заговорил.
-- Ружья! -- сказал он. -- Напали на селение.
-- Назад! -- крикнул Вазири. -- Арабские наездники со своими
рабами-людоедами вернулись за нашей слоновой костью и нашими женщинами.
XVI
НАБЕГ
Воины Вазири быстрым шагом направились джунглями к селению. Вначале
резкое щелканье ружей впереди заставляло их торопиться, но скоро общая
стрельба сменилась одиночными выстрелами, потом смолкли и те, признак не
менее зловещий, потому что маленький отряд, спешивший на помощь, мог
объяснить такое затишье только тем, что плохо защищенное селение отдано во
власть врага, располагающего превосходящими силами.
Возвращающиеся охотники прошли немного больше трех миль из пяти,
отделявших их от селения, когда им стали попадаться первые беглецы,
спасшиеся от пули или рук неприятеля. Около дюжины женщин, юношей и девушек,
настолько взволнованных, что трудно было понять их, когда они пытались
рассказать Вазири о беде, свалившейся на его народ.
-- Их столько, сколько листьев в лесу, -- кричала одна из женщин, --
много арабов и несметное число мануемов, и все с ружьями. Они подкрались к
деревне незаметно для нас и бросились на нас, убивая мужчин, женщин и детей.
Кто мог, бежал в джунгли, но большинство убито. Не знаю, брали ли они
пленников, мануемы кричали, что всех нас перебьют и съедят за то, что мы
убили их друзей в прошлом году.
Движение к селению возобновилось медленнее и с большими
предосторожностями, потому что Вазири знал, что уже поздно спасать, остается
только мстить. Встретилось еще несколько десятков беглецов, среди них были
мужчины, и отряд Вазири усиливался.
Несколько воинов были посланы ползком на разведку. Вазири остался с
главными силами, которые он вытянул в одну линию, широким полукругом
охватывавшую лес. Тарзан шел рядом с вождем.
Один из разведчиков вернулся. Он побывал вблизи селения.
-- Они в ограде, -- шепнул он.
-- Хорошо! Мы бросимся на них и перебьем их, -- сказал Вазири и готов
был отдать распоряжение, но Тарзан удержал его.
-- Погоди, -- остановил он его. -- Если в ограде хотя бы пятьдесят
ружей, нас отбросят и перебьют. Я сначала один проберусь по деревьям и узнаю
точно, сколько их и может ли наше нападение сколько-нибудь рассчитывать на
успех. Если нет никакой надежды, безумно терять зря хотя бы одного человека.
Я думаю, нам легче будет взять их хитростью, чем силой. Вы подождете?
-- Хорошо! Иди! -- отвечал вождь.
Тарзан прыгнул на дерево и исчез по направлению к селению. Он двигался
еще осторожнее обычного, потому что знал, что эти люди вооружены ружьями,
которые достанут его и на верхушке дерева. А когда Тарзан от обезьян хотел
быть осторожным, он двигался так бесшумно и так умел спрятаться от взоров
врагов, что ни одно существо в джунглях не могло бы в этом сравниться с ним.
В пять минут он уже добрался до большого дерева, нависшего над
частоколом в конце селения, и оттуда посмотрел внутрь ограды. Он насчитал
пятьдесят арабов, а мануемов было примерно раз в пять больше. Последние
насыщались и на глазах у своих белых повелителей готовили страшное блюдо,
которое является обязательной принадлежностью их пиршеств каждый раз, когда
после победы тела побежденных остаются у них в руках.
Человек-обезьяна увидел ясно, что напасть на эту дикую орду,
вооруженную ружьями и забаррикадировавшуюся за запертыми воротами селения,
было бы задачей неблагодарной; он вернулся к Вазири и посоветовал ему
выжидать, так как он, Тарзан, придумает лучший план.
Но перед этим один из беглецов рассказал Вазири, как была убита его
старая жена, и обезумевший от ярости старик забыл всякую осторожность.
