заколдованном мертвом городе давно прошедших веков.
Тарзан вспомнил, что читал как-то в Париже, будто была какая-то
исчезнувшая белая раса, жившая, по преданиям, в самом сердце Африки. Ему
пришло в голову, не видит ли он перед собой развалины цивилизации, которую
этот странный народ насадил в дикой обстановке своей странной и дикой
родины. Возможно ли, чтобы и сейчас последние представители этой расы жили
среди развалин былого великолепия своих предков? Снова он обратил внимание
на то, что в большом храме кто-то украдкой двигается.
-- Пойдем! -- позвал он Вазири. -- Посмотрим, что там, за этими
разрушающимися стенами.
Его людям очень не хотелось идти за ним, но, когда они увидели, что он
бесстрашно углубился в мрачный портал, они пошли за ним на расстоянии
нескольких шагов, сбившись в кучку и являя собой все признаки панического
ужаса. Один вопль, вроде того, какой они слышали ночью, и они бросились бы,
как безумные, к узкой щели, которая вела во внешний мир сквозь толстые
стены.
Войдя в здание, Тарзан определенно почувствовал, что на него смотрит
много глаз. Во мраке бокового коридора послышался шелест, и он готов был
поклясться, что видел руку человека в амбразуре окна, выходящего вверху в
купол ротонды, в которой он стоял.
Пол в комнате был бетонный, стены из полированного гранита, на котором
были вырезаны странные фигуры людей и зверей. Местами в стены были вделаны
доски желтого металла.
Подойдя поближе к одной из таких досок, Тарзан увидел, что она золотая
и испещрена какими-то иероглифами. За этой первой комнатой шли другие, а за
ними здание разделялось на два огромных крыла. Тарзан прошел несколько
комнат, встречая многочисленные подтверждения слухов о сказочном богатстве
первоначальных строителей. В одной комнате было семь столбов массивного
золота, в другой золотом был выстлан весь пол.
И все время, пока он осматривал здание, его черные воины кучкой
толпились у него за спиной, а странные тени мелькали у них с обеих сторон,
впереди и позади, никогда не приближаясь впрочем настолько, чтобы можно было
с уверенностью сказать, что в комнате есть еще кто-то.
Нервное напряжение начинало становиться непосильным для черных. Они
просили Тарзана вернуться на воздух и солнечный свет. Ничего хорошего не
может выйти из прогулки здесь, говорили они, потому что в этих развалинах
бродят души умерших, когда-то здесь живших.
-- Они следят за нами, о царь, -- шептал Бузули. -- Они ждут, пока
заманят нас в самую глубину своей твердыни, и тогда они бросятся на нас и
растерзают нас зубами. Так духи всегда поступают. Мне об этом рассказывал
дядя моей матери, он великий колдун.
Тарзан засмеялся. -- Дети мои, бегите обратно, на солнце, -- сказал он.
-- Я вернусь к вам, когда обыщу сверху донизу эти развалины и найду золото
или приду к заключению, что его нет. Мы можем, впрочем, снять доски со стен,
столбы слишком тяжелы для нас; но, я думаю, где-нибудь должны быть большие
кладовые, полные золота, которое мы легко могли бы унести с собой. Бегите же
пока на воздух, где вы вздохнете свободней.
Часть воинов с радостью последовала приказанию вождя, но Бузули и
некоторые другие не решались оставить его, колеблясь между любовью и
преданностью к своему царю с одной стороны и суеверным страхом перед
неизвестным с другой. И вдруг случилось то, что разрешило вопрос, исключив
возможность дальнейших обсуждений. Среди тишины разрушенного храма прозвенел
у самых их ушей тот же отвратительный вопль, который они слышали минувшей
ночью, и с криком ужаса черные воины повернули и бросились бежать через
пустые залы векового здания.
Тарзан от обезьян остался на том самом месте, где они оставили его, со
злой улыбкой на губах поджидая врага, который, он в этом не сомневался,
сейчас бросится на него. Но снова воцарилась тишина, если не считать слабого
намека на звук шагов босых ног, крадущихся откуда-то поблизости.
