превратилась в вечное блаженство.
Часовые, постоянно назначавшиеся теперь на охрану, (это уже вошло в
обычай) ослабили свою бдительность, а порой самовольно покидали свои посты,
по собственному капризу. Племя разбрелось в разные стороны в поисках пищи.
Мир и благополучие грозили подорвать безопасное существование этой
обезьяньей общины, как иногда случается и с самым культурным государством.
Даже обезьяны-одиночки стали менее бдительны и осторожны, и можно было
думать, что Нума, Сабор и Шита совершенно исчезли с горизонта. Самки и балу
бродили, никем не охраняемые, по огромным джунглям в то время, как
прожорливые самцы охотились далеко в лощине. Таким образом и случилось, что
Тика и Газан, ее детеныш, бродили у самой окраины занимаемого племенем
места, и около них не было ни одного большого самца. Еще дальше к югу брела
лесом зловещая фигура -- огромный обезьяний самец из дальнего племени,
обезумевший от одиночества и неудач. Неделю тому назад он неудачно добивался
царской власти над своим племенем и теперь, избитый и больной, бродил в
пустыне, как отверженный. Потом, когда-нибудь, он вернется к своему племени
и опять покорится воле волосатого животного, которого он пытался свергнуть с
трона; но в настоящее время он не решался этого сделать, так как он
добивался тогда не только короны, но и жен своего господина и повелителя.
Потребуется по меньшей мере целый лунный месяц, чтобы тот забыл обиду и
обидчика. И потому Туг скитался по незнакомым джунглям, свирепый, страшный,
полный ненависти.
В таком-то состоянии духа Туг неожиданно наткнулся на молодую самку,
которая бродила одна в джунглях -- чужую самку, гибкую, сильную и красивую,
каких он еще не видал. Туг затаил дыхание и быстро перебежал на одну сторону
тропинки, где густая листва тропического кустарника скрывала его от Тики,
позволяя ему в то же время любоваться ею.
Но его глаза были заняты не одной Тикой, они скользили по джунглям,
отыскивая других обезьян ее племени, самцов в особенности.
Тот, кто домогается самки чужого племени, всегда должен иметь в виду ее
свирепых, огромных, волосатых стражей. Они редко уходят далеко от тех, кого
оберегают. И, разумеется, они будут драться насмерть с чужеземцами, защищая
самку и детеныша своего товарища, точно так же, как он защищал бы их
собственных.
Туг, однако, не заметил поблизости никаких других обезьян, кроме чужой
самки и ее детеныша, который играл неподалеку. Злые, налитые кровью глаза
Туга наполовину закрылись, когда он созерцал прелести миловидной самки.
Детеныш, конечно, не помеха. Достаточно куснуть сзади его маленькую шейку
огромными клыками, чтобы предупредить нежелательный шум и тревогу.
Туг был красивый толстый самец, во многих отношениях похожий на мужа
Тики, Тога. Оба были молоды, оба обладали удивительной мускулатурой,
прекрасными клыками и были так ужасающе свирепы, как только самка могла
пожелать. Если бы Туг был из ее собственного племени, Тика, несомненно, с
такой же охотой покорилась бы ему, как и Тогу, когда наступило брачное
время, но теперь она принадлежала Тогу, и никакой другой самец не мог
предъявить на нее своих прав, не победив сначала Тога в единоборстве. И даже
тогда Тика удерживала за собой право свободного выбора. Если новый
претендент ей не нравился, она могла вступить с ним в борьбу и сделать со
своей стороны все возможное, чтобы отклонить его притязания и поддержать
своего господина и повелителя... У Тики были менее крупные клыки, чем у
самцов, но она могла действовать ими с большим успехом.
В настоящий момент Тика была поглощена добыванием жуков и не обращала
ни на что другое внимания. Она не заметила, далеко ли она отошла от своего
племени, и ее обычная осторожность оставила ее. Долгие месяцы, в течение
которых они благоденствовали под охраной часовых, усыпили бдительность
обезьян и развили в них уверенность в полной и неизменной безопасности. Но и
люди нередко пребывают в сладостном заблуждении, будучи уверены, что если на
них не нападали до сих пор, то не нападут никогда.
