вселенной. -- Они идут! -- прошептал Тарзан. -- Львы приближаются. -- Ярко
блеснула молния, сопровождаемая страшным громом. -- Львы кинулись, --
вскричал Тарзан, -- и теперь они рычат над своими жертвами! -- Деревья
качались бешено во всех направлениях. Демонический ветер беспощадно потрясал
джунгли. В разгар бури полил дождь -- не такой, как в наших северных
странах, а внезапный, потрясающий и ослепляющий поток. -- Кровь убитых! --
подумал Тарзан, прячась ближе к середине дерева. Он находился на опушке
джунглей и до начала бури ясно различал в некотором расстоянии от себя две
горы. Теперь он перестал видеть их. Горы не были видны сквозь тяжелые потоки
ливня, и у него мелькнула мысль, что они смыты дождем. Но он знал, что дождь
пройдет, что солнце взойдет опять, и ничто не изменится в природе, только
сломанные ветви падут на землю, и подгнившие гиганты рухнут, чтобы насытить
почву, которая питала их столетиями. Ветки и листья мелькали в воздухе
вокруг него, падали на землю, гонимые стремительным вихрем. Гигантское
дерево качнулось и упало в нескольких ярдах от него. Тарзан нашел себе приют
под широко раскинувшимися ветвями молодого крепкого колосса. Но ему угрожала
опасность другого рода, и вот она наступила: молния ударила внезапно в
дерево, под которым он стоял. И когда дождь прошел и солнце показалось
снова, то между обломками колосса джунглей лежал распростертый навзничь
Тарзан.
Буковаи вышел из своей пещеры, как только прекратился дождь, и
осмотрелся вокруг. Своим единственным глазом Буковаи мог видеть окружающее
довольно плохо, но будь у него еще дюжина глаз, он и тогда не заметил бы
мягкой красоты оживающих джунглей, так как его примитивный мозг не
воспринимал подобных явлений, и даже если б у него вместо разъеденной
проказой дыры был нос, он и то не почувствовал бы, как посвежел воздух после
бури. Рядом с прокаженным стояли его единственные и верные товарищи -- две
гиены, принюхиваясь к воздуху. Вскоре одна из них, свирепо рыча и воя,
поползла, крадучись, в джунгли. Другая последовала за ней. Буковаи пошел за
ними, держа в руках тяжелую суковатую дубину.
Гиены, рыча и фыркая, остановились на расстоянии нескольких ярдов от
лежащего Тарзана. За ними пошел Буковаи. Сперва он не хотел верить своим
глазам; но когда он убедился, что перед ним действительно лежит лесной бог,
его ярость не знала границ: он чувствовал себя снова обманутым; он уже не
мог отомстить ему, раз тот лежит мертвый. Гиены приблизились к
человеку-обезьяне, оскалив зубы. Но возможно, что в этом теле еще бьется
жизнь. Буковаи с нечленораздельным бормотанием бросился на зверей, нанося им
жестокие, тяжелые удары своей суковатой палкой. С визгом и рычанием кинулись
гиены на своего хозяина и мучителя, и только привычный давнишний страх не
позволил им вцепиться в его горло. Они отползли на несколько ярдов и сели на
задние лапы. В их диких глазах горел огонь ненависти и неописуемой алчности.
Буковаи остановился. Приложив ухо к сердцу человека-обезьяны, он
убедился, что оно билось. Насколько это было возможно при его уродливости,
лицо его просияло от радости. Около человека-обезьяны лежал длинный аркан.
Проворно обвязал Буковаи гибкими веревками своего пленника, затем взвалил
его себе на плечи. Несмотря на пожилой возраст и болезнь, он был силен.
Когда колдун вошел в подземелье, гиены последовали туда за ним. Буковаи нес
свою жертву по длинному извилистому проходу. Неожиданно блеснул откуда-то
дневной свет, и Буковаи вошел в небольшой круглый бассейн. По-видимому, это
был кратер потухшего вулкана. Большие отвесные валы окружали впадину.
Единственным выходом из нее был тот проход, которым пришел в нее Буковаи.
Несколько хилых деревьев росли на каменистой почве кратера. Выше торчали
острые края этой адской пасти.