Тогда Тарзан повернул и углубился в храм. Он переходил из комнаты в
комнату, пока не попал в комнату, в которой еще сохранилась одна толстая
запертая дверь. Он оперся об нее плечом, и в это время опять, почти рядом с
ним, раздался тот же вопль. Было очевидно, что этим воплем его
предупреждают, чтобы он не осквернил этой особой комнаты. А, может быть,
именно в ней-то и лежат запасы сокровищ?
Как бы то ни было, раз странные невидимые охранители этого
заколдованного места не хотели, чтобы он вошел именно в эту комнату, от
этого желание Тарзана проникнуть туда утроилось и, хотя вопли повторялись
неустанно, он надавливал дверь плечом до тех пор, пока она с треском не
распахнулась, соскочив с петель.
За ней был могильный мрак. Ни одного окна, через которое мог бы
проникнуть хотя бы слабый луч света, а так как и в коридоре, куда
открывалась дверь, была полутьма, то и распахнутая дверь не помогла.
Нащупывая пол впереди рукояткой копья, Тарзан вступил во мрак. Вдруг дверь
захлопнулась за ним, и в то же самое время со всех сторон потянулись к нему
в темноте чьи-то руки.
Человек-обезьяна боролся с дикой яростью и геркулесовской силой. Но
хотя он чувствовал, что удары его не пропадают впустую, хотя он запускал
зубы в мягкое тело, каждый раз две новые руки появлялись вместо отброшенных.
В конце концов они потянули его вниз и медленно, численным превосходством,
одолели его. Потом они связали ему руки сзади и ноги загнули к спине, связав
с руками.
Он так и не слышал ни одного звука, кроме тяжелого дыхания своих врагов
и шума битвы. Он не знал, что за существа захватили его в плен, и решил, что
это люди, только потому, что они связали его.
После этого они подняли его и, то толкая, то волоча по земле, вынесли
из темной комнаты во внутренний дворик храма. Тут он увидел своих врагов. Их
было около сотни -- маленьких коренастых людей, с большими бородами, которые
закрывали часть лица и падали на волосатые груди. Густые волосы на голове
начинались у самых бровей и падали на спины и плечи. Ноги у них были кривые,
короткие и тяжелые, руки -- длинные и мускулистые; на поясницах у них были
надеты шкуры леопардов и львов, и большие ожерелья из когтей этих самых
животных свисали на грудь. Массивные обручи из самородного золота украшали
руки и ноги. Вооружены они были тяжелыми, узловатыми дубинками, а на
перевязях, составлявших их единственную одежду, висели ножи.
Но то, что больше всего произвело впечатление на их пленника, -- это их
белая кожа; ни в оттенке, ни в чертах лица не было и намека на негритянское
происхождение. А между тем низкие лбы, злые, маленькие близко сдвинутые
глаза далеко не располагали в их пользу.
Во время борьбы в темной комнате и пока они тащили Тарзана на
внутренний дворик, не было произнесено ни единого звука, но сейчас они
перекидывались между собой односложными словами на совершенно неизвестном
Тарзану языке. Оставив человека-обезьяну на бетонном полу, они прошли один
за другим на своих коротеньких ножках в другую часть храма, более
отдаленную.
Лежа на спине, Тарзан увидел, что стены храма со всех сторон окружают
маленький дворик, величаво поднимаясь вверх. Только на самом верху виден был
маленький кусочек голубого неба, да в одном месте, сквозь амбразуру, он
увидел зелень, но не мог бы сказать, росла ли она внутри храма или за его
пределами.
Кругом дворика, сверху донизу, шли ряды открытых галерей, и по временам
пленник улавливал, что с этих галерей на него смотрят острые глазки,
сверкающие из-за спускавшихся на лицо волос.
