напоминаю себе об этом каждый раз, когда ему удается меня разозлить.
Здоровенный мужчина в одеждах эпохи Тюдоров - багровый бархат,
золотые цепи, обвислые красновато-желтые щеки - прокатил между ними
мясистой волной, хрипя хмельные извинения, узорчатый эфес его шпаги
ободрал Фарреллу ребра. Фаррелл величественно произнес:
- Да ужели он досаждает тебе, моя цыпонька? Не сойти мне с этого
места, коли я сей же минут не подобью ему глаз. Нет, я брошу ему вызов,
клянусь Богом, вызов на поединок, - он остановился, потому что Джулия
вцепилась ему в запястье, и рука ее была холодна.
- Не говори этого даже в шутку, - сказала она. - Я серьезно, Джо.
Держись от него подальше.
Павана разрешилась меланхолическим диссонансом. Музыканты
раскланивались - мужчины в похожих на барабаны панталонах выглядели
комично, женщина присела в реверансе так низко, что казалось, будто ее
шелковое одеяние опало на помост. Фаррелл начал расспрашивать Джулию,
почему он должен опасаться Гарта де Монфокон, но они уже обогнули шатер, и
Фаррелл, увидев танцующих, сумел лишь сказать:
- О Боже.
Их было под деревьями человек сорок-пятьдесят, если не меньше, но
сверкали они, как большая толпа. Последняя фигура паваны оставила их
стоять в ночи с привольно поднятыми над головою руками, и в неровном свете
- с древесных ветвей свисали керосиновые шахтерские лампы - от их колец и
украшенных драгоценностями перчаток летели брызги огня, крохотные язычки
зеленого, фиалкового и серебристого пламени, словно бросаемого музыкантам
в виде щедрого дара. Поначалу Фаррелл, пораженный яркостью красок,
бархатными покровами, золотом и парчой, не смог различить ни одного лица -
лишь прекрасные одежды мерцали по огромному кругу, двигаясь так, словно в
них обретались не тяжеловесные людские тела, но ветер и болотные огоньки.
{Эфирное племя,} - подумал он. - {Вот уж действительно, эфирное племя.}
- Что ты? - спросила Джулия, и он только тут осознал, что шагнул
вперед, увлекая ее за собой. По другую сторону круга полузаслоненный
громадным багровым Тюдором стоял Бен. В синей тунике с длинными рукавами
под черной в белых полосках накидкой, в шлеме с мордой дикого вепря вместо
навершья. На горле Бена поблескивали бронзовые украшения, с широкого
медного пояса свисал короткий топор. Фаррелл, не сводя с него глаз, сделал
еще шаг, и в этот миг Бен повернул к нему лицо, похожее на изрубленный
щит, и увидел его, и не узнал.
VIII
Фаррелл окликнул Бена и помахал рукой, но жесткий и темный взгляд
скользнул по нему и не вернулся. Затем их разделила стайка держащихся за
руки девиц, облаченных в диснеевскую кисею, а когда Фаррелл опять получил
возможность оглядеть лужайку, Бен исчез, и лишь багровый Тюдор ответил
Фарреллу взглядом, полным отрешенной замкнутости, часто присущей старым
быкам.
Джулия сказала:
- Обычно он не приходит на танцы.
Фаррелл что-то гневно залопотал, но она продолжала:
- Я не знаю, кто он. Здесь немало людей, настоящие имена которых я за
два года так и не уяснила. Они их просто не называют.
- И каков же его сценический псевдоним?
Впрочем, он догадался об ответе, еще не услышав его.
- Он называет себя Эгилем Эйвиндссоном.
Музыканты заиграли куранту, плеснул возбужденный, манящий смех.
Джулия продолжала:
- Он выходит на поединки, и время от времени я встречаю его на
ярмарках ремесленников. Но по большей части он появляется там, где
сражаются, - она говорила медленно, наблюдая за его лицом. - Он лучший
боец, какого я когда-либо встречала, твой друг Бен. Палаш, двуручный меч,
боевой молот - те, кто видел его во время Войны Башмаков Королевы-Матери,
говорят что иметь его на своей стороне все равно, что иметь пять
дополнительных рыцарей и гориллу впридачу. Он мог бы стать королем в любую
минуту, стоило лишь пожелать.
