул Нострадамус:
для Вас историей займусь!
...и революции и бури
...в Бабуре -
эдаком амбаре
Кабак
поставил свой барак
и состоялся диалог
но посрамлен ли футуролог?
он мог предсказывать спокойно -
пусть принесут вино и фрукты -
героев
катаклизмы
войны
теракты
...и въехал дылда-англичанин
мелькая голыми коленками
на роликах
со станции метро
в подземный вестибюль музея
(загородил меня плечами -
ротозея)
смотрят черные и дети:
что там тикает в пакете?
ТА-ТИ ТА-ТИ ТА-ТИ ТАТИ...
- уборщик мусор не мети!
3
пока на мрамор катятся обломки
как в замедленной съемке...
пока одни ошеломлены
другие ползают в крови не понимая...
пока полиция...
пока правительство...
все эти сиятельства и превосходительства...
все обстоятельства...
я создал свой Лувр
окружил моим Парижем
посреди моей прекрасной Франции
шутка ли столько работы!
картины колонны
даже негр в униформе
(заменю его на китаянку)
высокая тишина -
и эту выстроил сам
из недалекой стены
бьет кучерявый прибой
и вечно летят эти брызги Курбе
на долетая
или оранжевый отсвет Гогена
губы коричневым - груди колена
...мертвых живых ли -
не люди а вихри
...ближе к офортам гравюрам -
и ты обозначен
пунктиром
в квадратном просвете
(одолжил покойный Малевич
моему отцу) -
пустыней
задувает оттуда
в песчаной метели
стремительно путник в сером
приближается как удаляется...
не ухватишь края одежды
а лицо - кипарисом в небо!
у меня здесь двигаются стены
как у Глезера на Преображенке
открываются неожиданно
колоннады и перспективы
коридоры ведут не туда -
лестницы
легко заблудиться
сколько чающих пропало
в пространствуе и времени
в ином измерении
я встречал сумасшедших
блуждающих
из жизни ушедших
или о ней не подозревающих
двое прошли
обсуждая вопрос:
сколько ангелов может усесться
на ус
Сальвадора Дали?
я - пас...
я меня - сердце...
я например
чтобы мне мой Лувр не стал кошмаром
знаю как вернуться
в Аньер
на рю де ля Марн
к внуку и жене
как повернуться
в замочной скважине
откуда бьет сноп света
Пантеон
ПОТРОГАТЬ НЕБО
"Молодой человек, совсем еще мальчик, ходил по городу... бормотал
стихи размахивал руками водил дружбу с букинистами...
Стояла городская осень, густая в лиловых подтеках синева тяжело ли-
лась сквозь ветхую пестрядь листвы.
Сразу, как перейти Каменный мост, начинались переулки - причудливы
были сами их названия: Лаврушинский, Старомонетный.
Мы бродили по городу...
Уже в полной темноте таяли наши белые рубашки.
<...>
Не просохли еще на вечерних мостовых следы наших башмаков, не вывет-
рился еще из комнат запах первых сигарет - запах нашего отрочества...
...Было утро... серая и розовая вода.
Пришел старик, сел рядом, глянул на меня, вытащил бублик, протянул
мне половину. Так мы и сидели, не обмолвясь ни словом, бросали голубям
крошки.
А на Поварской начинали уже розоветь листья..."
Это написано 17-летним Володей Полетаевым. В 1983 году, спустя 13 лет
после его смерти, в Грузии, в издательстве "Мерани" вышла составленная
