Солнце сильно жгло, и он отошел под защиту близстоящего дерева, к
которому привязал лошадь, опустился на землю и закурил. В душе он проклинал
Жернуа за шутку, которую он с ним сыграл.
-- Жалкая месть, -- думал Тарзан, но вдруг ему пришло в голову, что
Жернуа -- не дурак и не станет таким мелочным способом сводить счеты. За
этим кроется что-то посерьезнее. С этой мыслью он поднялся и вынул ружье из
чехла, осмотрел затворы и убедился, что ружье заряжено. Потом
освидетельствовал свой револьвер. Приняв такие предосторожности, он подробно
осмотрел блестевшие скалы и те места, где начинались расщелины; он твердо
решил не дать застать себя врасплох.
Солнце опускалось все ниже и ниже, но не было никаких признаков
возвращения отрядов. Наконец, долина погрузилась во мрак. Тарзан был слишком
горд, чтобы возвратиться в лагерь, не подождав возвращения отрядов спаги в
долину, где, как он думал, они все должны были съехаться снова. С
наступлением темноты он чувствовал себя в большей безопасности. Он привык к
мраку. Он знал, что его чувствительный слух вовремя предостережет его, как
бы осторожно к нему ни подкрадывались; и видит он ночью хорошо, а обоняние
предупредит его задолго, если только враг будет наступать с подветренной
стороны.
Считая себя поэтому сравнительно в безопасности, он прислонился к
дереву и заснул.
Спал он, должно быть, несколько часов, потому что, когда его разбудил
испуганный крик и прыжки лошади, луна заливала светом всю долину, и перед
ним, на расстоянии десяти шагов, стояла причина испуга его лошади, --
великолепный, величественный Нума "эль адреа" -- черный лев, устремивший на
свою добычу взгляд огненных глаз. Легкий трепет радости пробежал по нервам
Тарзана. Словно двое друзей встретились после долгой разлуки. Мгновение он
не шевелился, наслаждаясь прекрасным зрелищем, которое представлял собой
царь пустыни.
Но вот Нума пригнулся для прыжка. Тарзан медленно-медленно поднял ружье
к плечу. Он до сих пор не убил из ружья еще ни одно крупное животное, раньше
он действовал копьем, отравленными стрелами, веревкой, ножом или голыми
руками. Инстинктивно он пожалел, что у него нет с собой ни стрел, ни ножа;
он чувствовал бы себя уверенней.
Нума теперь совсем приник к земле, только голова приподнималась. Тарзан
предпочел бы стрелять немного сбоку, потому что знал, что может наделать
лев, если проживет хотя бы две минуты, даже минуту, после того, как пуля
попадет в него. Лошадь вся дрожала в ужасе.
Человек-обезьяна осторожно сделал шаг в сторону. Нума проводил его
глазами, не двигаясь. Еще один шаг, и еще один. Нума не шевельнулся. Теперь
можно целиться между ухом и глазом.
Он нажал курок, и одновременно раздался выстрел, и Нума прыгнул. В этот
самый момент перепуганная лошадь сделала отчаянное усилие, привязь лопнула,
и лошадь умчалась галопом вниз по ущелью, к пустыне.
Нет человека, который мог бы избежать страшных когтей Нумы, если он
прыгнет с такого короткого расстояния, но Тарзан не был обыкновенным
человеком. С самого раннего детства жестокие требования жизни приучили его
мышцы действовать с быстротой мысли. Как не был проворен "эль адреа", Тарзан
был еще проворнее, и огромный зверь, рассчитывая почувствовать под своими
лапами мягкое тело человека, ударился ими о твердый ствол дерева, а в это
время Тарзан, в нескольких шагах вправо, выпустил еще одну пулю, которая
заставила Нуму упасть на бок, храпя и царапая землю когтями.
Тарзан сделал еще два выстрела, один за другим, и "эль адреа" затих. Не
было больше г. Жана Тарзана. Тарзан от обезьян поставил ногу на труп убитого
хищного врага и, подняв лицо к луне, мощным голосом бросил страшный вызов,
боевой клич его рода -- обезьяний самец убил свою добычу. И дикие звери в
диких горах приостановили охоту и затрепетали при звуке незнакомого
страшного голоса, а внизу, в пустыне, дети пустыни вышли из своих палаток из
козьих шкур и смотрели на горы, спрашивая друг друга -- что за новый дикий
зверь угрожает их стадам.