Собрав вокруг себя своих воинов, он приказал им идти в атаку, и маленький
отряд, немногим более ста человек, размахивая копьями, с дикими воплями
ринулся к воротам селения. Не добежали они и до середины поляны, как арабы
открыли из-за частокола уничтожающий огонь. При первом же залпе пал Вазири,
нападающие замедлили ход, следующий залп выбил человек шесть из их рядов.
Немногие добежали до запертых ворот и тут же были убиты, не было ни тени
надежды проникнуть внутрь. Атака кончилась неудачей, и оставшиеся воины
рассыпались по лесу.
Когда они повернули к лесу, арабы открыли ворота и бросились их
преследовать, чтобы окончательно перебить все племя. Тарзан направился к
лесу одним из последних; он не спешил и время от времени оборачивался, чтобы
послать хорошо нацеленную стрелу в одного из преследователей.
В джунглях он увидел небольшую кучку черных, с решительным видом
поджидающих приближающуюся шайку. Тарзан крикнул им, чтобы они рассеялись и
держались подальше до темноты, когда можно будет собрать свои силы.
-- Слушайтесь меня, -- убеждал он их, -- и мы победим неприятеля. Ночью
соберитесь кружными путями к тому месту, где мы сегодня били слонов. Там я
объясню вам свой план, и вы увидите, что он хорош. Нельзя с вашими малыми
силами и простым оружием бороться против такого количества арабов и мануемов
с ружьями.
В конце концов они согласились.
-- Если вы рассеетесь, -- в заключение объяснил им Тарзан, --
неприятелю тоже придется рассеяться для погони, а тогда, пожалуй, вы можете
подстрелить своими стрелами не одного мануема, если сами будете хорошо
скрываться за деревьями.
Только они отошли подальше в лес, как первые преследователи вошли с
поляны на опушку.
Тарзан пробежал немного внизу, потом поднялся на деревья, на верхний
ярус и, повернув назад, направился к селению. Он скоро убедился, что все
арабы и мануемы ушли в погоню, в деревне остался только один часовой и
закованные пленники.
Часовой стоял у открытых ворот, глядя в лес, и не видел ловкого
гиганта, соскочившего с дерева у противоположного конца деревенской улицы. С
луком наготове человек-обезьяна крался неслышно.
Пленники узнали его и широко раскрытыми, загоревшимися надеждой глазами
следили за ним. Вот он уже остановился в десяти шагах от ничего не
подозревающего мануема. Древко отнесено назад на уровне серого глаза,
бегающего по его гладкой поверхности. Вот смуглые пальцы разжались, и
часовой упал лицом вперед без единого звука. Копье пронзило сердце.
Тогда Тарзан обратился к женщинам и юношам, прикованным затылок к
затылку к длинной невольничей цепи. Их было около пятидесяти. Не было
времени разбивать замки, и человек-обезьяна предложил им идти, как они есть,
и подобрав ружье и сумку с патронами убитого часового, он вывел их из ворот
селения в лес, в противоположную от деревни сторону поляны.
Они продвигались вперед медленно и с трудом, потому что люди не
привыкли к невольничьим кандалам, некоторые падали и увлекали за собой
других. Кроме того, Тарзану пришлось делать крюк во избежание встречи с
возвращающимися врагами. Он ориентировался по отдельным выстрелам, которые
показывали, что арабская шайка еще в соприкосновении с туземцами; но Тарзан
знал, что, если последние послушались его совета, потери могут быть только
на стороне грабителей.
В сумерки стрельба прекратилась, и Тарзан таким образом знал, что арабы
вернулись в селение. Он с трудом подавил торжествующую улыбку, когда
вспомнил, в какое они придут неистовство, когда увидят, что часовой убит, а
пленные уведены. Тарзан охотно забрал бы и запасы слоновой кости,
находившиеся в деревне, хотя бы для того, чтобы еще сильней раздразнить
врага, но невозможно было взваливать на измученных женщин и подростков
тяжелую ношу. Кроме того, Тарзан рассчитывал спасти слоновую кость другим
способом.
