миссии, но леди Элис и слышать об этом не хотела. Напротив, она требовала,
чтобы он отправился в Африку и взял ее с собою.
Конечно, у юной четы были матери, братья, сестры, тетки, кузены,
кузины, и каждый и каждая из них выражали свои мнения по этому поводу; но
каковы были эти мнения, история умалчивает. Да это и не существенно.
Нам известно лишь одно: что в 18** году, в одно прекрасное майское утро
лорд Грейсток и его супруга, леди Элис, выехали из Дувра в Африку.
Через месяц они прибыли в Фритаун, где зафрахтовали небольшое суденышко
"Фувальду", которое должно было доставить их к месту назначения.
Ничего больше неизвестно о лорде Джоне Грейстоке и его супруге, леди
Элис. Они сгинули, исчезли, пропали!
Через два месяца после того, как "Фувальда" подняла якорь и покинула
гавань Фритауна, около полудюжины британских военных судов появились в водах
Южного Атлантического океана, тщетно пытаясь отыскать хоть какой-нибудь след
погибших именитых путешественников. Не прошло и нескольких дней, как у
берегов острова св. Елены этой эскадре удалось обрести осколки какого-то
разбитого судна, и все тотчас уверовали, что это -- осколки "Фувальды", что
"Фувальда" утонула со всем своим экипажем. Поэтому дальнейшие поиски были
приостановлены в самом начале, хотя много было любящих сердец, которые все
еще надеялись и ждали.
"Фувальда", парусное трехмачтовое судно, не больше ста тонн, было самым
заурядным кораблем в тех местах: тысячи таких суденышек обслуживают местную
торговлю и шныряют вдоль всего побережья. Их команда обычно состоит из
отчаянных головорезов и беглых каторжников -- всех народов и всех племен.
"Фувальда" не была исключением из общего правила; на судне процветал
мордобой. Матросы ненавидели начальство, а начальство ненавидело матросов.
Капитан был опытный моряк, но со своими подчиненными обращался, как зверь.
Разговаривая с ними, он знал только два аргумента: либо плеть, либо
револьвер. Да и то сказать, этот разноплеменный сброд вряд ли мог бы
уразуметь какой-нибудь другой разговор.
На второй же день после того, как лорд Грейсток и леди Элис отъехали из
Фритауна, им, довелось быть свидетелями таких отвратительных сцен,
разыгравшихся на борту их судна какие они издавна привыкли считать выдумкой
досужих беллетристов.
То, что произошло в этот день рано утром на палубе "Фувальды", явилось,
как это ни странно сказать, первым звеном в той цепи удивительных событий,
которая завершилась самым неожиданным образом: некто, еще не рожденный,
очутился в такой обстановке, в какой не был еще ни один человек, и ему была
назначена судьбою такая необыкновенная жизнь, какой, кажется, не изведал
никто с тех пор, как существует человеческий род. Началось это так.
Два матроса мыли палубу "Фувальды"; капитан стоял тут же, на палубе и
разговаривал о чем-то с лордом Клейтоном и его юной супругой.
Все трое стояли спиною к матросам, которые мыли палубу. Ближе и ближе
придвигались матросы; наконец, один из них очутился за спиной у капитана.
Как раз в эту минуту капитан, окончив разговор с лордом и леди, сделал шаг
назад, чтобы уйти. Но наткнувшись на матроса, он упал и растянулся на мокрой
палубе, причем зацепил ногой за ведро; ведро опрокинулось и окатило капитана
грязной водой.
На минуту вся сцена показалась забавной, но только на минуту.
Капитан рассвирепел. Он чувствовал себя опозоренным. Весь красный, от
унижения и ярости, с целым градом бешеных ругательств, накинулся он на
несчастного матроса и нанес ему страшный удар кулаком. Тот так и рухнул на
палубу.
Матрос был худой, маленького роста, уже не молодой, тем постыднее
казалась расправа, которую учинил капитан. Но другой матрос был широкоплечий
детина, здоровенный медведь, усы черные, шея воловья.
