и так повернув лицо, чтобы подставить жестокому свету все его рытвины и
ямы - подобно тому, как загнанный волк подставляет горло автоматическому
милосердию курка.
- Я старая женщина, имеющая молодого любовника, - произнесла она. -
Вот и вся история, Джо. И я сказала тебе об этом еще в то утро, когда мы с
тобой познакомились.
Она стояла так близко к нему, что он ощущал аромат черного кофе,
который она пила беспрестанно, еле слышный запах запутавшегося в волосах
дыма и исходящий от рук лоснистый, муксусный душок земляничного дерева.
Фаррелл спросил:
- Сколько это уже продолжается? Давно он вот так бегает по лесам,
играя в Эгиля Эйвиндссона, раззоряющего монастыри?
Насмешливая, открытая улыбка Зии искривилась, как сломанная нога.
- Если ты говоришь о Лиге, то он состоит в ней всего лишь год или
чуть больше: сражается в их потешных войнах, участвует в турнирах, -
всякий раз, как речь заходила о Лиге, Зия принимала ровный и отчужденный
тон. - А вот Эгиль - другое дело. Эгиль гораздо старше этого.
Она вдруг выпустила руку Фаррелла и резко отступила от него,
споткнувшись о спавшую под шахматным столиком овчарку. Брисеида, исторгнув
из себя вопль, приберегаемый ею для землетрясений, трусливо шарахнулась к
Фарреллу, уселась ему на ногу и мгновенно заснула. Зия, не отрываясь,
смотрела Фаррелу в лицо.
- И Эгиль реален, - негромко, но отчетливо сказала она.
Фаррелл ощутил холодок в желудке - привычное предчувствие
малоприятного знания, которое вот-вот обрушится на него. А Зия продолжала:
- Бен узнал бы тебя - наш Бен. Эгиль Эйвиндссон не знает никого в
этом мире.
{О Боже, опять то же самое. И этот мой дар никуда не делся, я снова
влипаю все в ту же историю.} Он почесывал Брисеиду за ухом, изо всех сил
стараясь сосредоточиться только на этом занятии, и слушал собственный
лепет:
- Тут я тебе верю - знаешь, мы когда-то играли с ним в однй пьесе, в
"Трех сестрах", и Бен просто исчез, растворился в своей роли, в Тузенбахе,
он не выходил из образа несколько недель, даже после того, как мы отыграли
спектакль. Представь себе Тузенбаха на какой-нибудь пьянке - тот еще
подарок.
{Что же за чушь такая происходит между мной и сверхъестественным, как
нам удается отыскивать друг друга? Черт, а я-то думал, хоть один из нас
наконец вырос из этого.}
- Иди-ка сюда, Джо, присядь.
Это прозвучало командой, хоть голос Зии остался тихим. Она взяла его
за руку и подвела к кушетке, а он все продолжал бормотать:
- А я играл Чебутыкина. Такого старичка.
Твердой рукой Зия усадила его и сама присела напротив, на скамеечку
для ног, приподняв плечи и свесив руки между коленей. Если б не яркий
взгляд, серый, словно луна, она бы в точности походила на бесполого
батрака, угрюмо собирающего остаток сил, чтобы плюнуть в огонь. {Может
быть, это Эгиль Эйвиндссон с нею и спит. А Бену такое даже в голову не
приходит.}
- Как далеко это у них зашло, я тебе рассказать не могу, - сказала
она. - Ты знаешь больше меня. Бен когда-нибудь говорил о нем, помнишь ли
ты, чтобы он хоть раз упомянул это имя?
Фаррелл, не останавливаясь, тряс головой, но она продолжала.
- Вы ведь с ним играли в похожие игры, подделывали голоса,
разыгрывали воображаемых людей, я видела, как вы это делаете. Ты ни разу
не слышал голоса, который мог бы принадлежать Эгилю?
- Господи, разумеется, нет, - сказал Фаррелл. - Мы просто валяли
дурака - так, способ занять время, пока ждешь в два часа ночи поезда в
подземке или долго едешь куда-то автобусом. Ты же говоришь о множественных
личностях, о своего рода переселении душ. Это же разные вещи.
- А что ты знаешь о переселении душ?
По быстроте и резкости вопроса Фаррелл понял, что рассердил ее.