Было около полуночи, когда Тарзан вместе со своей медленно движущейся
вереницей вышел к тому месту, где лежали слоны. Еще издали им показывали
путь большие костры, которые туземцы развели посреди наскоро устроенной
"бомы", частью, чтобы согреваться, частью, чтобы отпугивать львов.
Когда они близко подошли к лагерю, Тарзан окликнул, чтобы те знали, что
идут друзья. Радостно был встречен маленький отряд, когда свет костров упал
на длинную вереницу скованных родственников и друзей. Их уже считали
погибшими и Тарзана тоже.
Довольные черные не прочь были бы всю ночь пропировать, угощаясь мясом
слона, но Тарзан настоял, чтобы они постарались выспаться возможно лучше,
так как на следующий день начнется работа.
Впрочем, уснуть было не так просто: женщины, потерявшие мужей или
детей, непрестанно вопили и выли. Наконец, Тарзану удалось заставить их
замолчать, сказав, что своими криками они привлекут арабов, которые всех
перебьют.
Рассветало, и Тарзан объяснил воинам свой план военных действий, с
которым все согласились; это был единственно возможный способ отделаться от
непрошенных посетителей и отомстить за убитых.
Прежде всего женщины и дети под охраной двадцати стариков и юношей были
отправлены к югу, за пределы боевой зоны. Им было сказано устроить временные
хижины и окружить их "бомой" из ветвей колючих кустарников, потому что план,
который предложил Тарзан, мог потребовать для своего осуществления несколько
дней, а, может быть, и недель, и все это время воины не будут к ним
присоединяться.
Часа через два после восхода солнца черные воины редким кольцом
окружили деревню. С промежутками они были размещены высоко на деревьях. Вот
упал внутри ограды один мануем, пронзенный стрелой. Никаких обычных
признаков: ни диких боевых криков, размахивания копьями, без чего не
обходится ни одна атака дикарей, -- только молчаливый вестник смерти из
молчаливого леса.
Беспримерный случай привел в бешенство арабов и мануемов. Они бросились
к воротам, чтобы наказать дерзкого, но оказалось, что они не знают, в какой
стороне может быть враг. Пока они обсуждали положение, араб из их же группы
молча опустился наземь с тонкой стрелой в груди.
Тарзан разместил на окружающих деревьях лучших стрелков племени,
приказав им не выдавать ни в коем случае своего присутствия. Выпустив своего
вестника смерти, черный скрывался за ствол дерева и не показывался до тех
пор, пока зоркий глаз не убеждал его, что никто не смотрит в его сторону.
Трижды бросались арабы через поляну в ту сторону, откуда, как им
казалось, летели стрелы, но каждый раз новая стрела, посланная сзади,
выхватывала кого-нибудь из их рядов. И они поворачивали и бросались в другую
сторону. Наконец, они решили обыскать лес, но черные рассыпались во все
стороны, и никаких следов неприятеля арабы не нашли.
Но вверху, из густой листвы гигантского дерева следила за ними мрачная
фигура: Тарзан от обезьян парил над ними, как тень смерти. Вот один мануем
шел впереди своих товарищей, невозможно было сказать, откуда пришла смерть,
но пришла она быстро, и сзади идущие споткнулись о тело товарища с
неизбежной стрелой в груди. Такой способ ведения военных действий скоро
начал надоедать белым, и не удивительно, что среди мануемов вскоре началась
паника.
То одного, то другого смерть выхватывала из общих рядов, и каждый раз в
теле находили страшную стрелу, посланную с точностью сверхчеловеческой прямо
в сердце жертвы. И хуже всего было то, что ни разу за все утро, они не
видели и не слышали ничего, что выдавало бы присутствие врага, ничего, кроме
этих безжалостных стрел.
И в самом селении, когда они вернулись туда, было не лучше. Нет-нет с
различными промежутками то один, то другой падали мертвыми. Черные
уговаривали своих белых господ уйти скорей из этого страшного места, но