За полмили от долины, в которой стоял Тарзан, несколько одетых в белое
фигур, с длинными зловещими ружьями в руках, приостановились, услышав этот
крик и вопросительно посмотрели друг на друга. Но крик не повторился больше,
и они продолжали молча и тихо продвигаться к долине.
Тарзан окончательно убедился, что Жернуа вовсе не имел намерения
возвращаться за ним, но не мог еще уяснить себе, почему офицер бросил его
здесь, откуда ему нетрудно вернуться в лагерь. Не имея лошади, он решил, что
нелепо оставаться в долине дольше, и направился к ущелью, по которому шла
дорога в пустыню.
Не успел он войти в ущелье, как белые фигуры вошли в долину с
противоположной стороны. В первый момент они осмотрели котловину, скрываясь
в тени скал, но, убедившись, что нет никого, двинулись вперед.
Под одним из деревьев они наткнулись на труп "эль адреа". С
подавленными восклицаниями они обступили его. Еще минута -- и они побежали к
ущелью, в которое немного раньше вошел Тарзан.
Двигались они бесшумно, стараясь держаться в тени скал, как это делают
люди, когда они устраивают облаву на человека.
X
В ДОЛИНЕ ТЕНЕЙ
Тарзан шел по ущелью в ослепительном сиянии африканской луны, и джунгли
звали его и говорили с ним. В безмолвии ночи в пустыне, свободный и
одинокий, он жил и ликовал. Он был прежним Тарзаном от обезьян: весь
настороженный, чтобы враг не мог захватить врасплох, он шел легкой и гибкой
походкой, высоко подняв голову в сознании своей силы.
Ночные голоса гор были незнакомы ему, но он ловил их слухом, как нежные
звуки полузабытой любви. Некоторые он угадывал интуитивно, -- вот звук
совсем знакомый: это кашляет Шита, леопард; только странная заключительная
нота вызвала сомнение, -- то была пантера.
И вдруг -- новый звук, мягкий, приглушенный, вклинился между другими.
Изо всех людей только человек-обезьяна мог различить его. Не сразу определил
его, но, наконец, понял, что это шелест голых ног нескольких человек. Шаги
-- за ним, неторопливые, спокойные шаги.
Его преследуют.
Так вот почему Жернуа оставил его в долине. Очевидно, арабы задержались
и запоздали. Шаги подходили все ближе и ближе. Тарзан приостановился и с
ружьем наготове повернулся к ним лицом. Мелькнул белый бурнус. Тарзан
окликнул по-французски. В ответ грянул выстрел, и Тарзан от обезьян упал
ничком наземь.
Арабы не сразу подбежали к нему; они выждали некоторое время, но так
как их жертва не поднималась, они вышли из-за прикрытия и нагнулись над ней.
Нетрудно было заметить, что Тарзан жив. Один из арабов приставил дуло ружья
к затылку Тарзана, чтобы прикончить его, но другой оттолкнул его. -- Награда
будет больше, если мы доставим его живым, -- напомнил он.
Они связали ему руки и ноги, и четверо арабов понесли его. Они пошли
дальше по ущелью, по направлению к пустыне, но, спустившись с гор, повернули
к югу и на рассвете подошли к тому месту, где их поджидали лошади под
охраной других двух арабов.
Теперь они стали подвигаться быстрей. Тарзана, который пришел в
сознание, они привязали к свободной лошади, очевидно, специально припасенной
на этот случай. Рана у него была пустая, пуля скользнула по виску. Кровь не
шла больше, но лицо и платье были испачканы запекшейся кровью. Он не
произнес ни слова с тех пор, как попал в руки арабов; они, со своей стороны,
не говорили с ним, если не считать нескольких коротких приказаний.
