Они оставались все время на одном и том же расстоянии, не приближаясь даже
во время случайных остановок или большого полуденного отдыха.
-- Они ждут наступления темноты, -- говорил Кадур бен Саден.
И мрак спустился на землю раньше, чем отряд шейха с Тарзаном успел
добраться до Бу-Саада. Последний раз, когда перед тем как стемнело, Абдулу
удалось рассмотреть мрачные, одетые в белое фигуры, сопровождающие их, они
быстро нагоняли расстояние, отделявшее их от намеченной добычи. Он шепотом,
чтобы не испугать девушку, сообщил об этом Тарзану, и человек-обезьяна
придержал коня.
-- Поезжай вперед с другими, Абдул, -- сказал он. -- Этот спор касается
только меня. Я подожду в первом подходящем месте и порасспрошу этих господ.
-- Тогда и Абдул будет ждать с вами, -- заявил юный араб, и ни угрозы,
ни приказания не могли заставить его отказаться от своего решения.
-- Ну, хорошо, -- согласился Тарзан. -- Вот место, лучше которого и
желать трудно, -- эти скалы наверху холма. Мы спрячемся здесь и напомним о
себе этим господам, когда они появятся.
Они отвели лошадей и спешились. Остальная группа уже скрылась из виду в
темноте. Впереди внизу мерцали огоньки Бу-Саада. Тарзан вынул ружье из чехла
и отстегнул кобуру револьвера. Он приказал Абдулу отодвинуться за скалы
вместе с лошадьми, чтобы быть под прикрытием, в случае если неприятель
откроет огонь. Юный араб сделал вид, что повинуется, но, привязав хорошенько
лошадей к низкому кустарнику, он приполз обратно и лег на живот в нескольких
шагах от Тарзана.
Человек-обезьяна стоял, выпрямившись, на середине дороги, выжидая.
Впрочем ждать пришлось недолго. Топот скачущих лошадей сразу вырвался снизу,
из темноты, и вслед за этим Тарзан различил движущиеся пятна более светлого
оттенка, вырисовывающиеся на фоне ночного мрака.
-- Стой! -- закричал ом. -- Или мы будем стрелять.
Белые фигуры сразу стали, и несколько мгновений царило полное молчание,
Потом -- совещание шепотом, и призрачные всадники, как духи, рассеялись
в разные стороны. Снова вокруг одна немая пустыня, но в зловещем безмолвии
ее чувствуется опасность.
Абдул поднялся на одно колено. Тарзан насторожил тренированные в
джунглях уши и скоро расслышал топот тихо приближающихся лошадей, --с
востока, запада, севера и юга, -- их окружали. Потом раздался выстрел
оттуда, куда он смотрел, пуля просвистела у него над головой, и он выстрелил
по тому же направлению, где при выстреле вспыхнул огонек.
Тотчас трескотня ружей дробью рассыпалась в беззвучной пустыне.
Абдул и Тарзан стреляли только тогда, когда вспыхивали огоньки ружей:
они все еще не видели своих врагов. Скоро обнаружилось, что атакующие
стягивают круг, сближаясь все больше и больше, по мере того, как начинали
понимать, как малочислен противник.
Но один подошел слишком близко. Тарзан не даром привык изощрять зрение
во мраке лесной ночи -- большего мрака по эту сторону могилы быть не может;
раздался крик -- и одно седло опустело,
-- Шансы начинают уравниваться, Абдул, -- со смехом произнес Тарзан
вполголоса.
Но шансы были далеко еще не равны, и когда пять оставшихся всадников по
данному сигналу повернули и устремились прямо на них, казалось, что бою
сейчас наступит конец. Тарзан и Абдул оба бросились к скале, чтобы враг не
мог обойти их сзади. Дикий топот скачущих лошадей, град выстрелов с обеих
сторон. Потом арабы снова отъехали назад, чтобы повторить тот же маневр, но
на этот раз их было уже только четверо против двоих.
Несколько минут ни одного звука не доносилось из окружающего мрака.
