Федотов - это, наверное, тот человек, который не очень ищет знакомства с
вами. Вот видите, его даже в вашем списке нет.
- Расскажите о нем поподробнее, - заинтересовался Фролов, все еще
глядя осуждающими, невеселыми глазами на своего помощника.
Либерзон немного помолчал, собираясь с мыслями, от напряжения у него
шевелились губы, брови и ресницы - какая-то огромная сила, казалось,
привела его всего в движение. Либерзон глубоко вздохнул и продолжил:
- Вот я вам называл Сараева. Этого знает весь Киев. Да что Киев! Вся
империя... простите, Россия! А Лев Борисовичон не броский. У него был
всего лишь один небольшой магазин. И еще сын - горький пьяница. Это,
знаете, такая редкость в еврейской семье. Сейчас он где-то не то у Дени-
кина, не то у Колчака. Но это так, между прочим... Так вот, Лев Борисо-
вич не поставлял кольца и ожерелья двору его императорского величества,
ничем особенно не выделялся среди других ювелиров. И если бы мне в свое
время не довелось у него работать, я бы тоже не знал, какими миллионами
он ворочал... Думаю, что и сейчас у него денег чуть побольше, чем у вас
в карманах галифе и еще в киевском казначействе.
Фролов и Красильников многозначительно переглянулись.
- Где он живет? - опять не утерпев, спросил первым Красильников.
- А все там же, где и жил. Большая Васильковская, двенадцать. Все там
же... - с бесстрастным спокойствием отозвался ювелир.
Повезло Мирону на этот раз. Едва пришел в Харьков, не успел еще отой-
ти от страха, не успел отоспаться, как ему велели опять собираться в до-
рогу. И не куда-нибудь - в Киев.
Еще месяц назад ему было все равно куда идти, куда ехать. А сейчас,
после того как снова увидел Оксану, что-то перевернулось в его сердце...
С нетерпеливой радостью отправился он по знакомой дороге. Шел не один.
Сопровождал какого-то важного и молчаливого чина.
На окраинах Куреневки он оставил своего спутника в какихто развали-
нах, а сам торопливо отправился к дому Оксаны. Прокрался к калитке, ос-
торожно шагнул в маленький, обсаженный цветущими подсолнухами двор, ог-
ляделся вокруг, прислушался к тишине. Было тихо-тихо... И Мирон успоко-
ился.
Прогремев щеколдой. Мирон вошел в сумрак сеней, и тотчас из горницы
выглянула Оксана, одетая по-домашнему, в ситцевый сарафан, простоволо-
сая, властная и притягательная. Передник подоткнут, руки - в тесте. Ос-
тановилась, недружелюбно нахмурилась. Мирон тут же сник, будто его в од-
ночасье сморила страшная, нечеловеческая усталость. Движением просящего
стянул с головы картуз, провел им по потному, побитому оспой лицу.
- Мирон? - не выказав ни радости, ни удивления, с отчужденной уста-
лостью тихо спросила Оксана. Если бы ее сейчас спросить, каков он собой,
Мирон, - высокий или низкорослый, со шрамами на лице или нет, - она бы
затруднилась ответить, потому что забыла всех других людей, кроме Пав-
ла... Больше всего она боялась, что проснется однажды и не вспомнит, ка-
ким был Павло - ни единой черточки... И тогда, значит, она его потеряет
во второй раз и он, живой до сих пор в ее сердце, я вправду станет на
веки вечные мертвым...
Осадчий бессильно прислонился к дверному косяку и выдохнул:
- Я, Ксюша! - и быстро, словно хотел разом высказать все наколенное в
душе, заговорил: - А я загадал... я загадал... слышь, Ксюша, еще там,
фронт когда переходили... подумал: ежели днем попаду к тебе и тебя зас-
тану - к счастью, значит, к счастьицу. - И вздохнул счастливо. - И ты
вот - дома!
Оксана по-прежнему стояла не двигаясь, даже не шелохнувшись, в безра-
достном оцепенении, стояла, не пропуская его в горницу.
И тогда он тяжело шагнул к ней, схватил за руки выше кистей, порывис-
то наклонился к ней. Но она, налитая враждебной, непримиримой силой, тут
же отстранилась.
- Зачем ты... ко мне? - выдохнула она горько. - Не надо! Не жена я
тебе... Домой иди!..
И, сразу обессилев от страха совсем ее потерять, Мирон беспомощно от-
пустил ее руки.