- Не так, чтобы много, - смиренно ответил он. - Люди, у которых изо
рта вылетают бесы, мне не попадались, но я знал на Гаваях одного китайца,
душа которого после его смерти вселилась в джип, - Зия негромко зарычала,
и Фаррелл поспешил поправиться: - Ну, на самом-то деле, я знал лишь его
племянника, как раз ему этот джип и принадлежал. И еще у меня был знакомый
в Нью-Йорке, так его дважды в неделю посещала Джейн Остин. Если не
ошибаюсь, по понедельникам и четвергам. Он мне звонил, когда ему
вздумается, и зачитывал огромные куски романа, который она писала его
рукой. Действительно, здорово смахивало на Джейн Остин.
Долгую минуту спустя, рычание перешло в хрипловатый смех, и Зия
сказал:
- Я тебе верю. Эти истории настолько невероятно глупы, что остается
лишь поверить каждому твоему слову. Но было бы куда интереснее, если бы
этот твой друг вселялся в Джейн Остин так, что она начала бы писать, как
он. Тебе не приходилось слышать о чем-то похожем?
- Нет, разумеется, нет, - идея странным образом обескуражила
Фаррелла, от одной лишь попытки вдуматься в нее у него закружилась голова.
- Переселения душ назад во времени, ретроактивного переселения попросту не
бывает, это какая-то ерунда, так оно не работает. Нет, такого не может
быть.
- Ты Бену об этом скажи, - ответила Зия, и именно в это мгновение
Брисеида, несуразно развалившаяся на спине рядом с камином, издала, не
открывая плотно сомкнутых глаз и указывая одной из передних лап в потолок,
самый жуткий звук, какой Фарреллу приходилось когда-либо слышать от
животного. Звук был настолько тонок, холоден и слаб, что казался не
имеющим никакого отношения к плотскому существованию. Фаррелл едва ли не
видел его: тоненькая, как срез лепестка, проволока в оболочке из толченого
стекла, вроде струн, на которых крепятся азиатские змейковые аэростаты,
выматывалась из кишок собаки, подтягивая ее, мучительными, почти жеманными
шажками к выходной двери, так, словно в наружном мраке кто-то крепко
держал проволоку за другой конец. Свернув шею вбок и назад, Брисеида
порыкивала, не спуская с Зии неверящих глаз.
Зия вскочила на ноги еще до того, как Фаррелл успел произнести:
"Господи, это что еще за чертовщина?" Повернувшись к двери, она и сама
спустила бессловесный вопль, столь примитивный и пронзительный, что от
него загудели окна гостиной и хрипло зашептались старинные копья в
проволочной корзинке. Снаружи никто не ответил, но Брисеида вдруг
задохнулась, плюхнулась набок и, тут же вскочив, убралась в чулан для
метел, чтобы уже не показываться оттуда в ближайшие двадцать четыре часа.
Зия даже не взглянула ей вслед, вместо этого, она медленно подняла к груди
левую руку - жестом, каким в немых фильмах изображали ужас и изумление. На
ногах она стояла нетвердо, чуть приметно покачиваясь.
- Ты, - тихо, но очень внятно выговорила она. - Это ты.
Один раз она встряхнула головой и произнесла что-то на языке, полном
трескливых, щелкающих звуков. По-английски она добавила:
- Ты не можешь войти сюда. Все еще не можешь.
Пока она говорила, звякнул дверной звонок и послышался безошибочно
удостоверяющий близость Эйффи, разлетающийся в осколки смешок.
- Срочная доставка. Эй, кто-нибудь, распишитесь за посылку.
Что-то тяжелое грохнулось о дверь и поползло по ней вниз.
Не шевельнувшись и не повернув головы, Зия направила Фаррелла к
двери. Пересекая гостиную, он слышал нетерпеливое хихиканье Эйффи, сквозь
которое проступал серебристый шелест отчаявшегося голоса, обращенного к
себе самому. Слова оставались неразличимы, но Фаррелл и не нуждался в
словах.