Увидев, что его товарищ упал, он присел к земле, зарычал, как собака, и
одним ударом кулака повалил капитана на пол.
Мгновенно лицо капитана из пунцового сделалось белым. Бунт! Это был
бунт! Усмирять бунты зверю-капитану приходилось не раз. Ни минуты не медля,
он выхватил из кармана револьвер и выстрелил в упор в своего могучего врага.
Но Джон Клейтон оказался проворнее: чуть только он увидел, что оружие
сверкнуло на солнце, он подбежал к капитану и ударил его по руке, вследствие
чего пуля угодила матросу не в сердце, а гораздо ниже -- в колено.
В очень резких выражениях Клейтон тотчас же поставил капитану на вид,
что он не допустит такого зверского обращения с командой и считает его
возмутительным.
Капитан уже открыл было рот, чтобы ответить ругательством на замечание
Клейтона, но вдруг его словно осенила какая-то мысль, и он не сказал ничего,
а круто повернулся и, с невнятным рычаньем, мрачно ушел на корму.
Он понимал, что не слишком выгодно раздражать британского чиновника,
ибо могучая рука королевы может скоро направить на него грозное и страшное
орудие кары -- вездесущий британский флот.
Матросы приподнялись с палубы: пожилой помог своему раненому товарищу
встать. Широкоплечий великан, который среди матросов был известен под
кличкой Черный Майкэл, попытался двинуть простреленной ногой; когда
оказалось, что это возможно, он повернулся к Клейтону и довольно неуклюже
выразил ему свою благодарность.
Слова его были грубы, но в них звучало искреннее чувство.
Он резко оборвал свою краткую речь и зашагал, прихрамывая, по
направлению к кубрику, показывая этим, что лорд Клейтон не должен отвечать
ему ни слова.
После этого ни Клейтон, ни его жена не видали его несколько дней.
Капитан не разговаривал с ними, а когда ему приходилось по службе сказать им
несколько слов, он сердито и отрывисто буркал.
Они завтракали и обедали в капитанской каюте, потому что так у них
повелось еще до этого несчастного случая, но теперь капитан не появлялся к
столу, всякий раз ссылаясь на какое-нибудь неотложное дело.
Помощники капитана, все как на подбор, были неграмотные бесшабашные
люди, чуть-чуть почище того темного сброда матросов, над которым они так
злодейски тиранствовали. Эти люди, по весьма понятным причинам, при всяких
встречах с прекрасно воспитанным лордом чувствовали себя не в своей тарелке
и потому избегали какого бы то ни было общения с ним.
Таким образом, Клейтоны -- муж и жена -- очутились в полном
одиночестве.
В сущности, это одиночество им было только приятно, но, к сожалению,
они таким образом стали отрезаны от жизни своего корабля и оказались
неподготовленными к той страшной кровавой трагедии, которая разыгралась
через несколько дней.
А между тем, уже тогда можно было предвидеть, что близка катастрофа.
Внешним образом жизнь на корабле шла по-прежнему, но внутри что-то
разладилось и грозило великой бедой. Это инстинктивно ощущали и лорд
Клейтон, и его жена, но друг другу об этом не говорили ни слова.
На другой день после того, как пуля капитана прострелила Черному
Майкэлу ногу, Клейтон, выйдя на палубу, увидел, что четыре матроса, с
угрюмыми лицами, несут какое-то бездыханное тело, а сзади шествует старший
помощник, держа в руке тяжелую нагайку.
Клейтон предпочел не вникать в это дело, но на следующий день, увидев
на горизонте очертания британского военного судна, решил потребовать, чтобы
капитан немедленно причалил к нему. Лорду Клейтону было ясно, что при тех
мрачных порядках, которые установились на "Фувальде", вся его экспедиция
может окончиться только несчастьем.
Около полудня они подошли так близко к военному судну, что могли бы
вступить в переговоры с ним; но как раз в ту минуту, когда Клейтон
вознамерился обратиться к капитану с изъявлением своего желания покинуть
"Фувальду", ему пришло в голову, что все его страхи вздор и что капитан
только посмеется над ним.
