в ряд по одну сторону алтаря, мужчины, стоящие напротив, подходили, и каждый
брал чашу из рук женщины, стоящей напротив него.
Затем пение возобновилось, как вдруг из темного прохода позади алтаря,
из подвала, находящегося под комнатой, появилась еще одна женщина.
Верховная жрица, решил Тарзан. Это была молодая женщина, с лицом даже
умным и красивого овала. Украшения на ней были вроде тех, что на других, но
более сложно сработанные, а некоторые были усыпаны бриллиантами. Ее белые
руки и ноги почти сплошь были покрыты массивными украшениями, а шкура
леопарда, составлявшая ее единственное одеяние, сдерживалась плотно
охватывающим талию поясом из золотых колец, соединенных в причудливый узор,
усеянных бесчисленным количеством маленьких бриллиантов. За поясом у нее был
длинный нож, а в руке вместо дубинки тонкий жезл.
Подойдя к алтарю, она остановилась, и пение прекратилось. Жрецы и жрицы
преклонили перед ней колени, а она, протянув над ними жезл, читала длинную и
скучную молитву. Голос у нее был нежный и музыкальный. Тарзан никак не мог
себе представить, что его обладательница в одну минуту, в фанатическом
экстазе религиозного рвения, превратится в кровожадного палача и, держа в
руках окровавленный нож, первая напьется красной теплой крови из маленькой
чаши, стоящей на алтаре.
Окончив молитву, она в первый раз взглянула на Тарзана. С заметным
любопытством, она осмотрела его с ног до головы. Потом заговорила с ним и,
кончив, остановилась, как бы поджидая ответа.
-- Я не понимаю вашего языка, -- сказал Тарзан. -- Не можем ли мы найти
общий язык? -- И он пробовал французский, английский, арабский, Вазири и,
наконец, язык метисов Западного Берега. Но она не понимала его.
Она кивнула головой, и голос ее прозвучал как будто устало, когда она
предложила жрецам продолжать обряд. Они повторяли свое нелепое кружение,
пока жрица не положила ему конец. Она все это время стояла, внимательно
разглядывая Тарзана.
По данному ею сигналу, жрецы бросились на человека-обезьяну и, подняв
его, положили поперек алтаря так, что голова свешивалась с одной стороны, а
ноги с другой. Затем жрецы и жрицы выстроились в два ряда, держа наготове
маленькие золотые чаши, чтобы получить свою долю крови жертвы после того,
как жертвенный нож сделает свое дело.
В ряду жрецов поднялся спор из-за первого места. Дюжее животное, с
интеллектом гориллы, судя по выражению лица, старалось оттолкнуть на второе
место человека поменьше, но маленький апеллировал к верховной жрице, и та
холодным, не допускающим возражения тоном приказала большому отойти на
дальний конец ряда. Тарзан слышал, как тот ворчал и протестовал, переходя на
указанное место.
Тем временем жрица, стоя над Тарзаном, начала произносить заклинание,
медленно поднимая вместе с тем свой острый, тонкий нож. Человеку-обезьяне
казалось, что прошла целая вечность, пока рука перестала подниматься, и нож
остановился вверху над его незащищенной грудью.
Потом нож начал спускаться, сначала медленно, а дальше, по мере того,
как ускорялся темп заклинания, все скорей и скорей. Тарзан все еще слышал
ворчание недовольного жреца в конце ряда. Голос его раздавался все громче и
громче. Жрица, стоявшая вблизи от него, строгим голосом сделала ему
замечание. Нож опустился уже совсем близко к груди Тарзана, но задержался на
мгновение, когда верховная жрица подняла глаза, выразив быстрым взглядом
неудовольствие виновнику кощунственного перерыва.
Произошло замешательство среди спорящих, и Тарзан, перекатив голову в
том направлении, успел заметить, как большой жрец бросился на женщину,
стоявшую против него, и одним ударом дубинки снес ей череп. И тогда
случилось то, чему Тарзан сотни раз был свидетелем среди диких обитателей
диких джунглей. Он видел, как это случалось с Керчаком, с Тублатом, с
Теркозом и с дюжиной других сильных самцов племени; а также с Тантором,
слоном. Вряд ли в лесу был хотя бы один самец, на которого это временами не
нападало бы. Жрецом овладело безумие, и он с дубинкой начал гоняться за
своими товарищами.