Буковаи прислонил Тарзана к дереву и привязал его к нему веревкой
аркана; руки его он оставил свободными, но узлы были им завязаны так, чтобы
человек-обезьяна не мог достать их. Гиены, ворча, ползали взад и вперед. Они
ненавидели Буковаи, и тот отвечал им взаимностью. Он знал, что они ждут
только момента, когда он ослабеет, и тогда они превозмогут раболепный страх,
который они питали к нему, и покончат с ним.
Он и сам немало боялся этих отталкивающих тварей. Поэтому Буковаи
хорошо их кормил и даже охотился для них сам. Но он был с ними всегда жесток
врожденной жестокостью ограниченного ума -- первобытной, животной и
болезненной.
Он держал этих гиен у себя чуть не со дня их рождения. Они не знали
другой жизни и всегда возвращались к нему, если убегали в джунгли. Буковаи
стал склоняться к мысли, что их гонит обратно не привычка, а дьявольский
расчет, помогающий им терпеливо сносить оскорбления и обиды в сладком
предчувствии мести. Не надо было обладать богатой фантазией, чтобы
нарисовать себе картину этой мести. Но когда-то еще что будет, а сегодня он
испытает их месть, но на другом человеке.
Крепко привязав Тарзана, прокаженный вышел, отогнав предварительно гиен
от пленника. Он закрыл вход к кратеру решеткой из скрещенных ветвей, которая
охраняла его ночью от гиен.
Затем он пошел в другую пещеру, наполнил чашку водой из родника и
направился обратно к своему пленнику. Гиены стояли у решетки и жадными
глазами смотрели на Тарзана. Буковаи часто прибегал к такому способу
кормления. Прокаженный подошел с чашкой к Тарзану и обрызгал водой
человеку-обезьяне лицо. У Тарзана затрепетали веки, и вскоре он открыл глаза
и посмотрел вокруг себя.
-- Белый дьявол! -- вскричал Буковаи. -- Знай, что я великий колдун!
Мои средства -- верные средства. Твои же не годятся никуда! Если бы они были
хороши, разве ты валялся бы здесь связанный как приманка, брошенная для
львов?
Тарзан ничего не понял из сказанного, ничего не ответил, и только
вперил в Буковаи холодный пристальный взгляд. Гиены подползли к нему сзади.
Он слышал их ворчание, но не повернул даже к ним головы. Он был зверем с
человеческим разумом. Зверь не хотел выказать страх перед лицом смерти,
которую человеческий разум считал неизбежной.
Буковаи, еще не желавший отдать свою жертву на растерзание, бросился на
гиен с дубиной.
После короткой схватки животные как всегда покорились. Тарзан наблюдал
за ними. Он должным образом оценил ненависть, существовавшую между двумя
зверями и этой ужасной тенью человека.
Укротив гнев, Буковаи вернулся и стал, было, издеваться над Тарзаном,
но вскоре прекратил это, придя к заключению, что человек-обезьяна не
понимает его слов. Тогда он проник в коридор и отодвинул решетчатый барьер.
Затем снова направился в пещеру и разостлал циновку у ее входа, чтобы с
полным комфортом насладиться зрелищем своей мести.
Гиены быстро кружили вокруг человека-обезьяны. Тарзан рванулся, но
безрезультатно. Он понял, что веревка, свитая им, чтобы сдерживать льва
Нуму, с таким же успехом будет удерживать и его самого. Он не хотел умирать;
как и раньше, бесстрашно смотрел смерти в глаза. Но переступив с одной ноги
на другую, Тарзан вдруг почувствовал, что веревка трется о тонкий ствол
дерева, вокруг которого была обвязана. Перед его глазами как на экране
пронеслась давно забытая картина из его прошлого. Он увидел гибкую фигуру
мальчика, который высоко в воздухе качается на веревке. Затем он увидел, как
веревка порвалась, и мальчик полетел на землю. Тарзан улыбнулся и тотчас же
стал сильно тереть веревку о ствол дерева. Гиены расхрабрились и подошли
ближе. Они обнюхивали его ноги, когда он отпихнул их, и опять отползли. Он
знал, что они бросятся на него, как только почувствуют голод. Хладнокровно,
методично, не спеша, Тарзан тер веревку о тонкий ствол дерева. Буковаи между
тем заснул у входа в пещеру. Он решил, что успеет выспаться до того времени,
пока звери, проголодавшись, покончат с пленником. Их рычание и крики жертвы
разбудят его. Он решил пока отдохнуть.
