В Сиди-Аиссе Тарзан встретил французского офицера, с которым
познакомился при первом своем пребывании там.
-- Вы рано выехали из Бу-Саада, -- спросил офицер, -- и верно не
слыхали о несчастном Жернуа?
-- Его-то я и видел последним, уезжая, -- отвечал Тарзан. -- А что
такое?
-- Он умер. Застрелился часов в восемь утра. Через два дня Тарзан
приехал в Алжир и узнал, что ему придется прождать два дня парохода, идущего
на Канштадт. Он составил подробный отчет о своем путешествии. Но забранных у
Рокова бумаг к нему не приложил, так как боялся выпустить их из рук, пока не
будет уполномочен передать их другому агенту или самому отвести в Париж.
Когда Тарзан садился на пароход после долгого, как ему показалось, ожидания,
на него смотрели с верхней палубы двое мужчин, изысканно одетых и гладко
выбритых. У более высокого были пепельные волосы, но очень черные брови.
Позже они повстречались Тарзану на палубе, но один из них быстро отозвал
другого, чтобы показать ему что-то на море, и они отвернули лица от Тарзана:
он не успел рассмотреть их, да и не обратил на них никакого внимания.
Следуя полученным инструкциям, Тарзан записался на пароход под
вымышленным именем Джона Кальдуэлла из Лондона. Ему была неясна причина, он
чувствовал себя стесненным и задумался над тем, что ожидает его в Канштадте.
-- По крайней мере, -- думал он, -- я отделался от Рокова, хвала
создателю! Он начинал надоедать мне. Уж не начинаю ли я в самом деле
цивилизовываться, что у меня появляются нервы? С ним не мудрено, -- он
играет нечисто. Никогда не знаешь, откуда ждать удара. Вот если бы Нума-лев
уговорил Тантора-слона и Гисту-змею соединиться с ним, чтобы убить меня, --
я не знал бы, когда, кто и где нападет на меня следующий раз. Но звери
благороднее людей, они не снисходят до трусливых интриг.
Вечером в этот день Тарзан имел своей соседкой молодую женщину, сидящую
по левую руку капитана, который и познакомил их.
Мисс Стронг! Где он слышал раньше это имя? Мать девушки помогла ему,
назвав дочь Газель.
Газель Стронг! Какие воспоминания связаны с этим именем! Письмо к ней,
написанное красивым почерком Джэн Портер, было для него первой вестью от
женщины, которую он любил. Как живо он помнит ту ночь, когда он выкрал его с
конторки хижины своего давно умершего отца, где Джэн Портер писала до
поздней ночи, в то время, как он, сгорбившись, сидел снаружи в темноте. В
какой ужас пришла бы она тогда, если бы знала, что зверь джунглей тут, под
окном, следит за каждым ее движением.
Так это Газель Стронг! -- лучшая подруга Джэн Портер!
XII
СУДА, КОТОРЫЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ
Вернемся несколько назад, на маленькую, ветрам открытую платформу
железнодорожной станции северного Висконсина. Низко висит над окрестностями
дым от лесных пожаров, разъедая глаза маленькой группе из шести человек,
ожидающих поезд, который должен увезти их на юг.
Профессор Архимед К. Портер ходит взад и вперед, заложив руки за полы
длинного сюртука, под охраной заботливых взглядов своего верного и
неутомимого секретаря, м-ра Самуэля Т. Филандера, который за несколько
последних минут уже дважды возвращал рассеянного профессора, когда тот,
перешагнув через полотно, направлялся к близлежащему болоту.
Джэн Портер, дочь профессора, поддерживает натянутый и вялый разговор с
Вильямом Сесилем Клейтоном и с Тарзаном от обезьян. Всего несколько минут
тому назад в маленьком зале ожидания прозвучали слова любви и отречения,
которые отняли жизнь и счастье у двух из шестерых, но не у Вильяма Сесиля
Клейтона, лорда Грейстока.