Туг, убедившись, что в непосредственной близости были только самка и ее
детеныш, украдкой пополз вперед. Тика повернулась к нему спиной. Туг
бросился на нее. Но сознание опасности вдруг проснулось в ней, и она
обернулась, чтобы встретить лицом к лицу чужого самца, еще прежде, чем он
приблизился к ней. Туг остановился в нескольких шагах от нее. Его гнев
улетучился перед соблазнительной прелестью незнакомки. Шевеля своими
широкими, толстыми губами, он испустил глухие воркующие примирительные
звуки.
Но Тика оскалила в ответ свои клыки и зарычала. Маленький Газан хотел
было бежать к своей матери, но она предостерегла его быстрым "Криг-а",
приказывая забраться высоко на дерево. На Тику ее новый обожатель отнюдь не
произвел приятного впечатления. Туг это понял и соответственно с этим
изменил свой способ ухаживания. Он выпятил вперед могучую грудь, ударил по
ней своими шершавыми лапами и отрекомендовался:
-- Я -- Туг! -- хвастался он. -- Взгляни на мои клыки. Взгляни на мои
большие и могучие боевые лапы! Своими зубами я могу загрызть самого крупного
из ваших самцов. Туг хочет тебя...
Потом он стал ждать, какое это произведет впечатление. Ждать его
пришлось недолго. Тика повернулась и с быстротой, которую трудно было от нее
ожидать при ее массивности, пустилась бежать. Туг с сердитым ворчанием
бросился в погоню, но самка была гораздо проворнее его. Он преследовал ее на
протяжении нескольких ярдов, потом остановился и, весь покрытый пеной, с
воем ударил по земле своим тяжелым кулаком.
Сверху с древа на него смотрел маленький Газан; он был свидетелем
неудачи чужого самца. По молодости лет и считая себя недосягаемым для
тяжеловесного самца, Газан легкомысленно провизжал оскорбительные замечания
по адресу неприятеля. Туг гневно взглянул вверх.
Тика в это время остановилась -- она не уйдет далеко от балу. Туг
быстро сообразил это и также быстро решился этим воспользоваться. Он видел,
что дерево, на котором сидела, скорчившись, обезьянка, стояло одиноко. Ясно,
что Газан не может перебраться на другое, не спустившись на землю. Отлично!
Туг овладеет матерью, воспользовавшись ее любовью к балу.
Он повис на нижних ветвях дерева. Маленький Газан перестал оскорблять
его; игривое настроение сменилось боязнью, боязнь -- паникой, когда Туг стал
подниматься к нему. Тика крикнула Газану, чтобы он забирался выше, и ее балу
послушно и испуганно полез вверх, цепляясь за тоненькие ветки, которые не
могли выдержать тяжести большого самца; несмотря на это Туг продолжал
взбираться к нему. Тика испугалась. Она знала, что он не сможет подняться
настолько, чтобы достать Газана; поэтому она села на недалеком расстоянии от
дерева и стала осыпать его всеми позорными кличками, которые были в ходу в
джунглях. Как особа женского пола, она была большой мастерицей в этом.
Но она не подозревала, на какое злобное коварство способен маленький
мозг Туга. Тика была уверена, что самец будет взбираться наверх к Газану,
пока для него это будет возможно, и тогда кинется опять за ней, а это -- она
знала -- будет также бесплодно. Она была так уверена в безопасности своего
детеныша и в своем умении защитить себя, что она не позвала никого на
помощь.
Туг медленно добрался до того предела, где он еще мог рискнуть
довериться тонким веткам. Газан все еще был на пятнадцать футов выше его.
