заморгал, обнаружив прямо перед собой каштаново-карий взгляд и коротко
подстриженную бородку черного Сарацина.
- А. Вот вы где, - вежливо произнес Сарацин.
- Совсем не уверен, - искренне ответил Фаррелл. За его спиной, в
рощице мамонтовых деревьев дважды, испуганно и счастливо, хохотнула Эйффи.
Сарацин ее, казалось, не слышал.
- Благородное общество топочет ножками и голосит, желая, чтобы вы
сыграли на бис, - сказал он. - Пора открывать второе отделение.
Фаррелл, нелепо радуясь тому, что видит Сарацина, расплылся в такой
улыбке, что у него заныли щеки.
- А где же ваша замковая тарабарщина? Вы не боитесь, что вас за
подобные разговорчики лишат профсоюзного билета?
- Я бард, друг мой, - ответил Сарацин. - Мне разрешается. Я поставляю
им полные циклы баллад на гаельском, арабском, валлийском, датском,
старо-английском и англо-норманнском плюс большие куски из "Carmina
Burana" [Составленная в XIII в. антология рифмованных латинских стихов,
сочиненных голлиардами.]. Так что приходится давать мне поблажку.
Смех Эйффи оборвался на резком и одиноком вскрике, но Сарацин уже
пропустил свою руку под руку Фаррелла и развернул его в сторону лужайки,
не прерывая непринужденного и приятного разговора.
- Да бардам и нельзя их не давать. Загляните как-нибудь на бардовский
фестиваль, и вы сразу поймете, почему я так говорю. Всем прочим выходить
из образа негоже, но коли речь зашла о состязаниях бардов, то черт возьми,
за что только нам не приходится браться! Мне однажды выпало перелагать в
ямбические терцины всю грандиозную эпопею Кинг-Конга. Битый час я из нее
выбирался.
Пока они продолжали путь, Сарацин продолжал болтать все с тем же
изяществом и, не дожидаясь вопросов, сообщил среди прочего, что он - один
из основателей Лиги Архаических Развлечений.
- Я, Симон, Пресвитер Иоанн, Олаф и, может быть, еще с дюжину
отборных чудаков, помешавшихся на Средних Веках, все мы молотили друг
друга на заднем дворе у Гарта. Ни правил, ни организации - мы просто
сходились время от времени и предавались этому занятию. Хотя конечно, уже
и в те дни находились ребята, которые изготавливали для нас моргенштерны
из крокетных шаров и велосипедных цепей, используя вместо цепов
автомобильные антенны. Так что в конце концов возникла необходимость хоть
в каких-то правилах, а тогда уже люди стали приходить целыми семьями и
пришлось приискать занятие и для женщин. Без женщин мы бы никогда не
создали Лигу.
- Но главным и поныне остаются поединки, - сказал Фаррелл.
Сарацин покачал головой.
- Не в том смысле, какой вы вкладываете в эти слова. Мы - театр, мы
предоставляем людям вроде Елизаветы сцену, на которой она может стать
развращенной, любострастной, загадочной Кровавой Графиней из Трансильвании
- и поверьте мне, в реальной жизни она очень редко проявляет какие-либо из
этих качеств. Или возьмите Симона Дальнестранника. Симон - юрист,
составляет какие-то контракты и ненавидит свою работу. И себя тоже
ненавидит за то, что побоялся вовремя объяснить родителям, до чего ему не
хочется становиться юристом, ненавидит за то, что боится бросить
юриспруденцию и начать все заново, основав где-нибудь в Белизе небольшую
авиалинию. Здесь же - здесь он кондотьер, вольный капитан, лучший боец в
Лиге после Эгиля Эйвиндссона, здесь он ничего не боится. А все, что делаем
мы - это предоставляем ему место, в котором он по уикэндам может
обращаться в Симона Дальнестранника.
- А для Никласа Боннера у вас место найдется? - тихо спросил Фаррелл.
Сарацин улыбнулся неуверенно и кротко, как если бы не вполне
расслышал вопрос, но страшился в этом признаться, однако рука его,
обвивавшая руку Фаррелла, дрогнула, а непринужденная поступь немного
ускорилась. Фаррелл спросил:
- Ну, а вы? Что дает вам эта столь удобная репертуарная труппа?