Позади мисс Портер -- матерински заботливая Эсмеральда. Она счастлива,
ведь она возвращается в свой любимый Мэриленд! Она уже видит сквозь облако
дыма смутные очертания подходящего поезда и огни локомотива. Мужчины
начинают собирать багаж. Вдруг Клейтон восклицает:
-- Да ведь я оставил свой плащ в зале ожидания, -- и спешит за ним.
-- Прощайте, Джэн, -- говорит Тарзан, протягивая руку. -- Да
благословит вас бог!
-- Прощайте, -- едва слышно отвечает девушка, -- и постарайтесь забыть
меня, -- нет, только не это, я не могла бы с этим примириться...
-- Нечего бояться этого, милая, -- отвечает он. -- Я благодарил бы
создателя, если бы мог забыть. Легче было бы жить, чем с этой постоянной
мыслью о том, что могло бы быть... Вы будете счастливы. Вы скажете
остальным, что я решил отвезти автомобиль в Нью-Йорк -- я не в силах
прощаться с Клейтоном. Я буду вспоминать его тепло, но боюсь, во мне слишком
много зверя, чтобы меня можно было долго оставлять вместе с тем, кто стал
между мною и единственным человеком во всем мире, который мне нужен.
Когда Клейтон вошел в зал ожидания за своим плащом, он увидел на полу
телеграфный бланк. Он нагнулся, поднял его, думая, что кто-нибудь обронил
его нечаянно. Бросив беглый взгляд, он вдруг забыл и о своем плаще, и о
подходящем поезде, обо всем на свете, кроме этого маленького кусочка желтой
бумаги, который он держал в руке. Он дважды перечел, прежде чем схватил все
значение этого известия для самого себя.
Когда он нагибался за телеграммой, он был еще английским лордом, гордым
и богатым владельцем обширных поместий, -- когда он прочел ее, миг спустя,
-- он знал, что он нищий, без титула и денег. То была телеграмма д'Арно
Тарзану:
"Отпечатками пальцев установлено вы Грейсток. Поздравляю.
д'Арно".
Клейтон зашатался, как смертельно раненый. И вдруг услышал, что его
зовут -- поезд остановился у маленькой платформы. Как во сне, он забрал свой
плащ и выбежал. Он скажет им о телеграмме в поезде. Был уже дан второй
свисток, когда он выбежал на платформу. Компания столпилась на площадке
пульмановского вагона, торопя его. Прошло минут пять, пока они уселись по
своим местам, и только тогда Клейтон увидел, что с ними нет Тарзана.
-- Где Тарзан? -- спросил он Джэн Портер. -- В другом вагоне?
-- Нет, -- отвечала она, -- в последнюю минуту он решил отвезти свой
автомобиль в Нью-Йорк. Ему хочется увидеть в Америке больше, чем можно
рассмотреть из окна вагона. Ведь он возвращается во Францию.
Клейтон промолчал. Он искал слова, чтобы рассказать Джэн Портер о
несчастье, которое свалилось на него и на нее. Как это подействует на нее?
Согласится ли она все-таки выйти за него и быть просто мистрис Клейтон? И
вдруг он понял, какой страшной жертвы требует судьба от одного из них. Потом
выплыл вопрос: предъявит ли Тарзан свои права? Человек-обезьяна знал
содержание телеграммы до того, как спокойно заявил, что матерью его была
Кала, обезьяна, и тем отрекся от всякого другого родства. Не сделал ли он
это из любви к Джэн Портер?
Другого разумного объяснения быть не могло. А если так, не следует ли
предположить, что он не станет предъявлять свои родовые права? И тогда в
праве ли он, Вильям Сесиль Клейтон, идти наперекор его желаниям, мешать
этому странному человеку принести себя в жертву? Если Тарзан от обезьян
делает это ради счастья Джэн Портер, может ли он, Клейтон, которому она
доверила свою судьбу, действовать в ущерб ее интересам?
Он рассуждал таким образом до тех пор, пока первый великодушный
импульс, побуждавший его тотчас объявить правду и отказаться от титула и
владений в пользу законного собственника, был погребен под целой массой
софистических соображений, удобных для его личных интересов. Но до конца
поездки и некоторое время после того он был в дурном настроении и выведен из
равновесия.