- Не гони меня, Ксюша! - горячо забормотал он. - Ежели бы тебя здесь
не было, на той стороне остался...
Она молчала. Слова Мирона никак не могли достать ее сердца. Выгнать
его? Что-то мешало ей сделать это, навсегда закрыть перед ним дверь. С
детства знают друг друга, всегда жалела его. А теперь в чем его вина пе-
ред ней? Что не уберег Павла? Что горькую весть принес? А если не смог
уберечь? Не сумел промолчать... Выходит, нет вины, это боль ее виновата,
боль и горе ее. Да не все ли равно - пусть уходит, пусть приходит, ей
все одно...
Мирон вдруг всполошился - он вспомнив об ожидающем его в развалинах
спутнике, просительно заговорил:
- Я не один пришел... С человеком... Ты на стол собери чего. И вот
это припрячь. - Он суетливо полез в карман, выволок небольшой узелок,
хотел вложить его насильно Оксане в руки, но передумал - добро надо по-
казывать лицом - и стал так же суетливо разворачивать. - Ты погляди, что
здесь?.. Гляди! на развернутой тряпице лежали, сверкая тяжелыми золотыми
отблесками, - кольца, кресты, отливали желтизной и казенной синевой
царские червонцы.
- Все тебе! Бери! - возбуждаясь от вида золота, заговорил Мирон. -
Когда-то всего капитала моего папаши не хватило бы, чтобы все это ку-
пить. А теперь вот за это, - он благоговейно взял в руки кольцо, - всего
две буханки отдал. А этот крест за полпуда пшена выменял. Всего-то! При-
бери. Еще придет время, и золото будет иметь настоящую цену. Мы своего
дождемся.
Мирон решительно натянул картуз.
- Пойду за тем человеком. - И не удержался, снова прихвастнул, чтобы
знала Оксана, с каким добычливым человеком имеет она дело: - За то, что
я их сюда, в Киев, вожу, тоже золотом платят. Червонцами? - Он ласково,
тем же взглядом, каким только что смотрел на золото, посмотрел на нее и
снисходительно добавил: - Дурные! Оки же не знают, что мне в Киев и так
идти - награда? - Он спустился с крыльца и тут же вернулся, попросил
смиренно: - Я сказал тому человеку, что ты - жена мне. Так ты это... ну,
чтоб он не догадался. Так лучше будет. Ладно?
Оксана ничего не ответила, повела взглядом поверх него и ушла в гор-
ницу. А Мирон все стоял и ждал ответа. Не оборачиваясь, она бросила из
горницы:
- Яичницу сжарю, это скоро.
Мирон обрадованно закивал головой, принимая ее слова за некий знак
примирения. И бодро, однако не теряя настороженности, двинулся по улице,
держась, по привычке, в тени. В сердце Мирона пела надежда - все-таки не
гонит, привечает.
- Что бабья душа? Трава - душа ихняя. Приходит пора - и сама под косу
ложится... Вранье, что женщины сильных любят. Сильные - ломкие. А любят
они, Миронушка, удачливых да настырных. Так-то... - разговаривал сам с
собой повеселевший Мирон. Несколько раз оглянулся по сторонам - не наб-
людает ли кто за ним? - и нырнул в развалины.
Навстречу Мирону из тени настороженно выступил высокий человек в бре-
зентовом плаще и в парусиновом картузе.
- Не слишком ли долго вы заставляете себя ждать?! - нетерпеливо и
резко сказал он.
- Пока, ваше бла... Сергей Христофорыч, с женой поговорил...
- Кроме нее, дома никого? - начальственно допрашивал он Мирона.
- Так точно, никого, - совсем по-солдатски ответил тот, памятуя, что
это нравится начальству.
- Жена как?
- Как за себя ручаюсь, - безбоязненно пообещал Мирон.
- Ведите! - И зашагал следом за Мироном, держась от него на некотором
расстоянии.
Они вошли в чистенькую, аккуратную горницу, сплошь завешанную вышив-
ками, заставленную чуть привядшими комнатными цветами. Оксана быстро
накрыла на стол, нашелся и графинчик, до половины наполненный мутноватой
жидкостью. Однако гость, выразительно взглянув на Мирона, отодвинул са-
могон на край стола. И Мирон, сглотнув слюну, подчинился.
Ел гость сосредоточенно, молча, и чувствовалось, что он весь насторо-
же.
Оксана входила в горницу лишь за тем, чтобы убрать посуду или что-ни-
будь принести. Молча, не глядя ни на кого, входила и так же молча выхо-
дила.