- Не питаю сомнений, - сказал Фаррелл. - То есть ни малейших. Он мог
бы стать и Императором Священной Римской Империи, если бы дал себе труд
поучаствовать в экзаменах на государственную должность. С его-то
отметками. А ты, стало быть, решила больше не скрывать, что сошла с ума?
- Потанцуй, - спокойно сказала Джулия и без дальнейших слов
соскользнула в стремительный, бурливый поток куранты, отлетая от Фаррелла
мелкими, острыми шажками, легкими подскоками перенося вес с ноги на ногу,
прижав к бедрам кулачки и отвернув лицо к плечу. Две танцующих пары
заскакали между нею и Фарреллом, мужчины учтиво раскланивались с ним,
превращая поклоны в танцевальные па, а женщины окликали Джулию: "Добро
пожаловать, леди Мурасаки!". Джулия смеялась в ответ, приветствуя их и
называя странными именами.
{Туда, где звучат шумы.} Крумгорны тараторили под легким, настоенном
на лунном свете ветерком, и повсюду вокруг Фаррелла башмаки, сандалии и
мягкие свободные туфли попирали пружинистую траву, скользя и притоптывая в
тех самых фигурах, которые так обожала когда-то танцующая королева Англии.
Позвякивали о пояса ножны, длинные шлейфы платьев вздыхали в палой листве,
на запястьях и кромках одежд потренькивали крохотные колокольчики.
Натыкавшиеся на Фаррелла люди говорили: "Тысяча извинений, честный сэр".
Бена по-прежнему нигде не было видно, но Джулию он увидел снова, она
неспешно приблизилась к нему, выступая в такт музыке, точно кошка по
забору, и повторила: "Потанцуй. Потанцуй, Джо."
За ее спиной Фаррелл разглядел хрящеватую физиономию Гарта де
Монфокон, наблюдающего за ним с бесстрастным, почти академическим
отвращением. Фаррелл ответил Джулии реверансом, разводя носки туфель и
раскачиваясь в низких поклонах, между тем как его ладони выписывали у
груди чародейские арабески. Джулия улыбнулась и, раскинув в стороны руки,
присела перед ним в ответном торжественном реверансе.
Ему еще ни разу не приходилось танцевать куранту, но он много играл
их, а ноги его всегда хорошо знали то, что знали пальцы - и напротив, он
ни за что не смог бы пройтись в танце, которого не играл. Фигуры были теми
же, что в паване, но в паване, придуманной и танцуемой в лунном свете
кроликами, а не синими, как горящая соль, павлинами, важно ступающими по
белым дорожкам под испанской луной. Фаррелл начал танец, держа Джулию за
руку и подражая ее движениям - нетерпеливому легкому подскоку перед самым
началом такта, мгновенным сближениям и отходам, страстным и нежным
замираниям. Музыка стихала, звучал уже лишь один крумгорн да хрипловатый,
надтреснутый барабан. В метущемся свете керосиновых ламп Фаррелл видел,
как женские пальцы стучат по барабану, подобно дождю.
Когда Джулия выпустила его ладонь, и они, повернувшись лицом друг к
дружке, начали двигаться назад, он получил возможность рассмотреть тех,
кто танцевал рядом с ними. В большинстве то были люди его возраста или
моложе, очень многие, что его удивило, оказались необычайно толсты -
пышные одеяния их либо скрадывали полноту, либо отважно ее подчеркивали -
и если никто не знал о куранте меньше, чем Фаррелл, то лишь очень немногие
казались знающими значительно больше или озабоченными правильностью своих
движений. Юноша в классическом разбойничьем наряде, вынырнув из неровного
прохода между танцующими, приближался к музыкантам, а его тощие ноги
импровизировали антраша и подскоки с неудержимой энергией и резвостью,
достойной котенка. Женщина постарше в желтой елизаветинской юбке с
фижмами, столь обширной, что под ней можно было увести из магазина
стиральную машину, танцевала без устали сама с собой, скользя по траве
мягкими туфельками, почти идеально следуя пронзительным трехдольным
тактам. Под мамонтовым деревом на краю лужайки трое мужчин и трое женщин с
привычной слаженностью отплясывали какие-то собственного изобретения
парные фигуры, в которых мужчины по очереди вились между женщинами,
наступая и отступая, изображая на лицах печальную, настоятельную мольбу.