Сарацин погрозил ему пальцем и нахмурился с такой элегантной
суровостью, что Фаррелл не получил и отдаленного представления, остерегают
ли его от чего-то, осуждают или попросту весьма странным образом
вышучивают.
- Два совершенно различных вопроса, добрый мой миннезингер. Кто я,
как не чернокожий, оказавшийся достаточно глупым, чтобы получить
классическое образование - и заметьте, здесь, на танцах, присутствует
множество людей, которые и этого вам о себе не расскажут. Тут у нас,
знаете ли, все как во времена Золотой Лихорадки - люди не желают, чтобы к
ним лезли с вопросами о том, как они прозывались там, в Штатах. В именах
кроется магия, собственно, никакой иной магии и не существует, это
известно любой культуре. Если у вас хватает здравого смысла, то вы даже
богам не позволите вызнать ваше настоящее имя.
Внезапно он встал и улыбнулся Фарреллу совершенно по-новому: узкой,
как бы припухлой улыбкой существа, способного большую часть жизни питаться
личинками, молодыми побегами и ежевикой - большую, но не всю.
- И однако же кто я здесь, как не Хамид ибн Шанфара, поэт и сын
поэта-изгнанника, историк, повествователь, Придворный Хранитель Легенд и
Архивов. В кое-каких областях на юге Сахары меня могли б называть griot'ом
[В Западной Африке - поэт, музыкант и колдун (фр.)].
Скругление лба его, невысокого и гладкого, в точности отвечало изгибу
свисающей у него с кушака маленькой сабли.
- Значит и вам от него привет, - сказал Фаррелл. - Какая приятная
встреча.
Только в каштановых глазах и мелькнуло нечто в ответ на слова Никласа
Боннера.
Хамид небрежно продолжал:
- Обучить же этому невозможно. Наверное, я мог бы где-то преподавать
все, что узнал в Лиге, но меня никогда не посещало такое желание. Я изучал
это не для того, чтобы учить других. Мне просто хотелось пребывать в моем
теперешнем качестве, что далеко не всем кажется понятным, - он снова пошел
вперед, искоса поглядывая на Фаррелла. - Это как у вас с лютней, да?
- Как у меня с лютней, - согласился Фаррелл. - И как у Эйффи с
магией, да?
Хамид не отвечал, пока они не подошли почти к самому краю лужайки.
Там уже опять танцевали - бранль, если судить по музыке, звуки которой
мешались со смехом. В конце концов Хамид произнес:
- Ну, и это ведь тоже роль, такая же, как трубадур или бард. В
Гиперборее - знаете, там, в Сакраменто - имеется одна дама, занимающаяся
ведовством, или Древними Верованиями - это можно назвать по-разному.
Внешне она вылитый картотечный шкаф, а послушать ее, так колдовство - это
что-то вроде органического мульчирования. В Королевстве Под Горой свои
ведуньи, те все больше ауры читают да предсказывают землетрясения. А у нас
Эйффи, - он немного замялся и отпустил руку Фаррелла, чтобы заново
перемотать свой индиговый тюрбан. - Так вот, я не знаю, видели ли вы, чем
она там забавлялась...
- В том-то и горе, что видел - грустно сказал Фаррелл.
Теперь Сарацин явно заторопился, они уже приближались к танцующим, и
Фарреллу приходилось шагать помашистей, чтобы держаться с ним вровень.
- Хамид, - сказал он, - мы друг друга не знаем, я забрел к вам
случайно и все это не моя забота. Но вы здесь имеете дело вовсе не с
культурно-антропологическим аутсайдером, который сажает фасоль непременно
голышом и только при полной луне. То, с чем вы имеете дело - это самая
настоящая баба-яга.
Хамид, не взглянув на него, фыркнул.
- Друг мой, Эйффи для нас - подобие талисмана, она выросла вместе с
Лигой. А в колдунью она играет с младых ногтей.
- По-моему, она заигралась, - сказал Фаррелл. - Послушайте, я с
удовольствием, с самым что ни на есть располнейшим удовольствием поверил
бы, что она репетировала со своим ухажером какую-то школьную пьесу или
даже выполняла некий обряд, имеющий целью увеличить плодородие здешних
земель. Или что меня одолели галлюцинации, или что я все неправильно
понял.