Тарзан не знал, значит ли это, что арабы, удовлетворившись понесенными
потерями, отказались от боя, или же они решили перехватить их дальше по
дороге к Бу-Саад. Он недолго оставался в неведении; вскоре донеслись звуки
новой атаки, но не успел прогреметь первый выстрел, как позади арабов
раздалось до дюжины выстрелов. В шум их стычки влились голоса нового отряда
и топот ног большого числа лошадей, скачущих по дороге со стороны Бу-Саада.
Арабы не стали выжидать, чтобы установить, кто спешит на место боя.
Выпустив последний залп, они промчались мимо Тарзана и Абдула и ускакали по
дороге в направлении на Сиди-Аиссу.
Спустя несколько минут примчался Кадур бен Саден со своими людьми.
Старый шейх был очень обрадован, когда убедился, что Тарзан и Абдул не
получили ни единой царапины. Даже ни одна из лошадей не была ранена. Они
разыскали двух человек, павших под выстрелами Тарзана и, убедившись в том,
что они мертвы, оставили их на месте.
-- Почему вы не сказали мне, что решили подстеречь этих молодцов? --
спросил шейх обиженным тоном. -- Мы бы со всеми расправились, если бы
встретили их всемером.
-- Тогда незачем было бы и останавливаться, -- возразил Тарзан, --
потому что, продолжай мы свой путь на Бу-Саад, они настигли бы нас теперь, и
всем пришлось бы участвовать в бою. Мы для того-то и задержались с Абдулом,
чтобы не перекладывать на чужие плечи мой собственный спор. Затем, -- надо
было подумать о вашей дочери. Я не имел права подвергать ее опасности.
Кадур бен Саден пожал плечами. Он был недоволен, что ему помешали
принять участие в бою.
Маленькое сражение, разыгравшееся так близко от Бу-Саада, привлекло
внимание гарнизона. Тарзан и его спутники встретили отряд солдат у самого
города. Офицер, командовавший отрядом, остановил их и спросил, что значила
донесшаяся к ним стрельба.
-- Кучка мародеров, -- объяснил Кадур бен Саден, -- напала на двоих из
моих друзей, случайно отставших, но быстро рассеялась, как только мы
поспешили на помощь. Грабители потеряли двух человек убитыми. В моем отряде
никто не пострадал.
Объяснение, по-видимому, удовлетворило офицера, и, переписав членов
отряда, он повел своих людей на место стычки, чтобы забрать убитых и, если
окажется возможным, установить их личности.
Через два дня Кадур бен Саден с дочерью и спутниками через ущелье
Бу-Саад поехали на юг к родным пустыням. Шейх уговаривал Тарзана
сопровождать его, и дочь присоединяла свои просьбы к увещеваниям отца, но,
хотя Тарзан не мог объяснить им, в чем дело, его обязанности при свете
происшествий последних дней начали приобретать особо важное значение, и
нечего было и думать оставить сейчас свой пост даже на самый короткий срок.
Но он обещал им приехать позже, если это будет возможно, и им пришлось
довольствоваться таким обещанием.
Последние два дня Тарзан буквально все время проводил с Кадур бен
Саденом и его дочерью. Его очень заинтересовала эта раса суровых и полных
чувства собственного достоинства воинов, и он пользовался случаем
познакомиться, благодаря своим дружеским с ними отношениям, с их нравами,
обычаями, с их образом жизни. Он даже начинал усваивать, при помощи
черноглазой девушки, кое-какие слова из нового для него языка.
Он искренне жалел, когда ему пришлось расстаться с ними, и верхом на
лошади у входа в ущелье, до которого он доехал с ними, Тарзан долго провожал
маленький отряд глазами, пока тот не скрылся из виду.
Вот люди, которые ему по сердцу! Их дикая, суровая жизнь, полная трудов
и опасностей, говорила сердцу этого полудикаря гораздо больше, чем все то,
что он видел в центрах утонченной культуры, которые он посетил. Эта жизнь
имела преимущества даже перед жизнью в джунглях, так как тут он был бы в
обществе людей, настоящих людей, которых он мог бы уважать и почитать, и
вместе с тем жил бы одной жизнью с дикой природой, которую так любил. В
голове у него шевелилась мысль по завершении своей миссии подать в отставку
и до конца своей жизни поселиться вместе с племенем Кадур бен Садена.