Испуская яростные вопли, он бросался туда и сюда, нанося страшнейшие
удары своим исполинским оружием или запуская желтые клыки в тела несчастных
жертв. А в это время верховная жрица стояла с занесенным над Тарзаном ножом
в руке, расширенными от ужаса глазами глядя на маньяка, который сеял гибель
и смерть среди ее паствы.
Скоро в комнате не осталось никого, кроме мертвых и умирающих да жертвы
на алтаре, верховной жрицы и безумного. Когда пронзительные глаза последнего
остановились на женщине, в них загорелся новый, похотливый огонь. Он
медленно пополз к ней и заговорил. И каково было удивление Тарзана, на этот
раз понявшего его слова, потому что заговорил он языком, на котором Тарзану
никогда не пришло бы в голову заговорить с человеческим существом --
горловым низким лаем племени великих человекообразных -- материнским языком
Тарзана. И женщина отвечала мужчине на том же самом языке. Он угрожал, она
пыталась уговаривать, хотя было очевидно, что она сама не надеется больше на
силу своего авторитета. Животное было уже совсем близко, оно подползало и
тянулось к ней из-за алтаря руками, сведенными, как когтистые лапы.
Тарзан потянул ремни, которыми были связаны у него руки за спиной.
Женщина не замечала этого: она забыла о своей жертве перед опасностью,
угрожающей ей самой. Когда безумный прыгнул мимо Тарзана, чтобы схватить
свою добычу, человек-обезьяна сделал нечеловеческое усилие и свалился с
алтаря в сторону, противоположную от того места, где стояла жрица; ремни
упали с его рук, когда он вскочил на ноги и, оглянувшись, он увидел, что
остался в храме один -- безумный и верховная жрица исчезли.
В это самое время заглушенная жалоба донеслась из отверстия подвала, из
черной дыры позади жертвенного алтаря, через которую жрица появилась в
первый раз. Не задумываясь ни на минуту над собственной участью, над
возможностью скрыться, которая открывалась, быть может, перед ним, благодаря
приятному стечению обстоятельств, Тарзан от обезьян тотчас отозвался на зов
женщины, находящейся в опасности. Один легкий прыжок, и он был у начала
спуска в подвал, а затем помчался вниз по бетонным ступеням древней
лестницы, помчался неизвестно куда.
Слабый свет, проникающий сверху, чуть освещал большой подвал с низкими
сводами, из которых несколько дверей вели в абсолютно темные проходы. Искать
не пришлось: тут же, перед ним, безумный повалил женщину на пол, а
гориллоподобные пальцы судорожно потянулись к ее горлу, тогда как она всеми
силами боролась, стараясь уйти от его ярости.
Когда тяжелая рука Тарзана легла ему на плечо, жрец отпустил свою
жертву и бросился на того, кто хотел быть ее спасителем. С пеной на губах и
оскаленными зубами, безумный почитатель солнца боролся с удесятеренной силой
одержимого. Вероятно, в нем заговорила кровожадность, и сразу произошло
видоизменение типа -- возврат к дикому зверю; забывая о ноже, воткнутом за
пояс, он прибегал только к естественному оружию, которым сражались его
животные прототипы.
Но если он хорошо умел пользоваться своими руками и зубами, то и
противник его не только не уступал ему, а превосходил в искусстве бороться
дикими способами, к которым тот вернулся. Тарзан от обезьян схватился с ним,
и они покатились на пол, разрывая друг друга, как два обезьяньих самца. А
тем временем примитивная жрица стояла, прижавшись к стене, глядя широко
раскрытыми, остановившимися от страха глазами на катающихся у ее ног,
рычащих зверей.