Когда куранта закончилась, они раскланялись и расцеловались друг с
дружкой, формальные, как фарфоровые статуэтки, и беспредметно чувственные,
как трава. На Фаррелла они произвели столь сильное впечатление, что он
тоже поцеловал Джулию.
Танцующие не аплодировали музыкантам, в большинстве они просто
поворачивались и кланялись в сторону грубой платформы, на которой женщина
и четверо мужчин в клоунских штанах уже опускались в глубоких, медленных
реверансах - лоб женщины почти коснулся ее колена. Джулия сказала:
- Леди Хризеида. Она преподает танец, с нее-то все и началось. А муж
ее стоит во главе Гильдии Сокольничих. Фредерик, герцог Восточной Марки.
- Фредерик Сокольничий, - это имя Фаррелл слышал от Крофа Гранта. Он
уже углядел белоголового мужчину, тот мечтательно раскачивался у помоста,
от горла до голеней укутанный в просторный шафрановый покров размером с
фок. На пояснице этот парус был стянут в лохматый узел, а оставшийся
свободным конец его Грант перекинул через левое плечо, так что тот спадал
вдоль спины наподобие тоги. Где-то под ним затерялся короткий синий
камзол, кроме того два или три жалких намека на белую рубашку еще
продолжали борьбу за право выбраться на поверхность. Фаррелл туманно
высказался:
- Вот кого водили в бой Брюс, Уоллес за собой.
Музыканты вновь задудели, негромко, на пробу, леди Хризеида уже
выстукивала ритм новой паваны. Джулия взяла Фаррелла под руку, и они
заняли место в новом строю танцоров, между парой роялистов времен Кромвеля
- сплошь локоны, перья, кружева и розетки - и черной парой в сарацинских
одеждах. Джулия сказала:
- Ты присутствуешь на Празднестве в честь Дня Рождения Короля,
устроенном Лигой Архаических Развлечений.
Фаррелл оглянулся на негритянку и она улыбнулась ему. Мягкое и
серьезное лицо ее густо усеяли оспины; наряд состоял большей частью из
переливчатых покрывал и широкого вязаного пояса; в сплетенных с лентами,
украшенных бисером волосах поблескивало золото. С легким, как во сне,
потрясением Фаррелл признал в ее спутнике молодого человека из зеленого
автомобиля, того самого, что столь беззаботно отмахивался палашом от Мадам
Шуман-Хейнк. Он подмигнул Фарреллу - легко и споро, будто пальцами щелкнул
- и отвернулся, сразу став одиноким и царственным воином в окружении
Крестоносцев. Эту павану танцевали на испанский манер, на протяжении
нескольких тактов Фаррелл безнадежно плыл, несомый ее течением. Мелодии,
исполняемой куда живее знакомых ему английских паван, Фаррелл не знал, и
потому он, испытывая тоскливое замешательнство, то обгонял танцующих, то
отставал от них. При всем том, когда Джулия увела его, чтобы посидеть на
траве в тени от темного шатра, он пошел за ней с сожалением.
- Я уже начал осваиваться, - сказал он. - Еще немного и был бы полный
порядок.
Джулия не ответила. Она наблюдала за танцующими, одной рукой
безотчетно выдергивая из земли стебельки клевера. Не поворачивая головы,
она негромко спросила:
- Ты еще не придумал себе имени?
- А зачем оно мне? До зари никто, кроме королевской дочери, его все
равно не сможет узнать.
Джулия резко повернулась к нему:
- Не будь дураком. Я не шутила, говоря, что имена здесь имеют
значение. Джо, хоть раз в жизни прояви осмотрительность.
Сам начиная злиться, он ответил:
- Да по какому случаю? Брось, Джевел! Ну, назвал себя какой-то
любительский ансамбль народных танцев Лигой Артистических Увеселений...
- Архаических Развлечений, - поправила Джулия. - Официально