Часов шесть они ехали быстро по жгучей пустыне, избегая оазисов, мимо
которых проезжали. Около полудня они приехали в "дуар", насчитывавший до
двадцати палаток. Тут они остановились. Пока один из арабов отпускал веревки
из волокон растения альфа, которыми Тарзан был привязан к седлу, толпа
мужчин, женщин и детей окружила их. Многие члены племени, женщины в
особенности, с видимым удовольствием осыпали пленника бранью, а некоторые
осмелели до того, что бросали в него камнями и ударяли палками, как вдруг
появился старый шейх.
-- Али бен Ахмед говорил мне, -- обратился он к толпе, -- что этот
человек один в горах убил "эль адреа". Чего хочет от него чужеземец, который
послал нас за ним, я не знаю, и что он сделает с ним, когда мы передадим его
ему, -- не мое дело. Но пленник -- смелый человек, и пока он в наших руках,
с ним должны обращаться с тем уважением, которого заслуживает тот, кто
охотится на "большеголового царя" в одиночку и ночью, охотится и -- убивает.
Тарзан слышал, что человек, убивший льва, пользуется большим почетом у
арабов, и не пожалел, что случай помог ему по крайней мере избавиться от
назойливых приставаний толпы.
Вскоре после того его отвели в палатку из козьих шкур у верхнего конца
"дуара". Там его накормили и, основательно связав, положили на циновку
туземной работы в палатке.
Больше в палатке никого не было. У дверей непрочной темницы сидел
страж. Но никаких предосторожностей вообще не требовалось, веревки,
связывающие Тарзана, не поддались бы никаким усилиям; даже его железным
мыщцам невозможно было справиться с ними, он в этом сразу убедился.
Начинало смеркаться, когда несколько человек подошли к палатке и вошли
в нее. Все были в арабских бурнусах, но один из них, подойдя к Тарзану,
опустил складки, закрывавшие ему нижнюю часть лица, и человек-обезьяна
увидел искаженные злобой черты Николая Рокова. На губах его играла скверная
улыбка.
-- Ах, мсье Тарзан, -- сказал он, -- какая приятная неожиданность?.. Но
почему вы не встаете и не приветствуете гостя? -- Потом, со скверным
ругательством: -- Вставай, собака! -- и, отнеся назад ногу в тяжелом сапоге,
он с размаху ударил Тарзана в бок, в голову, опять в бок. -- И вот еще, вот
еще, еще, -- повторял он. -- По удару за каждое унижение.
Человек-обезьяна не отвечал, он даже не удостаивал русского взглядом,
после того как узнал его. Наконец, вступился шейх, остававшийся некоторое
время немым и недовольным свидетелем низкого нападения.
-- Довольно! -- приказал он. -- Убей его, если хочешь, но я не допущу,
чтобы в моем присутствии так обращались с храбрым человеком. Я не прочь бы
развязать его, -- посмотрел бы я тогда, как бы ты ударил его.
Эта угроза сразу подействовала на Рокова, у него не было ни малейшего
желания видеть Тарзана освобожденным и попасть в его сильные руки.
-- Хорошо, -- сказал он арабу, -- я скоро убью его.
-- Не в пределах моего "дуара", -- возразил шейх. -- Отсюда он должен
уйти живым. Что вы сделаете с ним в пустыне, меня не касается, но я не хочу,
чтобы из-за твоей ссоры кровь француза пала на головы моего племени, -- сюда
пришли бы солдаты, перебили много народу, сожгли наши палатки и угнали наш
скот.
-- Пусть так, -- проворчал Роков, -- я заберу его в пустыню позади
"дуара" и там покончу с ним.
-- Ты увезешь его на день пути от моей земли, -- твердо сказал шейх, --
и кто-нибудь из моих поедет с тобой, чтобы проследить, как ты выполнил то,
чего я требую, иначе -- в пустыне останутся трупы двух французов.
Роков содрогнулся. -- Ну, так я подожду до утра. Уже темнеет.
-- Как знаешь, -- сказал шейх. -- Но через час после восхода солнца вас
не должно быть в "дуаре". Я не очень-то люблю неверных и совсем не люблю
трусов.
Роков хотел что-то ответить, но остановился, потому что сознавал, что
нужно немного, чтобы шейх обратился против него. Они вместе вышли из
палатки. У выхода Роков не устоял перед искушением и обернулся к Тарзану:
-- Высыпайтесь, мсье, и не забудьте хорошенько помолиться, потому что