Через несколько дней по приезде в Балтимор Клейтон заговорил с Джэн о
свадьбе, прося ее ускорить день.
-- Что вы понимаете под словом "ускорить"? -- спросила она.
-- Ближайшие дни. Мне надо сейчас же выехать в Англию. Я хотел бы
выехать вместе с вами, дорогая.
-- Я не могу собраться так скоро, -- запротестовала Джэн. -- Мне нужен
месяц, по крайней мере.
Она обрадовалась, подумав, что дела, отзывающие его в Англию, могут
затянуться, и свадьба отодвинется. Она заключила невыгодную сделку, но
хотела честно выполнить свою роль до конца, как бы она ни была для нее
горька, и все-таки, если отсрочка радовала ее, на то были вполне
извинительные причины, она это прекрасно сознавала. Его ответ разочаровал
ее.
-- Хорошо, Джэн, -- сказал он. -- Я отложу поездку в Англию на месяц, и
тогда мы поедем вместе.
Но когда месяц истекал, она нашла новый предлог для отсрочки, и,
наконец, Клейтон, обескураженный и сомневающийся, вынужден был уехать в
Англию один.
Письма, которыми они затем обменялись, не приблизили Клейтона к
осуществлению его надежд, и он написал в конце концов профессору Портеру,
прося его похлопотать. Старик всегда был благосклонен к нему и одобрил этот
союз. Клейтон ему нравился, а как представитель старинной южно-американской
семьи, он придавал скорей преувеличенное значение преимуществам титула,
которые так мало ценила или совсем почти не ценила его дочь.
Клейтон уговаривал профессора согласиться приехать погостить к нему в
Лондон, вместе с м-ром Филандером, Эсмеральдой, со всеми. Молодой человек
думал, что в Англии, вдали от обычной обстановки, Джэн не так будет пугаться
того шага, который она никак не решается сделать.
В тот же вечер, когда профессор Портер получил письмо Клейтона, он
объявил, что они уезжают в Лондон на будущей неделе.
Но и в Лондоне с Джэн было не легче справиться, чем в Балтиморе. Она
находила один предлог за другим, а когда, наконец, лорд Теннингтон пригласил
всю компанию проехаться на его яхте вокруг Африки, она с восторгом
ухватилась за эту мысль, но категорически отказалась обвенчаться до
возвращения в Лондон. На поездку должно было уйти около года, так как
предполагалось останавливаться на неопределенное время в различных
интересных местах, и Клейтон в душе проклинал Теннингтона за его затею.
По плану лорда Теннингтона они должны были объездить Средиземное море,
а потом Красным морем и Индийским океаном проехать вдоль восточного берега
Африки, заходя во все интересные порты.
Таким образом, в один прекрасный день, два судна шли Гибралтарским
проливом. То, что поменьше, легкая белая яхта, спешило на восток, и на
палубе сидела молодая женщина, устремив печальные глаза на усыпанный
бриллиантами медальон, который она держала в руках. Мыслями она унеслась
далеко, в чащу тропических джунглей, где сквозь густую листву слабо
пробивался солнечный свет, и сердце тянулось мыслям вослед.
Она старалась угадать, вернулся ли в дикие леса человек, который
подарил ей эту красивую безделушку, значащую для него гораздо больше, чем
то, во сколько она могла быть оценена.
На палубе большего судна, пассажирского парохода, направлявшегося на
запад, этот самый человек сидел подле другой молодой женщины, и они болтали,
строя предположения относительно изящного суденышка, грациозно скользившего
по едва подернутому рябью морю.
Когда яхта прошла, мужчина вернулся к прерванному ее появлением
разговору:
-- Да, -- говорил он, -- я очень люблю Америку, а значит люблю и
американцев, потому что каждая страна -- это то, что из нее сделал народ. Я
встречался там с очень приятными людьми. Я помню одну семью из вашего же
города, мисс Стронг, которая мне особенно понравилась -- профессор Портер и
его дочь.
-- Джэн Портер! -- воскликнула девушка. -- Вы хотите сказать, что
знакомы с Джэн Портер? Но ведь у меня нет лучше друга во всем мире. Мы росли