Повернув своего коня, он медленно поехал обратно в Бу-Саад.
В гостинице "Малая Сахара", где остановился Тарзан по приезде в
Бу-Саад, на улицу выходили бар, две столовые и кухня. Обе столовые смежны с
баром, причем одна из них предоставлена офицерам местного гарнизона. Стоя в
баре, можно при желании видеть то, что делается в обеих столовых.
Проводив Кадур бен Садена и его отряд, Тарзан отправился в бар. Было
раннее утро, Кадур хотел уехать подальше за этот день, и, когда Тарзан
вернулся, он застал многих еще за завтраком.
Заглянув случайно в офицерскую столовую, Тарзан увидел кое-что,
зажегшее огоньки у него в глазах. В столовой сидел лейтенант Жернау; в тот
самый момент, когда Тарзан взглянул в дверь, к лейтенанту подошел араб в
белой одежде и, нагнувшись, прошептал ему на ухо несколько слов. Затем он
вышел в другую дверь. В этом как будто не было ничего странного. Но когда
араб наклонился, разговаривая с офицером, и бурнус случайно распахнулся,
Тарзан увидел, что у араба левая рука в повязке.
IX
НУМА "ЭЛЬ АДРЕА"
В день, когда Кадур бен Саден уехал на юг, дилижанс с севера привез
Тарзану письмо от д'Арно, пересланное из Сиди-бель-Аббеса.
Письмо растравило старую рану, о которой Тарзан старался забыть; и
все-таки он не жалел, что получил его, -- одна из затронутых в нем тем, во
всяком случае, интересовала его по-прежнему.
Вот что писал д'Арно:
"Мой дорогой Жан, со времени моего последнего письма, мне по делам
пришлось побывать в Лондоне. Я провел там всего три дня. В первый же день я
совершенно неожиданно встретился на улице с вашим старым другом. Вы ни за
что не угадаете -- с кем. С м-ром Самуэлем Т. Филандером, собственной
персоной. Представляю себе ваше удивление. Но это еще не все. Он настоял,
чтобы я отправился вместе с ним в отель, и там я увидал остальных:
профессора Архимеда К. Портер, мисс Портер и эту огромную черную женщину,
служанку мисс Портер, Эсмеральду, если вы припомните. Вскоре после меня
пришел Клейтон. Они скоро обвенчаются, очень скоро, извещения можно ждать со
дня на день. В виду недавней смерти его отца, свадьба будет скромна, --
никого, кроме ближайших родственников.
Пока я был с глазу на глаз с м-ром Филандером, старичок пустился в
откровенности. Рассказал мне, что мисс Портер уже трижды откладывала свадьбу
под разными предлогами. Он поверил мне, что она, по-видимому, вообще не
очень стремится выйти за Клейтона; но на этот раз дело все-таки, очевидно,
дойдет до конца.
Разумеется, все осведомлялись о вас, но, считаясь с вашими желаниями в
вопросе о вашем происхождении, я говорил только о настоящем положении вещей.
Мисс Портер особенно интересовалась тем, что я рассказывал о вас, и
задавала мне много вопросов. Боюсь, я испытывал не великодушное наслаждение,
расписывая ваше желание и решение окончательно вернуться в родные джунгли.
Позже я пожалел, потому что ее как будто серьезно встревожила мысль о тех
опасностях, которым вы опять будете подвергаться. "И все-таки", -- сказала
она мне, -- "бывают участи более несчастные, чем та, какую готовят мсье
Тарзану суровые и страшные джунгли. По крайней мере, совесть у него будет
покойна, ему не в чем упрекать себя. И там бывают минуты необычайного покоя
и тишины, и есть изумительно красивые места. Вам может показаться странным,
если я, пережившая такие ужасы в этих страшных лесах, скажу вам, что
временами меня тянет туда, и я не могу забыть, что там я пережила самые
счастливые минуты своей жизни".
Когда она говорила это, по лицу у нее разлилось выражение бесконечной
грусти, и было ясно: она угадала, что мне известна ее тайна, и выбрала такой
способ, чтобы передать вам нежный привет от сердца, еще полного вами, хотя и
отданного формально другому.
Клейтон видимо нервничал и смущался, когда заходила о вас речь.