Прошел целый день. Гиены все еще не были достаточно голодны, да и
веревка, связывающая Тарзана, была крепче той, которая во времена его
детства порвалась, перетертая грубым древесным стволом. Но с каждым
мгновением звери становились все голоднее, а волокна веревки все тоньше и
тоньше. Буковаи спал.
Было далеко за полдень, когда один из зверей, наконец, проголодался и
зарычал на человека-обезьяну. Буковаи проснулся. Он сел и стал смотреть, что
делается. Он увидел голодную гиену, бросившуюся на человека и старавшуюся
схватить его за горло. Он увидел далее, как Тарзан схватил рычащего зверя, а
затем схватил и второго, который вскочил к нему на плечи. Это была большая и
тяжелая гиена. Человек-обезьяна рванулся вперед всем своим весом изо всей
своей огромной силы -- путы лопнули, и дерево упало на дно кратера с треском
и шумом. Все перемещалось... Буковаи вскочил на ноги. Возможно ли, чтобы
лесной бог победил его слуг? Это было немыслимо! Бог этот не вооружен и
лежит на земле с двумя вцепившимися в него гиенами. Но Буковаи не знал
Тарзана.
Человек-обезьяна, схватив одну из гиен за горло, встал на колено;
второй зверь вцепился в него, стараясь опрокинуть его на землю. Тогда
человек-обезьяна, схватив одну гиену рукой, подмял другого зверя под себя.
Буковаи, видя, что счастье повернулось к нему спиной, кинулся на белого
демона, держа в руках суковатую дубину. Тарзан увидел это и вскочил с земли,
держа в руках обеих гиен. Одного из зверей он швырнул прямо в голову
прокаженному. Колдун и зверь упали на пол и сцепились друг с другом. Вторую
гиену Тарзан бросил в кратер; первая грызла тем временем гнилое лицо своего
хозяина. Это не понравилось человеку-обезьяне. Одним ударом он отшвырнул
зверя и, подскочив к распростертому колдуну, потащил его за ноги вперед.
Гиена убежала.
Пришедший в сознание Буковаи взглянул на Тарзана и прочел в глазах
победителя смертный приговор. Тогда он бросился на него, впиваясь зубами и
когтями в его тело. Человек-обезьяна содрогнулся от близости этого
зловонного лица. Ему понадобилось, однако, немного времени, чтобы осилить и
связать Буковаи. Он прислонил его к тому самому дереву, к которому перед
этим был сам привязан. Привязывая прокаженного, Тарзан постарался, чтобы
колдун не мог перетереть веревок, как сделал это он.
Проходя затем по извилистым коридорам и подземным закоулкам, Тарзан
искал глазами гиен, но они исчезли.
-- Они вернутся! -- сказал он самому себе.
В кратере, стиснутом высокими стенами, дрожал от ужаса, как в
лихорадке, Буковаи.
-- Они вернутся! -- воскликнул он, и в его голосе звучал дикий страх и
отчаяние. И они вернулись...
VIII
ЛЕВ
Нума-лев лежал позади колючего кустарника, за водопоем, где река, делая
изгиб, образовала водоворот. Там был брод, а на обоих берегах виднелись
хорошо утоптанные тропинки, расширявшиеся у края берега.
По ним в течение бесчисленных веков ходили пить дикие обитатели долин и
джунглей: хищники -- с бесстрашным величием, травоядные -- робко, с
колебанием и страхом.
Нума-лев был голоден, очень голоден, и поэтому по дороге к водопою он
несколько раз принимался выть и время от времени рычал; но, когда он подошел
к месту, где он собирался лечь в засаду в ожидании, когда Бара-олень или
Хорта-кабан, или какой-либо зверь, обладающий столь же вкусным мясом, придут
напиться, он замолчал. Это было страшное, грозное молчание, пронизанное
светом желтовато-зеленых свирепых глаз и сопровождаемое ритмическим