Когда он открыл дверь, к ногам его рухнул Бен, успевший еще в падении
судорожно скорчиться. Шлем с навершьем исчез вместе с висевшим на поясе
топором и медными украшениями, изодранную черную мантию, как и волосы
Бена, покрывали шматки присохшей грязи. Присев на корточки, Фаррелл ощупал
его в поисках ссадин или чего похуже, и с облегчением понял, что засохшая
кровь на его лице вытекла всего лишь из двух длинных, оставленных плетью
ежевики царапин. Бен открыл глаза, и Фаррелл вмиг отшатнулся от беспомощно
жаждущего крови взгляда безумного незнакомца. Затем - так же вдруг, как
нечто, владевшее Брисеидой, отпустило ее - взгляд смягчился, и Бен, едва
успев спокойно сказать: "Птицы мерзли", тоненькой струйкой выблевал нечто
оранжевое на брюки и туфли Фаррелла и потерял сознание.
- Это мы его в парке нашли, - сообщила Эйффи. - Знаете, там, где
игровые площадки, у самой карусели. Он пытался вскарабкаться то на одно,
то на другое и все время вопил.
Фаррелл, вытиравший рот Бена носовым платком, снизу вверх взглянул на
нее. Эйффи стояла прямо под фонарем, освещавшим крыльцо, засунув большие
пальцы в карманы джинсов и слегка накренясь, так что весь ее вес
приходился на одну твердо выпрямленную ногу. На лице ее, словно огонек на
запальном шнуре, неуверенно вспыхивала и меркла насмешливая улыбочка.
Теннисные туфли, хлопчатобумажная распашонка, бледно-зеленая майка с
надписью "КОГДА ВСЕ ВОКРУГ РУШИТСЯ, ОБНИМАЙ СВОЕГО ТЕДДИ".
- Наверное у него с сахаром в крови нелады, - предположила она. - Вы,
может, читали, недавно выяснилось, что с многими людьми, когда у них
падает содержание сахара в крови, происходят всякие жуткие вещи?
- Тебе отлично известно, - сказал Фаррелл, - что сахар тут не при
чем. Что ты теперь натворила, оглушила его? Что ты с ним сделала?
Улыбочка померцала еще мгновение и, словно шаровая молния,
взорвалась, озарив лицо Эйффи слепящим светом вызывающего упоения.
- Вы больше не можете так со мной разговаривать. И никто не может -
содрогаясь от бешенной радости, она на шаг приблизилась к Фарреллу. - Я
Эйффи, я могу говорить, все что хочу, потому что я могу сделать все, что
мне хочется. А вы ничего не можете, так что нечего разговаривать со мной,
будто я ничтожество, ребенок, пустое место. Следите за вашим тоном и
постарайтесь, как следует постарайтесь подружиться со мной. Потому что
очень многое зависит от того, друг я вам или нет.
За его спиной Зия произнесла:
- Джо, затащи Бена внутрь.
Это снова был тихий, каменный голос, памятный Фарреллу по тому
вечеру, когда в дом заявился пьяный Мак-Манус. Неловко подхватив Бена,
Фаррелл наполовину вволок, наполовину вкатил его в дверь. Боковым зрением
он увидел, как короткие ноги Зии переступили вперед и замерли на пороге,
слегка раздвинувшись и утвердившись надежно и точно, так что домашние
шлепанцы ее даже на дюйм не высунулись за приступок. Она снова сказала
что-то на языке, звучавшем как ветер в снастях, и мелодичный и сладостный
смех Никласа Боннера ответил ей из ласковой весенней ночи.
- Говори по-английски, любовь моя, - посоветовал он, неспешно
выдвигаясь на свет из теней крыльца. Одетый, как Эйффи, в джинсы и майку -
только на его майке, черной, серебристо посверкивало лицо Вилли Нельсона -
он выглядел моложе и уязвимее девушки, оставляя впечатление робости.
- Интересно, почему это я так быстро осваиваю любой новый для меня
человеческий язык, - задумчиво произнес он, - а ты так и не смогла
научиться правильно говорить хотя бы на одном? Почему это так, в конце-то
концов?
В голосе его слышалась не насмешка, но странно приязненное удивление.
Бен дернулся в руках у Фаррелла и что-то зашептал, все его тело вдруг
облилось потом. Зия сказала:
- Ты осваиваешь. Я творю. Я создавала языки, ставшие пылью на зубах
черепов еще до того, как ты появился на свет. Ты об этом забыл? Дар,
которым ты обладаешь, всего лишь дурная замена, потому что ничего своего у
тебя нет. Не забывай и об этом.
- Я ни о чем не забываю, - мягко сказал Никлас Боннер. - Наверное, не