- Может, ва... Сергей Христофорыч, сегодня уже никуда не пойдем?..
Переночуем. А завтра... как говорится, утро вечера мудренее, - попытался
убедить гостя Мирон, встревоженный окаменелым молчанием Оксаны и тем,
что - не ровен час - ночью же придется уйти обратно.
Гость ничего не ответил. Деловито доел. Отложил в сторону нож и вил-
ку. Промокнул вышитым рушником губы, встал.
- На перины потянуло? - ядовито и угрюмо спросил он Мирона, и щека
его нервно задергалась. - За-щит-нич-ки отечества!.. Пока мы тут с вами
яичницу ели, тысячи человек захлебнулись кровью на поле брани!.. - Он
сердито шагнул к вешалке, стал натягивать плащ.
Мирон тоже покорно надел поддевку, нахлобучил картуз:
- Куда прикажете?
- На Никольскую! - Гость мотнул головой, как бы прогоняя нервный тик,
и достал из кармана брюк золотые часы. Мирон с жадностью взглянул на
них. - Мы должны быть там ровно в девять!
- Успеем! - с наигранной веселинкой произнес Мирон, а про себя выру-
гался: "Черт бы тебя побрал с твоей спешкой!"
Проскрипела дверь, гость вышел в сени. Мирон, идущий сзади, по-хо-
зяйски осмотрел скрипящие дверные петли, качнул головой. Обернулся к
стоящей в горнице Оксане, сказал:
- Ты, Ксюша, не жди. Вернемся - три раза стукну!
С Куреневки до Никольской - путь не близкий. Молча шли по пустынным
улочкам, сторонясь освещенных мест и одиноких прохожих. Ступали медлен-
но, вкрадчиво, - каменные мостовые Гулки! - чтобы ничем не нарушить нас-
тороженной тишины. В ней Острее и явственнее ощущается опасность, все
чувства напрягаются до предела. Иногда, заслышав стук копыт или громкие
шаги патруля, подолгу пережидали в каких-то нишах, в тени заборов, в
глухих закоулках.
Чернота ночи поблекла - взошла луна, белая, летняя, сочная, и в ее
свете улицы стали шире, просторней...
На Никольской, напротив дома Сперанских, они замедлили шаг. Мирон пе-
решел через улицу, остановился у калитки. Позвонил: два частых, три с
паузами звонка.
Калитку отворил Викентий Павлович, недоверчиво оглядел с ног до голо-
вы Мирона, посмотрел, нет ли кого еще неподалеку.
- Чем могу быть полезен? - спросил он, еще беспокойнее вглядываясь в
лицо Мирона: лунный свет вырывал из темноты рябое, порченное лицо.
- Вам привет, товарищ Сперанский, - сказал Мирон, и по лицу его мед-
ленно расползлась тусклая улыбка.
- Простите, от кого? - удивленно спросил Викентий Павлович, невольно
отступая перед нагловатой улыбкой незнакомца.
- От Николая Григорьевича! - внушительно произнес Мирон.
Сперанский гостеприимно посторонился:
- Входите.
- Я не один. - Мирон поднял руку.
Человек, которого он сопровождал, торопливо пересек улицу, юркнул в
калитку. На ходу протянул Викентию Павловичу руку:
- Здравствуйте, господин Сперанский. Я - подполковник Лебедев.
- Проходите, все уже в сборе! - обрадованно произнес Викентий Павло-
вич.
Возле крыльца Лебедев властно бросил Мирону:
- Никуда не отлучаться! Караулить дом! Ждать!
Мирон молча кивнул и, усевшись на крыльце, стал задумчиво скручивать
цигарку.
Подполковник Лебедев стремительно прошел в гостиную, где его уже жда-
ли человек пятнадцать. На отшибе от других сидел полный смуглый человек
с надменным и чуть брезгливым выражением лица. Его Сперанский представил
Лебедеву в первую очередь. Это был бразильский консул граф Пирро. Ма-
ленький Щуплый человек с красными воинственными глазами оказался заведу-
ющим оружием Киевских инженерных курсов Палешко. Были здесь Бинский и
Прохоров, и еще какие-то люди, одетые в простенькие сюртуки, пиджаки,
неуклюжие свитки. Но в каждом чувствовалась военная выправка. Лица они
имели сосредоточенные, отрешенные, на некоторых просвечивал жертвенный
румянец. Лебедев поздоровался с каждым в отдельности. Пожимая руки, он