Самец укрепился на своем месте и, обхватив ствол своими могучими лапами,
стал неистово трясти дерево. Тика была поражена. Она моментально поняла,
какую цель преследовал самец. Газан висел на качающейся ветке. При первом
сотрясении он потерял равновесие, но не упал, цепляясь всеми четырьмя лапами
за ветку; но Туг удвоил свои усилия: от сотрясения сильно хрустнула ветка,
за которую цеплялась молодая обезьянка. Тика поняла, чем грозит все это, и,
забывая собственную опасность и подчиняясь зову глубокой материнской любви,
бросилась вперед, чтобы взобраться на дерево и с боем вцепиться в страшное
существо, которое угрожало жизни ее детеныша.
Но прежде, чем она достигла дерева, Тугу удалось неистовым сотрясением
ветки разжать пальцы Газана. С криком полетел малыш вниз сквозь листву,
безуспешно пытаясь ухватиться за какую-нибудь ветку, и с болезненным воплем
упал у ног матери. Он лежал там, молча и неподвижно. Со стоном наклонилась
Тика, чтобы поднять неподвижное тело; но как раз в эту минуту Туг был уже
возле нее.
Отбиваясь и кусаясь, она пыталась освободиться; но для ее слабых сил
было немыслимо сопротивляться гигантским мускулам огромного самца. Туг бил и
душил ее, пока наконец почти лишившись сознания, она сделала вид, что
покорилась... Тогда самец взвалил ее на плечи и направился к югу, свернув на
тропинку, по которой пришел.
На земле лежало неподвижное тело маленького Газана. Он не стонал, не
двигался. Солнце медленно поднялось. Какое-то тощее шелудивое существо,
подняв нос и нюхая воздух, пробиралось сквозь кустарник. Это была
Данго-гиена. Внезапно ее морда высунулась из листвы, и злые глаза уставились
на Газана.
В этот день Тарзан рано утром отправился в хижину на берегу моря, где
он часто проводил те часы, когда племя бродило в окрестностях. На полу лежал
скелет мужчины -- все, что осталось от бывшего лорда Грейстока -- он лежал в
том же положении, как он упал двадцать лет тому назад, когда Керчак --
большая обезьяна -- бросил сюда безжизненный труп. С тех пор давно термиты и
маленькие грызуны начисто обглодали крепкие кости англичанина. В течение
ряда лет Тарзан глядел на эти скелеты и уделял им не больше внимания, чем
бесчисленному множеству других костей, которые он находил в джунглях. На
кровати лежал другой, меньший скелет, и юноша не замечал его также, как не
замечал и первого. Как мог он знать, что это были останки его отца и матери?
Маленькая кучка костей в грубой люльке, сделанной с такой любящей
заботливостью бывшим лордом Грейстоком, ничего не значила для него. Мысль о
том, что настанет день, когда этот маленький череп поможет ему доказать свое
право на его высокий титул была далека от него. Для Тарзана это были просто
чьи-то кости и ничего больше. Они не были ему нужны, так как на них не
осталось мяса, и они ничем не мешали ему, а через скелет на полу легко
перешагнуть.
Сегодня он был неспокоен. Он перевернул страницы одной книги, потом
другой. Посмотрел на картинки, которые знал наизусть, и отложил книги в
сторону. В тысячный раз он стал рыться в шкафу. Вытащил мешок, в котором
находилось несколько маленьких металлических кружочков. Он много раз играл
ими в прежние годы, но всегда заботливо прятал обратно в мешок, и клал в
шкаф на ту самую полку, где впервые их нашел. Наследственность сказывалась
странным образом в человеке-обезьяне. Происходя от расы, любящей порядок, он
и сам был аккуратен и методичен.
Обезьяны, удовлетворив свое любопытство, швыряли заинтересовавшие их
предметы куда попало. То, что они роняли, они иногда находили вновь,
случайно, но не таковы были привычки Тарзана. Для своего небольшого
имущества он имел постоянное хранилище и, по миновении надобности, аккуратно
клал каждую вещь на свое место. Круглые кусочки металла всегда интересовали
его. На каждой стороне были вырезаны изображения, значения которых он
совершенно не понимал. Кружочки эти были ярки и блестящи. Его забавляло
располагать их на столе в различные фигуры.
Сотни раз он играл ими. Сегодня, играя таким образом, он обронил