В самом деле, какие были у него основания просить офицера, командующего
военным кораблем великобританского флота, изменить свой рейс и вернуться
туда, откуда он только что прибыл?
Конечно, Клейтон может сказать, что он не пожелал остаться на борту
своего корабля, так как его капитан сурово наказал двух нарушивших
дисциплину матросов. Но такое объяснение покажется офицерам военного судна
смешным, и они втихомолку позабавятся над чувствительным лордом, а, пожалуй,
сочтут его трусом.
Ввиду таких соображений, Джон Клейтон, лорд Грейсток, не стал просить,
чтобы его доставили на военный корабль; но уже к вечеру, когда трубы
броненосца скрылись за далеким горизонтом, он стал раскаиваться в своей
излишней боязни показаться смешным, так как на "Фувальде" разыгрались
ужасные события.
Случилось так, что часа в два или три пополудни тот самый пожилой
матрос невысокого роста, которого несколько дней тому назад капитан ударил
по лицу кулаком, чистил на палубе медные части. Приблизившись к Клейтону, он
пробормотал еле слышно:
-- Будет ему нахлобучка... Помните мое слово: будет... Это ему даром не
пройдет...
-- Что вы хотите сказать? -- спросил у него Клейтон.
-- А разве вы. сами не видите, какие тут у нас заварились дела? Этот
сатана-капитан и его мерзавцы-подручные чуть не всю команду искалечили до
смерти... Вчера двоих, да сегодня троих. Но Черный Майкэл опять на ногах;
погоди, он покажет им, как измываться над нами. Уж он расправится с ними,
помяните мое слово.
-- Вы хотите сказать, -- спросил Клейтон, -- что команда корабля
затевает мятеж?
-- Мятеж! -- воскликнул старый матрос. -- Какой там мятеж! Не мятеж, а
убийство! Уж мы его укокошим, я вам это говорю!
-- Когда?
-- Скоро! А когда, не скажу, я и так наболтал слишком много. Но вы
хороший господин, вы тогда вступились за меня и за Черного Майкэла, и потому
я сказал вам словечко. Но держите язык за зубами, и когда услышите выстрелы,
ступайте в трюм и оставайтесь там, а не то попадет и вам.
И старик, закончив работу неподалеку от лорда, направился дальше к
другим, еще невычищенным, медным частям.
Леди Элис стояла тут же и слышала каждое слово матроса.
-- Недурные развлечения у нас впереди! -- сказал иронически Клейтон.
-- Нужно сейчас же предупредить капитана, -- воскликнула леди Клейтон.
-- Может быть, ему удастся отвратить катастрофу.
-- Пожалуй, это будет самое лучшее, -- отозвался лорд, -- хотя, чтобы
сохранить свою шкуру, я должен бы держать язык за зубами. Теперь, что бы ни
случилось на судне, матросы не тронут ни тебя, ни меня, потому что они
видели, как я заступился за этого старика и за Черного Майкэла. Но если они
узнают, что я предатель, что я разболтал обо всем капитану, нам обоим не
будет пощады.
-- Но, милый Джон, -- возразила жена, -- если ты не предупредишь
капитана о готовящемся на него покушении, ты тем самым окажешься виновным в
убийстве, ты будешь соучастником этих злодеев.
-- Ты не знаешь, что ты говоришь, моя милая, -- ответил Клейтон. --
Ведь я забочусь только о тебе. Капитан сам виноват, он заслужил эту кару;
зачем же я стану подвергать опасности мою жену ради спасения такого
жестокого зверя? Ты не можешь себе представить, мой друг, как ужасна будет
наша жизнь, если "Фувальда" окажется во власти этих головорезов и
каторжников!
-- Долг есть долг, -- заявила жена, -- никакие софизмы не помогут тебе
уклониться от выполнения долга. Я была бы недостойна тебя, если бы из-за
меня тебе пришлось хоть раз изменить своему долгу. Конечно, я знаю, что
последствия могут быть ужасны, но я безбоязненно встречу их рядом с тобою.
Лучше самая ужасная опасность, чем позор. А ты только подумай, как велики