Человек-обезьяна осторожно попробовал крепость связывавших его уз, и,
хотя полной уверенности быть не могло, но ему показалось, что им не устоять
перед его сильными мускулами, когда придет час вернуть себе свободу; но он
не решался испытать их, пока не стемнеет, так как чувствовал на себе
стерегущие глаза.
Он пролежал во дворе несколько часов, прежде чем первые лучи солнца
стали проникать в этот колодец; почти одновременно он услышал шлепанье босых
ног на галереях над ним и сейчас же увидел, что все они наполнились людьми,
а в это время другие люди входили в двери.
На одно мгновение все глаза обратились к полуденному солнцу, и вслед за
этим люди на галереях и люди во дворе затянули в унисон на низких нотах
какой-то гимн. Окружавшие Тарзана начали танцевать в такт торжественному
пению. Они медленно кружились вокруг него, напоминая своими движениями
неуклюжих ковыляющих медведей, не глядя на него и не отрывая глаз от солнца.
Минут десять продолжали они монотонно шагать и петь, потом внезапно,
все сразу, с поднятыми вверх дубинками, повернулись к своей жертве и,
издавая страшный вой, с дьявольскими гримасами, бросились на него.
В этот самый момент в середине кровожадной орды вдруг появилась женская
фигура с дубинкой, точно такой же, как у них, но сделанной из золота, и
отогнала мужчин.
XX
ЛЭ
В первый момент Тарзан подумал, что по странному капризу судьбы он
спасен, но когда он вспомнил, как легко одна девушка отогнала двадцать
гориллоподобных мужчин, и когда вслед за этим он увидел, что они снова
возобновили свое монотонное кружение вокруг него, причем она обращается к
ним с монотонным напевом, он понял, что и это входило в программу церемонии,
в которой он был центральной фигурой.
Минуту спустя, девушка вытащила нож из-за своей перевязи и, нагнувшись
над Тарзаном, перерезала ремень, которым были связаны у него ноги. Потом,
когда мужчины, перестав кружиться, подошли ближе, она знаками приказала ему
подняться и, закинув ремень, которым до того были связаны ноги, ему на шею,
повела его через двор. Мужчины парами следовали за ними.
Извилистыми коридорами шли они все дальше и дальше, в самую отдаленную
часть храма, пока не вошли в большую комнату, в центре которой стоял алтарь.
Только тогда Тарзан сообразил, что значил тот странный обряд, который
предшествовал их переходу в эту святая святых.
Он попал в руки потомков древних поклонников солнца. Его мнимое
спасение одной из жриц было только частью пантомимы, повторяющей старый
языческий обряд: солнце, заглянув на него через отверстие между стенами
двора, предъявило к нему свои права, и из внутреннего храма явилась жрица,
чтобы спасти его от кощунственных рук простых смертных как человеческую
жертву пламенеющему божеству.
Если бы ему нужны были еще доказательства правильности его
предположения, то достаточно было взглянуть на красно-бурые пятна на камнях
алтаря и на полу вблизи него, а также на черепа людей, выглядывавшие из
бесчисленных ниш по стенам.
Жрица подвела жертву к ступеням алтаря. Галерея наверху тоже
наполнилась зрителями, а сквозь сводчатую дверь в восточном углу комнаты
медленно потянулась вереница женщин. Как и мужчины, они были одеты только в
шкуры диких зверей, схваченные у пояса ременными перевязями или золотыми
цепями. А черные волосы их были покрыты золотыми уборами, состоящими из
множества кружочков и овальных пластинок, искусно соединенных вместе так,
что получалось нечто вроде металлической шапочки, от которой свешивались по
обе стороны головы до пояса длинные цепочки, состоящие из овальных
пластинок.
Женщины были сложены более пропорционально, чем мужчины, черты лица у
них были гораздо тоньше, форма головы и большие мягкие черные глаза
свидетельствовали о гораздо большей интеллигентности и человечности, чем у
их повелителей.
Каждая жрица держала в руках две золотые чаши, и, когда они выстроились