Он ухватил Хамида за полу белого полотняного одеяния, чтобы
остановить его хоть на минуту.
- Но на сей раз мне себя ни в чем таком убедить не удастся. Я
понимаю, что я увидел.
Потянутый за подол Хамид резко поворотился и ударом отбросил руку
Фаррелла, промолвив голосом, в котором обнаружилась вдруг грозная
ласковость:
- Барда хватать нельзя, никогда больше не делайте этого.
Теперь в нем не было ничего ни от ученого, ни от шута, ни от
придворного - Фаррелл увидел перед собой проведшего целую жизнь в пустыне,
похожего на клубок колючей проволоки жреца, противостоящего истинному
святотатству.
- Вы не понимаете, что вы увидели, - прошептал этот жрец. - Поверьте
мне.
Музыка заглушала слова, так что Фаррелл едва их расслышал.
- Она любит пускать пыль в глаза, вот и все, - продолжал Хамид, - ей
нравится находиться в центре внимания. Что вы хотите, ей только пятнадцать
лет.
- Настоящие ведьмы и колдуны были, скорее всего, юнцами, - задумчиво
произнес Фаррелл. - Я никогда не жаждал власти так сильно, как в
пятнадцать лет.
Но Хамид уже сгинул, поспешив замешаться в пылающий всеми красками
водоворот танцующих, расплескавшийся за края лужайки, рассыпавшийся вокруг
Фаррелла на отдельные пары запыхавшихся, шумно отдувающихся и едва не
валящихся наземь людей. Грациозный, как богомол, и учтивый, как смерть,
крадущейся походкой приблизился Гарт де Монфокон. Фаррелл чуть заметно
мотнул головой, и Гарт, улыбнувшись - будто застежка-молния разошлась на
лице - двинулся туда, откуда пришел Фаррелл.
Джулия стояла у музыкантского помоста, разговаривая с леди Хризеидой,
но, едва заметив Фаррелла, метнулась к нему и торопливо его обняла.
- Где ты был? - спросила она. - Я беспокоилась, куда ты подевался?
- Да так, прогулялся немного, - ответил Фаррелл. - Извини, надо было
тебе сказать.
- Я не знала, куда ты пропал, - сказала она. - Исчез вдруг и все, и
она тоже - Эйффи - Гарт шнырял тут, как масло по сковородке, целую охоту
на нее устроил. Я уже стала бояться, что тебя похитили, вдруг кто-нибудь
затеял приносить в жертву детей. Девственников.
Она рассмелась, но что-то, подобное трепещущей станиоли, звенело в ее
смехе, и выпустить Фаррелла из объятий она никак не решалась.
- Да и я по большей части тоже охотился, только на Бена, - он
колебался, стараясь придумать, как рассказать ей о смехе, слышанном им под
деревьями.
Леди Хризеида сказала:
- Если вы ищете викинга Эйвиндссона, поищите заодно и моего мужа,
Сокольничего. Эти двое - друзья, настолько близкие, насколько Эгиль то
позволяет.
У нее был низкий, отчетливый голос и осторожная грация животного,
охотиться на которого разрешают не круглый год.
- Хорошо, - кратко ответил Фаррелл, с испугом ощутив, как что-то
сжимается у него внутри, будто у школьника, при мысли, что в этом мире Бен
предпочел иметь в качестве друга герцога Фредерика. Он повернулся к
Джулии:
- Таникава, Джевел, я должен тебе кое-что рассказать, - но и Джулия,
и леди Хризеида уже не слышали его - обе слегка наклонились вперед и с
приоткрытыми ртами глядели куда-то мимо. Фаррелл обернулся, зная, что ему
предстоит увидеть, и надеясь, что знание это ошибочно.
Неподалеку от них Эйффи вела за руку юношу своего возраста, чтобы
встать с ним в ряд танцующих, выстроившийся для новой паваны. Он казался
таким же хрупким, как Эйффи и, возможно, был ниже ее на полголовы, но в
поступи его ощущалась самоуверенная ритмичность, оставлявшая впечатление,
что он смотрит на девушку сверху вниз. В мятущемся свете волосы юноши
сияли небывалой желтизной - желтизной одуванчика, столь смехотворно, столь