Наконец, она увидела, что незнакомец одной сильной рукой схватил врага
за горло и, откинув ему голову назад, другой рукой наносил ему удар за
ударом по лицу. Минуту спустя, он отбросил от себя безжизненное тело и
поднялся, встряхиваясь, как большой лев. Он поставил одну ногу на труп и
поднял голову, чтобы испустить победный клич, но, случайно взглянув на
отверстие вверху, ведущее в храм, где приносятся человеческие жертвы,
передумал.
Девушка, во время борьбы мужчин парализованная страхом, начинала
сознавать свое положение и соображать, что, избавившись от лап безумного,
она попала в руки человека, которого собиралась только что убить. Она искала
глазами, куда бы ей скрыться.
Зияющее отверстие темного коридора было недалеко, но, как только она
хотела броситься туда, человек-обезьяна одним прыжком очутился возле нее и
положил руку ей на плечо.
-- Погоди! -- сказал Тарзан от обезьян на языке племени Керчака.
Девушка изумленно взглянула на него.
-- Кто ты? -- шепнула она, -- что говоришь языком первого человека?
-- Я Тарзан от обезьян, -- ответил он на жаргоне антропоидов.
-- Что тебе надо от меня? -- продолжала она. -- С какой целью ты спас
меня от Та?
-- Я не мог допустить, чтобы убивали на моих глазах женщину.
И еще на несколько вопросов пришлось ему ответить ей.
-- Но что же ты хочешь сделать со мной теперь? -- продолжала она
расспрашивать.
-- Ничего, но ты могла бы кое-что сделать для меня: ты могла бы вывести
меня отсюда на свободу. -- Он упомянул об этом, совершенно не рассчитывая на
успех. Он был уверен, что жертвоприношение возобновится с того самого места,
на каком было прервано, поскольку это зависит от верховной жрицы. Но зато
они найдут, вероятно, что Тарзан от обезьян, не связанный и с длинным
кинжалом в руках, будет жертвой значительно менее покорной, чем был Тарзан,
связанный и обезоруженный.
Девушка, прежде чем заговорить, смотрела на него некоторое время молча.
-- Ты удивительный человек, такой человек, которого я мечтала
встретить, еще когда была ребенком. Такой, какими были, верно, предки нашего
народа, великая раса, построившая этот мощный город в самом сердце дикой
страны для того, чтобы из недр земли извлекать те сказочные богатства, ради
которых они отказались от своей далекой цивилизации.
Я не могу понять, прежде всего, почему ты меня спас, и не могу понять,
почему теперь, когда я в твоих руках, ты не мстишь мне за то, что я
приговорила тебя к смерти, что я чуть было не убила тебя собственной рукой.
-- Должно быть, ты только следовала предписаниям своей религии, --
отвечал Тарзан. -- Как бы я ни смотрел на вашу веру, я не могу осуждать
тебя. Но кто вы такие? К какому народу я попал?
-- Я -- Лэ, верховная жрица храма солнца в городе Опар. Все мы потомки
людей, явившихся в этот дикий мир в поисках золота, более десяти тысяч лет
тому назад. Города их были расположены на всем пространстве от великого моря
Восходящего Солнца до великого моря, в которое солнце опускается ночью, чтоб
освежить свое пламенеющее чело. Они были очень богаты и могущественны, но в
здешних роскошных дворцах они проживали всего несколько месяцев в году.
Остальное время они жили в своей родной стране, далеко, далеко к северу.
Много кораблей прошло взад и вперед между этим новым миром и старым. В
дождливые месяцы здесь мало кто оставался, только те, что наблюдали за
работой черных рабов в рудниках, да торговцы, которые снабжали их всем
необходимым, и солдаты, охранявшие рудники и города.
Вот однажды и разразилась беда. Когда пришло время возвращаться тем
тысячам, что все здесь создавали, не приехал никто. Ждали недели. Выслали
галеру, чтобы узнать, почему не едет никто, но, хотя галера проездила много
месяцев, она не нашла никаких следов той могучей страны, где бесконечное
число веков тому назад родилась наша древняя цивилизация, страна эта
